Сожжение Хром
Шрифт:
Когда с делом, ради которого я здесь оказался, было покончено, мне опять захотелось выпить. После этого я, помнится, отпустил что-то вроде остроты бармену по поводу некрофилов за стойкой, и ему это, по-моему, не понравилось. Во всяком случае, этот приличных размеров тип стал упорно называть меня Героем войны, что мне, естественно, не понравилось тоже. Я думаю, мне удалось успеть показать ему несколько превращений с рукой, пока я полностью не отключился и не проснулся двумя днями позже в каком-то типовом спальном модуле, неизвестно где. Дешевле место и захочешь, да не найдешь,
Одиночество – это еще не самое страшное, что бывает в жизни. Но то, на чем они делают деньги в Доме Голубых Огней, – пользуется, не смотря ни на что, такой популярностью, что стало почти легальным.
***
В сердце тьмы, в ее замершем в неподвижности центре, глитч-системы вспарывают темноту водоворотами света. Они подобны полупрозрачным бритвам, раскручивающимся от нас во все стороны. Мы зависаем в центре безмолвного, словно снятого замедленной съемкой, взрыва. Осколки льда разлетаются и падают вокруг целую вечность, и голос Бобби неожиданно прорывается сквозь световые годы всей этой обманчивой электронной пустоты.
– Давай, жги ее, суку. Я не могу больше удерживать программу…
Русская программа, прокладывает себе дорогу наверх, пронзая насквозь башни данных и окрашивая все, что вокруг, в цвета игровой комнаты. Я ввожу пакет подготовленных Бобби команд прямо в центр холодного сердца Хром. В него врезается струя передачи – импульс сконцентрированной информации, и выстреливается прямо вверх, мимо сгущающейся стены тьмы, мимо русской программы, в то время, как Бобби силится удержать под контролем ту единственную секунду, которая для нас сейчас важнее, чем жизнь. Не до конца оформившееся щупальце тьмы делает судорожную попытку набросится с высоты мрака, но слишком поздно.
Мы сделали это.
Матрица складывается вокруг меня сама по себе с волшебной легкостью оригами.
Чердак пропах потом и запахами горелой электроники.
В какой-то момент мне послышался резкий металлический звук, я подумал – это визжит Хром, потом понял, что просто не мог ее слышать.
***
Бобби смеялся так, что слезы выступили на глазах. Цифры в углу монитора показывали 07:24:05. Сожжение заняло чуть меньше восьми минут.
А я смотрел и не мог оторваться от русской программы, расплавившейся в своем пазу.
Основную сумму Цюрихского счета Хром мы перечислили дюжине различных благотворительных организаций мира. Но слишком там много было всего, что нужно было куда-то девать. Мы знали, что ничего другого не остается, как просто-напросто переломить ей хребет, сжечь ее полностью, без остатка.
Иначе – она непременно начнет за нами охоту. Лично себе мы взяли что-то около десяти процентов и отправили их через организацию Лонг Хамов в Макао. Из этого шестьдесят процентов они прибрали себе, а то, что осталось, перекинули нам обратно через самый глухой и запутанный сектор Гонконгской биржи. Прошел час, прежде чем наши деньги стали поступать на счета, которые мы открыли в Цюрихе.
Я молча наблюдал, как нули горкой набирались позади ничего не значащей цифры на мониторе. Я был богат.
Потом зазвонил телефон. Это был Майлс. Я чуть не забыл про нашу условную фразу.
– Джек, старик, я не знаю – что там получилось с этой твоей девчонкой. Какая-то странная штука, фиг поймешь…
– Что? Давай попонятнее.
– Я шел за ней, как договаривались, вплотную, но на глаза не высовывался. Она двинула к Неудачнику, немного там поторчала, а после села в метро. Она отправилась в Дом Голубых Огней…
– Она – что?
– Дверь сзади. Где только для персонала. Я не смог пробраться мимо службы их безопасности.
– И она сейчас там?
– Да нет, старик, просто я ее потерял. Здесь внизу все как будто с ума посходили. Похоже, что Голубым Огням крышка. По мне так – так им и надо. Представляешь, сработали сразу семь систем тревоги в разных местах, все чего-то бегают, охрана в полной выкладке, будто ждут беспорядков… А сейчас, и вообще – такое творится… Проходу нет от всех этих деятелей из страховых контор, торговцев недвижимостью, фургонов с муниципальными номерами…
– Майлс, куда она могла деться?
– Джек, так получилось…
– Послушай, Майлс. Оставь деньги, те, что в конверте, себе. Хорошо?
– Ты серьезно? Не думай, мне самому обидно. Я…
Я положил трубку.
– Подожди. Когда она об этом узнает… – заговорил Бобби, обтирая себе грудь полотенцем.
– Вот ты сам ей все и расскажешь, ковбой. А я пошел прошвырнуться.
И я окунулся в ночь, в неоновые огни, позволив толпе увлечь меня за собой, шел и ничего не видел, желая лишь одного – почувствовать себя малой клеточкой всего этого гигантского человеческого организма. Всего лишь еще одним чипом сознания, дрейфующим под геодезическими куполами. Я ни о чем не думал, просто переставлял ноги, но через какое-то время мысли сами полезли в голову. И вдруг все стало ясно. Просто ей нужны были деньги.
Еще я думал о Хром. О том, что мы убили, уничтожили ее так же верно, как если бы перерезали ей горло ножом. И ночь, которая вела меня сейчас своими гульбищами и площадями, уже объявила охоту и на нее. И ей некуда было деться. И еще я подумал о том, как много у нее врагов в одной только этой толпе, и что они теперь станут делать, когда ее деньги им уже не страшны. Мы забрали у нее все, что было. Она снова оказалась на улице. Я сомневался, что она проживет хотя бы до рассвета.
Потом я вспомнил про то кафе, в котором я повстречал Тигра.
Ее очки против солнца, и длинные черные тени, падавшие от них на лицо, и грязное пятно от румян – цвета плоти – в углу на одной из линз рассказали мне обо всем.
– Привет, Рикки, – сказал я, как ни в чем не бывало, а сам уже наверняка знал, что увижу, когда она снимет очки.
Синева. Синева Тэлли Ишэм. Ничем не замутненная синева – что-то вроде торговой марки, по которой их узнают везде. И по кругу на каждом зрачке крошечными заглавными буквами выведено – Иконы Цейсса. Буковки словно парят, они мерцают, как золотые блестки.