Сознание пишет. Беседы по почте с Рамешем Балсекаром
Шрифт:
Примерно лет за семь до знакомства с Рамешем я пришел к следующему выводу. Если цель – обретение постоянного счастья, то наибольший смысл имеет приятие. Если есть приятие всего, несчастья быть просто не может.
Однако проблема была в том, что во мне лично не было ни грамма приятия. Я по-прежнему делал различия между приемлемыми вещами – теми, которые были приятны, – и неприемлемыми, теми, которые причиняли боль.
Заметив в себе эту особенность, я разработал план, который, как я надеялся, поможет мне легче войти в «режим приятия». Я начал с того, что попытался принять тот факт, что я не склонен к приятию. После двух недель упорных усилий, направленных на достижение желаемого результата, стало очевидным, что все эти усилия
Сама идея стремления достичь приятия – ловушка нашего эго, из которой нет никакого выхода, поскольку само действие, предпринимаемое для достижения чего-либо, – это усилие, направленное на изменение, а не приятие того, что есть. Поэтому попытка достичь приятия, – это неспособность принять неспособность принимать. Таким образом, по самой природе такое усилие обречено на провал. При истинном же понимании, то, что происходит, просто происходит, а то, что есть, просто есть; и никакие намеренные усилия не предпринимаются для того, чтобы изменить То-Что-Есть. И все видимые изменения, которые происходят, просто свидетельствуются и принимаются.
В данном конкретном случае приятие того, что такие действия тщетны и, следовательно, должны быть отброшены, было лишь осознанием самой тщетности. Оно сопровождалось ощущением собственного бессилия и разочарования. При истинном же приятии, которое часто описывают как самоотдавание, ничто не кажется тщетным, и поэтому не бывает разочарований.
Поскольку приятие в высшей степени неприемлемо для эго, индивидуум – как раз и представляющий собой это эго – не способен оценить то, что происходит во время постепенного зарождения приятия. Тонкость приятия в том, что его присутствие может остаться незамеченным самим индивидуумом. Примерно через год после встречи с Рамешем в моей жизни начался длительный период сильных физических и ментальных страданий. И, что было совсем на меня не похоже, присутствовало невероятное приятие всего происходящего. Вначале я даже не заметил этого, а затем начал постепенно осознавать это, и реакция на данную ситуацию была крайне необычной. Люди, знакомые со мной и моим текущим состоянием, выражали изумление по поводу происходящего.
Для меня это был приятный, но непостижимый сюрприз. Мне и в голову не приходило, что это каким-то образом связано с учением. Я даже как-то сказал Рамешу что я «забыл учение». На что он ответил: «Это хорошо». Не понимая, я сказал: «Но я вернулся к старому». «Нет, не вернулся», – сказал Рамеш. Я не поверил ему. Затем Рамеш сказал: «Я всегда с вами». «Что это значит?» – спросил я. Прошло два года, прежде чем ко мне пришло понимание, что именно эгоистический интеллект считал, что он забыл учение. И когда я писал письмо, рассказывая об этом гуру, я осознал, что его слова о том, что он всегда со мной, означали, что «его» Присутствие было «моим» Присутствием и что Присутствие – это Приятие.
Приятие – это приятие. Здесь нет деления на виды и категории – если только не рассматривать этот вопрос с относительной точки зрения. И с такой точки зрения может показаться, что приятие может происходить даже в более тонкой форме. В предыдущем примере было известно, что приятие присутствует, но его истинная природа еще не была осознана. В следующем примере еще нет осознания самого приятия.
