Созвездие Видений
Шрифт:
Ох, да что! Пусть простят боги! Вода — она и есть вода.
Нецый сунул руки в белые клубящиеся струи и даже зажмурился от облегчения. Как хорошо! Сидеть бы вот так всегда… но вдруг сердце екнуло: неподалеку хрустнул сучок.
Нецый скатился с каменной осыпи, в два прыжка достиг деревьев и, ужом извиваясь, пополз прочь, подальше отсюда, бормоча про себя: «Счастлив медведь, что не попался стрелку, — счастлив и стрелок, что не попался медведю!» Неровен час, попадешься на глаза бабам… сживут со свету, и никто не заступится. Да и есть у него другие заботы!
Севера она оставила почивать под охраной натешившихся
О, сейчас-то Зорянка не ведала ни малого страха пред темным шумом лесным! Чудилось, не скрипят, не скрежещут древесные стволы и ветви, а негромко, слаженно поют своими могучими голосами, поют ту же песнь, что зародилась в сердце Зорянкн. Тело ее было легким, ноги — проворными, алчба любострастная не терзала более, и она, не чуя устали, бежала и бежала сквозь лес, пока не увидела приметного дуба, а рядом — зарослей шиповника.
Чужой в них в кровь раздерется, но Зорянкнны ноги уже нащупали узехонькую тропу, ведущую в просвет зарослей, а вскоре заструился поодаль туман над заветным озером.
Не впервые была здесь Зорянка, но впервые пришла она сюда затем, зачем приходили другие женщины. Прежде Белоомут был для нее лишь чудом, на поверхности коего могла она увидеть то, что недавно происходило на брегах его. Всего лишь Любопытство, девичья шалость, не больше! А ныне… Она погладила свой живот, словно бы там уже затаилось дитя Лиховида, и, без опаски взбежала на каменные ступени кургана, охраняющего в сердцевине своей Белоомут. Зорянка знала: никто не придет сюда ночью. Луна плыла по небесам, и свет ее был столь ясен, что затмевал сияние звезд. Блекло серебрилось Становище, перемигивались Бабы, но сколь ни напрягала взор Зорянка, не удалось ей рассмотреть Созвездия Видений. Как же далеко оно, как страшно далекої
Тоска стиснула было сердце, но Зорянка не поддалась ей и, опустив глаза, стала пристально глядеть в туман, окутавший Белоомут. Постепенно, словно повинуясь ее взору, дымка разошлась, и серебряно сверкающая поверхность озера отразила лунный свет, и густо-синее небо, и обнаженную фигуру.
Тогда, спеша, чтобы ее отражение не успело заслонить то прежнее, что видел Белоомут, Зорянка пала на колени и низко склонилась к воде.
Сначала лишь белая гладь лежала, пред ней, да столь долго, что Зорянка решила — давно никто из женщин не приходил сюда. Но вот наконец пред ее взором скользнули неясные черты, да так медленно, словно легкие воды Белоомута сделались густыми, вязкими, будто глина. И все, что увидела потом Зорянка, свершалось пред ее взором медленно, так неправдоподобно-медленно, словно сонные чары легли на заповедное озеро.
Зорянка увидела женскую фигуру, поднявшуюся к озеру. Но вместо того, чтобы сразу отдаться его водам, женщина разжала беремя — и на камни посыпался хворост. Женщина сложила его горкой и, развязав заплечный мешок, поднесла к хворосту плошку с огнем.
Зорянка невольно зажмурилась, так ударило по глазам резкое пламя, и опять подивилась, что воды Белоомута сегодня слишком уж недвижны.
Та женщина что-то сыпала в костер. Тени плясали по ее лицу, и Зорянка никак не могла узнать, кто это. А пламя играло, меняло цвет, какие-то извилистые фигуры исходили из него… Зорянке почудилось, что она видит змею, обуреваемую страшной мукой, и вдруг долгое тело ее, словно рассеченное сразу несколькими ножами, рассыпалось на несколько кусков, обвалилось в костер, и пламень сгас, но та женщина тотчас же голыми руками подхватила тлеющие уголья и бросила их в озеро.
Ив последнем свете Зорянка увидела это искаженное злобой и болью лицо и узнала: — Зверина!..
Серебряные воды сомкнулись непроглядно, и Зорянка отшатнулась от озерка.
Она не знала, какую напасть наслала Зверина на Белоомут… но соперница верно догадалась: рано или поздно Зорянка придет сюда — и отомстила. Что, что же бросила она сюда, сколь силен яд, чем можно очистить Белоомут?
Зорянка припала к воде — и отдернула руку.
Сверкающая волна Белоомута дрогнула раз… другой… помутнела — и застыла. Перед Зорянкой было теперь только собственное лицо — белое как лунный свет, с темными пятнами глаз. Потом поверхность подернулась сетью трещин, вздыбилась, ломаясь на куски… комки… рассыпаясь белой пылью.
Зорянка вскочила. Зверина! Что ты сделала, Зверина!..
Она побежала прочь, не разбирая дороги, пока не влетела в переплетенье шиповника и не забилась в нем, сгоряча не чуя боли, сломленная такой тоской, словно Желя, богиня смертной печаля, приняла ее в свой объятия.
Зверина! Что ты сделала, Зверина! Куда же теперь приходить женщинам, чтоб в их телах оживали дети? Как будут продолжать свой род невры?!
Острый шип вонзился ей в живот, и Зорянка заплакала, лишь теперь вспомнив… вспомнив о том, зачем она сама пришла сюда нынче ночью.
Чудилось, тоненькая иголочка прокалывает мозг. Раз, еще раз… Север вскинулся, открыл глаза.
В небе разлетались белые перья облаков, слегка позлащенные рассветными лучами. Он лежал на траве; рядом, уютно свернувшись, спали рысени, а оттуда, где валялась кучкой его сброшенная одежда, исходил, нарастая, этот писк, прокалывающий голову.
Пеленгатор опять заработал!
Север вскочил, мигом оделся, застегнул пояс.
Рысени проснулись, настороженно вскинули головы.
Он вспомнил, что произошло ночью, — и осел на сразу ослабевших ногах в траву.
Звезды, что это было!.. Возможно ли испытать такое — и остаться живу? Меда, где она? Почему ушла?
Но теперь ничего, ничего, теперь он разыщет ее, вот только этот раздражающий писк…
Надо бежать — а тело как чужое, ноги не слушаются, да еще эти звери сторожат каждое движение.
А писк нарастал — что же, выходит, маяк и впрямь блуждает по лесу, приближаясь?
И тут сонливая истома слетела с него, потому что рядом затрещал валежник под тяжелыми шагами, и на поляну вышел из зарослей высокий человек, при виде которого звери замерли, как будто кастет-парализатор всё еще оставался у Севера, и больше не шелохнулись.
Был он седовлас, седобород, в тяжелых серых одеяниях. Походка его была трудна, и он опирался на посох, увидев который, Север едва не лишился сознания.
Этот посох… Север, который досконально знал все детали снаряжения Первой Экспедиции, тотчас определил марку легкого маневренного маяка для поиска полезных ископаемых, которые были у командиров всех пятнадцати групп, входивших в Первую Экспедицию. Вот на что реагировал пеленгатор! Но как поисковик попал к этому старику?
Север перевел взгляд на его лицо — и качнулся; увидев черты, знакомые до мельчайших подробностей. Правая рука его непроизвольно взлетела к стреле на левом плече, салютуя, и он выпалил, от ошеломления позабыв о минувших тысячелетиях и о том, где находится: