Созидая Бога

Решетнев Виктор Сергеевич

Моя тарелка быстро опустела, её у меня забрали и дали новую, в которой еды было ещё больше. Я принялся опустошать и эту. Элен поглядывала на меня с интересом. Наверное, я ей напоминал благообразного господина из рассказа Чехова «Глупый француз». Когда еда исчезла и с этой тарелки, мне дали следующую, тоже наполненную доверху. Её я принял уже не спеша, и начал потихоньку осматриваться.

Стук вилок и ножей перемежался с неспешной беседой. Я прислушался. Говорили на французском языке. А на каком же ещё. Отдельные слова и реплики я понимал, но нить беседы не улавливал. Со всех сторон только и слышалось: «Oui, non, bien (уи, ноу, бьян, и особенно часто - allors (аллёр)». Я как-то бывал уже один раз в такой ситуации. Тогда, правда, за столом говорили

на другом языке, грузинском. Тамадой был молодой генерал, военный лётчик, Церцвадзе Изаний Михайлович, руководитель Центра полётов, где служил мой старший брат. Вокруг меня собралась тогда компания одних грузин и они, испросив моего разрешения, стали общаться на родном языке. Я помню, чем тогда всё закончилось, я напился до чёртиков. Чтобы не повторить этого сейчас, я решил как-нибудь развлечься, а именно, стал сравнивать Элен и Надин между собой. Они сидели напротив, близко друг к другу, и мне это было легко сделать.

Надин – смуглая худощавая с чёрными, как смоль волосами, и смешливым ртом. Чувствовалось в её облике что-то природное, первобытное, способное повелевать - настоящая дочь вождя. Острые зелёные глаза её поочерёдно смотрели то на меня, то на Сергея. На нём её взгляд задерживался дольше, и по улыбке, появлявшейся на её лице, было понятно, что Сергей – это правильный выбор. Чувствовалось в её характере, что-то весёлое, бесшабашное, лёгкое. Она была ещё совсем девушка, и, глядя на неё, хотелось, чтобы она всегда оставалась такой.

На первый взгляд Элен проигрывала ей внешне. Но это только на первый взгляд. Присмотревшись внимательнее, я вдруг почувствовал, какая энергетика шла от неё. Элен сидела спокойно, уверенно, я бы даже сказал – величаво. Создавалось такое впечатление, что она тут хозяйка, а мы все у неё в гостях.

Её ярко серые глаза с голубым оттенком смотрели на меня задумчиво, печально, будто знали, что ничего весёлого между нами произойти не может. Кожа на её шее и открытых руках была бархатистой, светлой, без малейшего загара. Волосы русые, стянутые сзади в тугой пучок и торчащие милым хвостиком. Из-за чего лицо её казалось полностью открытым, и в нём проглядывалось что-то беззащитное. (Признаюсь, что на счёт её беззащитности я сильно ошибся, но об этом потом). Я видел таких красавиц у нас в средней полосе.

«Что-то ты ничего не ешь, - обратился ко мне по-русски Сергей, - попробуй жареного поросёнка с зеленью, Фафа, фирменное блюдо полинезийцев».

«Давай, - согласился я и показал глазами на свою пустую тарелку». Поросёнок оказался вкусным с хорошо прожаренной корочкой. Сергей положил мне увесистый кусок, и я не заметил, как он быстро проскочил внутрь без всяких усилий. Я вытер салфеткой масленые губы и приподнялся из-за стола:

«Желаю поблагодарить милых дам, - начал я торжественно и по-русски, - за восхитительный ужин и прекрасную компанию. Кулинарные способности ваши, Надин, и ваши, Элен, выше всяких похвал. Особенно удался жареный поросёнок. Вкус очень необычный, нежный, сочный, напоминает вкус Уаба. Tres delicieux(трэ дилиссьё), - закончил я и повернулся к Сергею, - переведи».

«Про Уаба ты ловко загнул, - усмехнулся он, - но я постараюсь передать смысл твоих слов. Девчонки у нас с юмором».

Пока Сергей переводил, а Элен и Надин внимательно слушали, поглядывая на меня, я почувствовал, как кто-то чем-то прохладным и влажным ткнулся мне в ногу. Я приподнял скатерть и заглянул под стол. Оттуда на меня смотрела остренькая мордочка чёрного худощавого котейки. Что-то до боли знакомое показалось мне в его взгляде.

«Le chat botte (лё ша боттэ)», - изрёк я фразу из сказки Шарля Перро «Кот в сапогах».

Девушки перестали слушать Сергея и тоже заглянули под стол.

