Сожженные революцией
Шрифт:
Как прошли первые месяцы (и даже целых два года) университетской жизни Бориса Савинкова – об этом мы ничего не знаем. Знаем точно только то, что ходил он своей молодцеватой походкой по бесконечному коридору Двенадцати коллегий и что в туманной коридорной дали видел его сухощавую фигуру первокурсник Александр Блок. Видел, но не заметил.
Впоследствии утвердилась версия, что Савинков сразу же по прибытии в Петербург вступил на путь революции. Что якобы сошёлся с социал-демократами (единомышленниками Ульянова); что за это был дважды арестован – первый раз на Рождество 1897 года в Варшаве во время каникул; второй раз – через полтора года в Петербурге за участие в студенческих беспорядках. Якобы после второго ареста исключён из университета. Но таковая версия основана на воспоминаниях – его собственных и его матери, а эти воспоминания – источник куда как ненадёжный.
Сам факт первого ареста, впрочем, сомнений не вызывает. Софья Александровна Савинкова описала его в таких подробностях, которые не выдумаешь. Александр и Борис приехали из Петербурга в родительский
Из воспоминаний Софьи Александровны Савинковой:
«Около часу ночи, после самых оживлённых бесед, мы решились наконец разойтись по своим комнатам. Лампы были потушены – я стала раздеваться. Как вдруг среди наступившей тишины раздался громкий, резкий звонок. Подумав, что это телеграмма, я поспешила в переднюю. Горничная уже была у двери и спрашивала: “Кто там?” – “Полиция”, – раздалось из-за двери, громко и властно. <…>
Пока дверь отворяли, я инстинктивно бросилась в комнату сыновей; они спешно одевались, около них стоял озадаченный муж. В это время раздались звенящие шпорами шаги, и в комнату вошёл сопровождаемый полицией, понятыми и дворником жандармский полковник Утгоф.
– Извините, – элегантно расшаркался он. – По предписанию начальства, я должен произвести обыск» [58] .
58
Савинкова С. А. Годы скорби (воспоминания матери) // В. Ропшин (Борис Савинков). То, чего не было. М., 1990. Цит. По: URL:Savinkov_-_To%2C_chego_ne_bylo_%28s_prilozheniyami%29. html.
Неподдельно и справедливо негодование интеллигентной дамы:
«В то время обыск у правительственного чиновника был случаем редким. И как описать то чувство унижения и негодования, какое нами овладело при этом первом насилии? Кто может спокойно перенести, что в вашем домашнем очаге не остаётся ничего святого: все вещи перетроганы, фотографии близких перехватаны и перекиданы, ваша интимная переписка перечитана, ваши дети ощупаны чужими грубыми руками! Я, по крайней мере, испытывала такое чувство, как будто меня раздели догола и вывели так на площадь» [59] .
59
Савинкова С. А. Годы скорби (воспоминания матери) // В. Ропшин (Борис Савинков). То, чего не было. М., 1990. Цит. В. Ропшин (Борис Савинков). То, чего не было. М., 1990. Цит. По: URL:Savinkov_-_To%2C_chego_ne_bylo_%28s_prilozheniyami%29.html.
Закономерен и итог:
«В пять часов утра, после самых тщательных поисков, причём младшие дети шести и семи лет были подняты жандармами с постелей для осмотра их матрацев и подушек, полковник обратился к сыновьям:
– Проститесь с родителями – вы поедете со мной!» [60]
Неприятность бесспорная, но связи и положение семьи сделали своё дело. Мать пожаловалась генерал-губернатору князю Имеретинскому – и через три дня Александр и Борис уже встречали Рождество в домашнем кругу. Очевидно, первый арест явился случайным выплеском служебного рвения местных жандармов, готовых во всяком приезжем студенте видеть врага престол-отечества. Перегибы на местах, с кем не бывает. Инцидент с сыновьями видного варшавского судейского чиновника был предан забвению и в цитированной выше ведомости вологодского жандармского управления не отразился. Однако ж обратим внимание на то, что в этой ведомости нет упоминания и об аресте в 1899 году, повлёкшем якобы исключение из университета. Да и полно, был ли тот арест? Было ли исключение – во всяком случае, за революционную социал-демократическую пропаганду?
60
Там же.
1899 год начинался в Императорском Петербургском университете беспокойно, бурно. В феврале праздновали восьмидесятилетний юбилей университета, и по стечению обстоятельств праздник дал толчок студенческим волнениям, переросшим в настоящую стачку. Все студенты разделились на верноподданных и бунтарей. Вторых было едва ли больше, чем первых, но они действовали активно, превратили университет в кипящий котёл юношеского радикализма – и, конечно, были за это наказаны. Тут разделялись многие пути. Верноподданные продолжали учиться; наиболее деятельные бунтари подлежали исключению, аресту и высылке; этот путь вёл прямиком в революцию. Студент Блок питал отвращение к любым массовым действиям – он остался учиться. Студент Савинков примкнул к бунтарям. Возможно, именно тогда он впервые ощутил в себе то упоение действием (быть может, бесплодным и разрушительным, даже ещё лучше, если бесплодным и разрушительным), которое поведёт его дальше по жизни, к вершинам и к пропастям.