Через несколько месяцев после окончательного события, описанного выше, я получил письмо от друга Рамеша, в котором он выражал обеспокоенность тем, что после того, как он вложил столько времени и энергии в изучение учения, он все еще рассматривал себя как деятеля. Вот фрагмент моего ответа ему: «Вы и я останемся деятелями до тех пор, пока Я не будет окончательно реализовано. То есть, пока остается хоть какое-то ощущение поиска, мы будем продолжать прилагать усилия. Очевидно, что пока сохраняется желание самореализации, оно дает энергию усилию, таким образом делая нас деятелями. Я испытывал такие же чувства, что и вы. В моем случае произошло то, что я в конечном итоге пришел к приятию своего делания – вместе с интеллектуальной убежденностью в том, что я не деятель. То, что это не имеет никакого логического смысла, меня совершенно не волнует. Наверное, это связано с тем, что Рамеш называет бесстрастностью, которая по сути есть понимание того, что в конечном итоге ничто не имеет значения».
Вскоре после этого в письме к другому корреспонденту было дано следующее объяснение: «Интересно, что я долгое время считал написание писем по этой теме одной из форм медитации, которая иногда приводит к поразительным озарениям. Я говорил об этом Рамешу несколько раз.
Примером этого может служить такой случай: у меня не было действительного осознания этого фундаментального изменения, пока я не сделал о нем запись. То есть, поскольку я никогда об этом не думал, то и не знал, что произошедшее является истинным приятием делания, пока я не попытался объяснить это кому-то другому. Это было противоположностью моего стремления привести свои противоречивые чувства в соответствие с интеллектуальным знанием».
Дело в том, что раньше меня волновала та же проблема, что и моего корреспондента; то есть я продолжал в полной мере ощущать, что именно я принимаю решения о том, что нужно сделать, и, несомненно, я также тот, кто осуществляет реализацию этих решений. И это ощущение усиливалось по мере развития моего осознания учения. Следствием этого было мое понимание, что это ощущение делания должно быть устранено до того, как сможет произойти дальнейшее продвижение вперед.
Второй момент: я действительно не знаю, когда это беспокойство оставило меня. Оно не исчезло в один момент. Это случилось как раз тогда, когда я описывал другому человеку все то, что произошло со мной.
Третий момент: в основе проблемы лежит убеждение, что плохие черты должны быть преодолены или искоренены. Приятие часто рассматривается как нечто, направленное вовне, на других людей, на внешние ситуации. Когда происходит приятие «внутренних бесов», эти черты, которые прежде были нежелательными, хотя и сохраняются, не являются более плохими или нежелательными.
Сама природа деятеля в том, чтобы не принимать вещи такими, какие они есть. Таким образом, приятие делания было для меня приятием своей неспособности принимать, то есть как раз тем, что я безуспешно пытался достичь десятью годами ранее. Однако в этот раз я не пытался принимать, и я даже не осознавал, что приятие произошло. На этот раз я не ощущал ни успеха, ни неудачи, поскольку я не был вовлечен в это.
Постоянное повторение истины со стороны гуру – очень существенный элемент в кажущейся эволюции по направлению к приятию. Рамеш много раз говорил мне: «ничто не имеет значения», «делай то, что хочешь», «обратись внутрь», «ты не деятель», «отпусти». Благодарю вас, гуру. Фрэнк.
Дорогой Рамеш!
Девять месяцев назад я в течение недели ежедневно приходил в ваш дом, и в какой-то момент тот ищущий, который последние 12 лет был занят духовным поиском, перестал существовать.
Последние девять месяцев были весьма занимательны с точки зрения свидетельствования, поскольку того, что так глубоко интересовалось, и можно даже сказать было одержимо, так называемой истиной, больше не существует. Это иногда приводило ум в состояние полной неподвижности, а иногда – доставляло ему страдания; ибо осознание, что ищущий уже есть то, что он ищет, разрывает тот воображаемый пузырь, который окружает собой всю эту тему просветления, духовного пути и поиска истины. Этот ум, с которым я так прочно отождествлялся и который с таким азартом был устремлен к высшему, внезапно стал чем-то излишним. В рамках простого свидетельствования ум все больше и больше привыкает к своей природной роли функционального механизма, которым он и является.