Созидая Бога
Шрифт:
Она стала ещё что-то представлять из наших будущих интимных отношений, а я продолжил слушать мёртвого Джо Дассена. Теперь он пел «Les Camps – Elysees, ле шан за лизэ, Елисейские Поля». Неожиданно Элен смолкла на полуслове и внимательно посмотрела в другой конец зала.
«Вон парень, который меня добивался, - сказала она, пристально посмотрев мне в лицо, - хочешь, я позову его»?
«Это тот, который фотографировал тебя топлес»? – Я отвлёкся от музыки и посмотрел на неё, - позовёшь, когда я уеду».
«Знаю», - насупился я, катая хлебные шарики.
«Так чем ты тогда недоволен»?
«Всем… едой, музыкой, обстановкой», - я начал раздражаться и говорить громко, теряя над собой контроль. На это стали обращать внимание. Сидевшие за соседним столиком двое молодых людей, он и она, перестали есть мороженое и насторожились. Они внимательно следили за мной, готовясь к худшему, хотя слов, я думаю, не понимали.
«Ладно, - ретировался я, - я ерунду сказал. Зови его к нам».
«Он уже ушёл, - губы Элен раздвинулись в ядовитой ухмылке, - увидел, что я не одна и ушёл. Он ведь не русский. Он скромный».
«А тебе бы хотелось, чтобы он был хам»?
«В некотором роде да….. Как говорил один мой знакомый, пусть лучше утром в постели женщина обзовёт мужчину наглецом, чем дураком». – Элен засмеялась.
«Интересные у тебя друзья, - сказал я, - продолжая катать хлебные шарики и складывать их на салфетку, - очень интересные».
«Мужчина бывает только зол, - вспомнилось мне, - а женщина к тому же ещё и дурна…».
«Я больше не буду тебе ничего говорить», - Элен поджала губы.
«Хорошо бы, а то ты уже успела наговорить много такого, чего я рад бы и не слышать». – Я взял салфетку и ссыпал хлебные шарики в вазу с цветами. Элен с интересом следила за моими движениями.
«Вот ты мне сказала, что он не русский, - произнёс я, как можно спокойнее, - будто это похвала. Чем плохи мы россияне, и чем провинилась Россия? Она, кстати, тоже женского рода.
Наверное, тем, что у нас много женственного внутри, от нашего векового рабства и приниженности».
«Я тоже русская, ты не забыл?
– Сказала холодно Элен, - женственного внутри меня тоже хоть отбавляй, но рабского и приниженного там нет ни капли…».
«Пойдём, сказал я и поднялся из-за стола, - на сегодня я сыт по горло».
На улице Элен взяла меня под руку немножко прижалась к моему боку, и я тут же обо всём забыл…
Глава XII Сумбур вместо музыки.
В вечном, невозможно чему-либо зародиться.
«Сегодня нам надо расслабиться и хорошенько выпить, - сказал как-то утром Сергей, когда
«И это ты предлагаешь мне, зная о моих пристрастиях и о моей никудышной наследственности»?
– Поинтересовался я.
«Я знаю о тебе всё, иначе не пригласил бы сюда. Я знаю, что ты можешь и, что нет. Выпить сегодня нужно, и мы это сделаем. Нам легче будет откровенничать друг с другом. Русский человек, когда трезвый, часто бывает неприятным собеседником. Его распирает гордыня, и самомнение его вырастает паче меры. Но если он нечаянно выпьет, у него тогда просыпается совесть, и на какое-то время, пусть на очень короткое, он становится настоящим. Тогда он без обиняков расскажет о себе нечто такое, в чём не всегда может признаться даже себе самому.
Сегодня мы обсудим женские дела, «как на духу», все без утайки. Мы вывернем их наизнанку», - сказал Сергей.
«А это можно выпивши?
– Засомневался я, - ведь это некрасиво».
«Выпивши, все мужики так поступают, мы с тобой не исключение. И женские дела красивыми редко бывают, - уверил он, - чаще они бывают подлыми. Иди к клумбе, будем выпивать там, на лавке. Я сейчас принесу всё необходимое».
Я пошёл в назначенное место и присел на скамью. Было ещё рано, ещё не высохла роса на траве, и только кое-где начали петь цикады. Я давно уже не выпивал утром. Нет, я просто давно не выпивал. Когда-то, в молодости, я делал это регулярно, не обращая внимания на время суток. Прошло больше двадцати лет, как я почти совсем завязал с этим делом. Теперь я редко балуюсь спиртным, и только в тех случаях, когда невозможно отказаться. Но я помню те свои ощущения, которые охватывали меня сразу после приёма спиртного, и помню другие, приходившие ко мне на следующий день. Их я боюсь до сих пор.
«Наверное, для меня сейчас будет окончательная проверка», - подумал я, глядя на возвращавшегося Сергея, который нёс что-то тяжёлое в двух полиэтиленовых мешках.
Сергей поставил их рядом и из первого извлёк литровую бутылку виски и два стакана.
«Гранёные, значит, тогда мне не показалось, - мелькнула у меня последняя трезвая мысль, - неужели он привёз их сюда с собой»?
Сергей отвинтил пробку и стал их наполнять. Налил он по половинке, так мы всегда поступали в институтском общежитии, когда начинали очередную выпивку. Правда, тогда ни о каком виски мы не имели понятия и начинали всегда с портвейна, молдавского.
«За тебя, за твоё посвящение, - Сергей поднял стакан, - сегодня оно будет утверждено окончательно».
Я поднял свой, мы чокнулись и выпили. В животе у меня сразу зажгло. Я поставил стакан на место и пошевелил пальцами, как бы чего-то прося.
«Виноват», - сказал он и достал из другого мешка нарезанный хлеб, две столовые ложки и банку кабачковой икры.
Я уже ничему не удивлялся, взял хлеб и понюхал его.