Однако в свои тогдашние двадцать лет Савинков ещё не успел открыть в себе другое качество – харизму лидера-искусителя. Он не оказался в числе вождей студенческого бунта: это следует из того, что он не подвергся высылке, а если и был арестован, то тут же и отпущен, как большинство участников беспорядков. И увлечение социал-демократией если и имело место, то не более как именно увлечение, краткосрочное и поверхностное. Нет доказательств того, что Савинков читал Маркса тогда или в более поздние времена, а без штудирования «Капитала» какой же может быть социал-демократ? Вот Каляев, Янек, друг савинковского детства и тоже студент Петербургского университета, тот действительно был выслан в Екатеринослав «за принадлежность к Соединённому организационному комитету студентов С. Петербургского университета» и «подчинён гласному надзору полиции» [61] . Из-под сего бдительного надзора спокойно уехал за границу, где установил связи с политическими эмигрантами; при попытке ввезти в Россию запрещённую литературу был арестован и направлен опять же под надзор в Ярославль. Связи Янека помогут потом Борису войти в круг настоящих революционеров.
61
Циркуляр департамента полиции начальникам губернских жандармских управлений и охранных отделений о выяснении связей И. П. Каляева. 4 апреля 1905 г.// ГАРФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 13. Л. 199–199 (об.). URL: http://doc20vek.ru/node/217.
Так или иначе, учёба была прервана; на факультет Савинков больше не вернулся. Правда, и на стезю подпольной революционной борьбы ещё не надумал выходить. Об этом свидетельствует следующий несомненный факт его биографии: женитьба. В том же 1899 году Борис Савинков вступил в законный брак с девицей Верой Глебовной Успенской: выбор примечательный. Племянник чтимого в революционных кругах художника Ярошенко женился на дочери не менее «поклоняема и славима» в этих же кругах писателя-народника Глеба Ивановича Успенского. Глеб Успенский был знаменит среди тогдашней «передовой» интеллигенции не только своими остросоциальными «Нравами Растеряевой улицы» и рассказом «Выпрямила», но ещё и тем, что в 1884 году, в день вынесения смертного приговора Вере Фигнер, он написал и сумел передать ей записку: «Как я вам завидую! Глеб Успенский». Вера Фигнер, напомним, была осуждена за организацию терактов, в числе коих значилось и убийство Александра II. Чему завидовал писатель – тому, что красавица Вера, тёзка его дочери, участвовала в убиении царя, или тому, что её за это повесят (повешение заменили Шлиссельбургской крепостью), – сие осталось без объяснения. Ко времени замужества дочери Успенский, правда, уже седьмой год содержался в доме для душевнобольных, но это не роняло его революционного авторитета.
Коль скоро Савинков вошёл в эту семью, и на него пали отсветы народовольческих динамитных озарений. Но он ещё присматривается, выбирает; он стоит между агнцем и львом. Что окажется милее? Агнец семейной жизни или лев революционной борьбы? Очень приманчиво домашнее счастье. Как бы ни был идейно выдержан этот брак, не видно, чтобы молодые супруги собирались рука об руку идти на борьбу с самодержавием. Их занимало другое. В 1900 году у них родился сын Виктор. Не прошло года, как Вера Глебовна уже снова беременна.
Но семейное благополучие продлилось недолго. Благополучие – оно вообще, как оказалось, не для Бориса. Туповатая зверюга российского политического сыска всегда стремилась дожевать того, кто хоть раз попался ей на зуб. Коли Савинков уже оказывался в поле её недалёкого зрения, его надо было зацепить снова. Нет оснований полагать, что он, молодой муж и счастливый отец, сколько-нибудь активно занимался в это время антиправительственной деятельностью. Самое большее – несколько раз посетил собрания социал-демократических кружков «Социалист» и «Рабочее знамя», с которыми имел какие-то связи. Однако для ареста и административной высылки этого было достаточно. Нужно же и жандармам выполнять план – доказывать свою неусыпность в борьбе с крамолой. 18 апреля 1901 года Савинков был арестован, на этот раз по-настоящему и надолго. Российская власть всегда помогала колеблющимся сделать выбор.
Из письма Веры Глебовны Савинковой Борису Савинкову. 17 августа 1901 года. Особенности орфографии и пунктуации сохранены:
«Дорогой, хороший ты мой Боря, вот уже четыре месяца прошло с той поры, как ты в заключении, вот сколько времени не видела я тебя. Как следует не поговорили тоже за всё это время, хоть сколько-нибудь порядочно. Очень тяжело для меня всё это. Жду не дождусь когда ты будешь со мной, очень истосковалась я, дорогой, ты мой, по тебе, а ещё и вид у тебя такой не важный, что мне делается больно при мысли, что ты ради моего спокойствия и своей гордости (подчёркнуто здесь и далее Верой Савинковой. – А. И.-Г.) не хочешь откровенно сказать как ты себя чувствуешь. Надеюсь ещё успеть во вторник повидать тебя, но что-то сегодня начинает беспокоить мысль, что, пожалуй, не успею, что-то болит спина. <…> Вчера доктор и акушерка, случайно встретившиеся у меня, заявили, что необходимо не ходить не ездить недели три. Это меня страшно огорчает, но они говорят, что так будет вернее и лучше для меня, а я очень хочу быть здоровой и сильной» [62] .
62
«Мой труд не принесёт мне ничего кроме горя». Из переписки Бориса Савинкова // Источник. Документы русской истории. 1995. № 4 (17). С. 5.