Сожженые мосты ч.4
Шрифт:
— Обычно. Сказал, что Елена там будет.
— То есть он знал, что у вас проблемы.
— Да… наверное.
— Хорошо, дальше.
— Дальше я пошел. Мы встретились перед университетом, Ковальчек сказал, что нас пропустят только вдвоем.
— А заодно — перед университетом работают камеры уличного наблюдения — добавил полковник — а вот на самой территории их нет ни одной. И вас, получается, они запечатлели. Продолжайте, продолжайте.
— Ну… мы в здание пошли.
— Минутку. В какое время это было?
— Между девятнадцатью и двадцатью часами, ближе к девятнадцати.
— Точнее не помните?
— Нет.
— Хорошо,
— Дальше мы на факультет пришли. Химии, там комната больше и рукомойников много, там и собрались. Человек двадцать, даже больше — в основном паненки все. И Елена там была.
— Как вас представили?
— Просто — как Ежи. Профессор сказал.
— Дальше.
— Дальше лекторша какая-то появилась. Не сразу, Ковальчек ей звонил, потом она пришла. Какая-то пани Алисия Гисборн.
— Опишите.
— Ростом… среднее между вами и мной, мужеподобная, лицо вытянутое, одета плохо.
— То есть — плохо?
— Ну… Здесь, в Петербурге — везде женщины одеваются так, чтобы быть привлекательнее. А эта… как будто специально оделась, чтобы недостатки свои выказать. Лицо вытянутое, по возрасту — ближе к сорока, хотя голос молодой.
— Ей двадцать девять — улыбнулся полковник
— Двадцать девять?!
— Именно. Я хорошо знаю эту особу. Она к нам по межуниверситетскому обмену, лесбиянка, но ведет себя осторожно, знает, что если она даст нам повод — мы ее вышибем отсюда с волчьим билетом. Связана с Фондом свободы, прошла у них шестимесячные курсы лекторов-агитаторов. Скорее всего — и Чатам-хаус тут руку приложил. Настроена отрицательно, ведет подрывную и антигосударственную деятельность в форме провокационных, клеветнических выступлений. В прямом шпионаже не замечена. Она в разработке МВД, мы не можем ее тронуть — а там что-то медлят. Они все так там одеваются, в Великобритании почему то принято так одеваться, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, а не красоту и привлекательность.
— Понятно. Не хотел бы я там жить.
— Я тоже. И к чему вас склоняла эта леди?
— Ну… она говорила про демократию, что демократия — эта высшая форма политического правления в обществе, лучшая из возможных. Что только народ, основной субъект политики может все изменить — но что это "всё" — она ни словом не обмолвилась. Что нельзя прибегать к насилию как к средству решения проблем, допустимы только законные и ненасильственные методы борьбы с нелегитимной властью. Что надо брать опыт с соседей.
— Прекрасно… — Збаражский даже в ладоши похлопал — прекрасная лечь, очень искусно. Целая антигосударственная речь, и при этом в ней не содержится ни одного повода для того, чтобы депортировать ее за антигосударственную деятельность. Сладкая водичка — но на нее многие покупаются. Хотите расскажу, что они хотят?
— Скажите?
— Это что-то типа игры — ненасильственное сопротивление. Чатам-Хаус выпустил сборник методов ненасильственного сопротивления, эти брошюры печатают в одной из самых мощных типографий мира — в "Сторожевой башне", типографии принадлежащей на паях Свидетелями Иеговым и разведслужбам. Это что-то типа игры, понимаете, игра щекочущая нервы — и в то же время относительно безопасная, там не надо подставлять себя под пули или уходить в террористическое подполье, рискуя виселицей. Все то, что там указано — тянет максимум на пятнадцать суток административного ареста. Например — узнать номера местных чиновников, опубликовать их в Интернете, звонить
— Интересно…
— Еще бы. Вы, как я понимаю — выступили?
— Можно и так сказать.
— И что вы им сказали?
— Ну… что Польшу разорвали по решению мирового сообщества, и теперь у меня нет повода верить, когда то же самое мировое сообщество предлагает Польше помощь. Что если даже Польша обретет независимость — она окажется зажатой между тремя империями даже без выхода к морю, и конец будет печальным. Примерно так.
— А они что?
— Эта… агитаторша смутилась. Ковальчек послушал, потом прекратил дискуссию.
— Как именно?
— Сказал, что время вышло, что сейчас будет обход охраной а он обещал закончить до вечернего обхода и сдать кабинет.
— А как остальные собравшиеся отреагировали на ваши слова?
— На удивление вяло. Мне вообще показалось, что некоторым наплевать на всё.
— Зачем же тогда они собрались…
И тут же родился ответ! Сразу! Правильно заданный вопрос — это уже половина ответа!
— Купить наркотик?
— Может быть и так. Что было потом?
— Потом… этот пан профессор меня на стоянке нагнал…
Улыбнувшись, пан Збаражский поднял руку
— Вы со своей пани объяснились?
— Объяснился — мрачно сказал граф
— И что?
— Да ничего! Какого черта вы спрашиваете!?
— Тут могут быть важны мелочи. Любые. Скажите, а как вам показалось — почему на это сборище пришла пани Елена? Она из-за политики пришла — или из-за другого чего то?
— Не знаю…
Он и в самом деле не знал. И сейчас корил себя за это — надо было обратить таки на это внимание. Но все его мысли в то время были заняты другим.
— Не знаю… — буркнул граф Ежи
— Хорошо, дальше. Профессор нашел вас на стоянке — что было потом.
— Он пригласил меня к себе поехать. Сказал, что я интересно выступаю… все прочее.
— И почему же вы поехали?
— Он сказал, что живет на Ягеллонов. Я сразу догадался.
— Ага! — полковник сделал еще одну пометку в блокноте — это хорошо. Вас видели вместе, как вы уезжали?
Молодой граф немного повспоминал — темно было…
— Темно было… под ночь уже расходились. Не знаю.
— Хорошо. Вы поехали в его машине?
— Нет, в своей.
— Какая машина?
— Фиат. Белый.
— Откуда она у вас?
— Прокатная.
— Это хорошо. А какая машина была у пана профессора?
— Альфа-Ромео Спайдер. Небольшая, красная.
— Хорошо. Вы приехали…
— Туда и приехали — авеню Ягеллонов, дворик такой темный. Поднялись к нему в квартиру…
— Двери он сам открывал?
— Да, сам. И внизу и вверху.
— Консьерж вас видел?
— Там не было консьержа.