Создать Веру - убить Веру
Шрифт:
Постаревший и одряхлевший первосвященник выглядел далеко не лучшим образом. Но взгляд его по-прежнему оставался цепким и быстрым.
— А ты сильно изменился, Иисус. Теперь тебя трудно узнать. Расскажешь, в каких местах был?
— Нет.
— Ну, как знаешь. Честно говоря, спросил из простого любопытства.
— Я так и понял.
— Вот, держи.
— Что это?
— Завещание. Твоя доля наследства. Как ты, наверно, знаешь, твой отец умер несколько лет назад. Перед смертью он не хотел тебе ничего оставлять, уж сильно был обижен. Я его уговорил сделать все по справедливости.
— Спасибо, Каиафа.
— Сейчас твой младший брат на престоле.
— Я знаю.
— Не собираешься оспаривать?
— Конечно, нет. Мне власть не нужна.
— Ну, и правильно. Стране необходимо спокойствие… Да, не хотел ворошить старое… Мне показалось, что Христос…
— Тебе правильно показалось. Это наш старший брат, который в пятнадцать лет ушел из дома…
— Когда ты это понял?
— Незадолго до казни.
— А он знал, что ты его брат?
— Думаю, знал с самого начала.
— Да… Я преклоняюсь перед вами обоими, Иисус. Я бы так не смог… Чем думаешь заняться?
— Тихо и мирно жить. Куплю дом, лавку. Женюсь, нарожаю кучу детей.
— Тебе будет скучно здесь.
— Скучно везде.
— Не хочешь вернуться в ту религию, что ты создал? Она теперь вовсю наступает, даже знатные римлянки крестятся.
— Нет, не хочу, нельзя в один поток вступить дважды. Да и слишком много воспоминаний.
* * *
Выйдя от Каиафы, Иисус медленно побрел по улице. Все здесь было чужим, город в чем-то неуловимо изменился. Или изменился он сам?
— Иисус!
Он остановился, оглянулся. С противоположной стороны улицы на него смотрела женщина. Что-то знакомое почудилось ему в ее облике. Женщина перешла улицу и приблизилась к нему.
— Иисус, ты меня не узнаешь?
— Мария?
Да, это была она, Мария, единственная женщина в его команде, в обязанности которой входило омовение ног и приготовление пищи, мытье посуды и стирка их одежды. Она все выполняла безропотно, считая это своим долгом: Иисус в свое время подобрал ее на улице, умиравшую от голода, бездомную. Тогда это была формировавшаяся молодая девушка, теперь же перед ним стояла красивая стройная женщина с яркими сочными губами. Она коротко засмеялась, обнажая ровные белые зубы.
— Все-таки узнал… Да, это я….
— Тебя трудно признать, настолько ты похорошела.
— А ты возмужал… И глаза…
— Что глаза?
— У тебя глаза, в которых видна боль… Я знала, что ты не умер.
— Откуда?
— Я увидела того человека и сразу поняла, что это не ты. Тогда, на кресте ведь умер другой человек, верно?
— Почти верно.
— Ладно, я не хочу об этом вспоминать… Я очень рада, что встретила тебя.
— Я тоже.
— Ты куда сейчас?
— Еще не знаю, я только что приехал.
— Тогда идем ко мне, я живу одна. Соседям скажу, что ты мой дальний родственник.
* * *
… Ночью, глядя на мирно спящую Марию, на прекрасные изгибы ее сильного тела, он долго не мог заснуть.
Вот и определился его дальнейший жизненный путь… В конце концов, он оказался в стороне от столбовой дороги человечества, которую он сам же и пробивал ценой чужих жизней, круша их и ломая. А в итоге лично ему эта дорога оказалась не нужна.
Все имеет свою цену: жизнь и смерть, отчаяние и надежда, горе и радость. Но эту цену знает лишь Бог. — Настоящую цену, ибо людям зачастую кажется, что цена неизмеримо высока. Они хотят платить меньше, а получать больше. Но так не бывает. Чашка воды для умирающего от жажды дороже всех богатств мира.
Так же — и надежда, подаренная отчаявшемуся человеку. Так же — и вера, способная заменить все. Ибо, зачастую, ВЕРА — это жизнь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Убить веру
Виктор
Подойдя к знакомой двери, Виктор все же с некоторой долей опасения нажал на кнопку звонка. Однако все было как обычно, и он, наскоро поужинав, лег спать, сославшись на усталость.
Только через две недели он раскрыл свою рукопись и внимательно ее перечитал. К ней явно напрашивалась еще часть и, может быть, не одна.