«Это Изя, - сказал Сергей, - он прибился ко мне недавно. Шустрый такой, ничего не боится, лазает по шкафам, как настоящий альпинист»….

Я опешил. Странное совпадение. Мой котик Изя умер за неделю до моего

отъезда сюда прямо на столе ветеринарной клиники. Это было самое благодарное и бескорыстное существо на свете. Он всегда встречал меня с работы, запрыгивал ко мне на плечи, и я катал его по всем комнатам. Он громко сопел мне в ухо, отчего по моему телу бежали «мурашки». Он любил меня просто так, за то, что я есть, и я платил ему тем же. В один из ненастных ноябрьских дней, когда в окно стучал холодный надоедливый дождь, ему стало плохо. До самого вечера он так ни разу и не подошёл к своей миске. Что-то ему разонравилось в этом мире, а может, просто пришло его время. На завтра я повёз его в ветеринарку, и там меня вроде обнадёжили, сказали, что что-то не в порядке с печенью, но всё поправимо. Я вернулся домой радостный, а тут ещё солнышко ненадолго выглянуло. Я поднёс его к окошку, на подоконнике которого он любил греться, и показал ему солнце. Но он отвернулся и спрятал голову на моей груди. Я всё понял. На следующий день он умер после очередного бесполезного укола прямо на столе. С ним случился инфаркт, как это иногда бывает с людьми.

С его смертью что-то произошло и со мной. Что-то сломалось внутри, не выдержало, лопнул стержень, на который я всю жизнь опирался. Всё показалось бессмысленным, бесполезным. До этого я долго и тщательно готовился к поездке, собирал вещи, утрясал на работе дела, высматривал в интернете дешёвые варианты перелёта, а тут в один день всё бросил и купил билет до Токио. Моего Изю я похоронил у стен Свенского Монастыря и через неделю улетел налегке, почти ничего с собой не прихватив из заранее приготовленного.

И вот теперь у моих ног мурлычет такая знакомая рожица.

Всё больше близких и дорогих мне существ покидают меня, уходя безвозвратно в неведомое. Не за горами и мой черёд. Иногда, от понимания этой простой вещи, теряется всякий смысл дальнейшего существования, дальнейшего обустройства жизни. Родить сына, построить дом, посадить дерево – всё это у меня уже было. Повторение ничего не даёт. Повторённая драма всегда больше напоминает фарс. Мне пятьдесят. Смешон…. И так далее.

Я поднял глаза на Элен, она смотрела куда-то сквозь меня, и взгляд её стал ещё печальней.

«Когда он прибился к тебе, - спросил я Сергея, - сколько дней назад»?

«Дней семь-восемь».

«У меня был точно такой же кот, - сказал я, - и его тоже звали Изей. Он прожил у меня четырнадцать лет и издох на прошлой неделе. Более благодарного существа я не встречал в своей жизни… ты переведёшь им мои слова»? – я посмотрел на Сергея.

«Переведу. Не волнуйся так. Здесь все тебя понимают правильно».

«Можно я дам твоему Изе кусочек поросёнка»? – спросил я.

«Можно. Ему всё можно, он у меня всеядный».

Сергей стал переводить мою взволнованную тираду, а я отломил кусочек мяса от ребра поросёнка и сунул его под нос чёрненькому котейке. Тот понюхал, потом посмотрел на меня вопросительно, и только после этого осторожно взял кушанье из моих рук. Я улыбнулся, вспомнив, что точно также всегда поступал мой Изя. Теперь он в лучшем мире. Я чувствую, как он мне помогает оттуда. По христианским канонам это мы должны заботиться о душах ушедших, молиться о них, чтобы им там было легче. А я, наоборот, всю жизнь чувствовал заботу тех, кто ушёл, и кто при жизни меня очень любил. Двоюродная сестра Нина, утонувшая в реке в пятнадцатилетнем возрасте, не забыта до сих пор. Я помню, как на её похоронах причитала моя старенькая беззубая баба Фёкла: «На кого ж ты нас оставила, внученька, тебе бы замуж да деток нарожать». Прошло тридцать пять лет со дня её смерти, а я до сих пор вижу её лицо, задумчивые серые глаза, слышу голос, с едва наметившейся женской хрипотцой. Помню модные лакированные туфли из Германии, которые она привезла кому-то в подарок и которые не подошли адресату, и она отдала их мне, и как потом радовалась, что они оказались мне впору. Я потом шёл в этих туфлях за её гробом. До сих пор я чувствую её заботу обо мне оттуда, и это не просто слова.