Созвездие жадных псов
Шрифт:
От кучи мрачно стоящих людей отделилась еще одна фигура, на этот раз женская, невысокая, в круглой шляпке с вуалью.
– Мама, – укоризненно произнес высокий блондин, – где же ты тут лицо нашла?
– Как же, Андре, – воскликнула Нора, – он лежит сюда ногами, а туда головой!
Дама в круглой шляпке спокойно подошла к холмику, выдернула из-под портрета небольшой букетик гвоздик, перевязанный черно-красной лентой, потом схватила огромный венок из темно-бордовых роз, с усилием перетащила его к фотографии и тихо сказала:
– Бога
– Так нормально, – кивнула головой Нора, – а главное, справедливо. Вы все знаете, что именно меня он любил больше всех! А ты, Тома…
– Хватит, – рявкнула длинноногая красавица, – людей постыдись! Андрей, тащи ее в машину!
Потом она повернулась к нам:
– Ну а вы чего расселись? Давайте живо складывайте дуделки – и в дом, надо помянуть Вячеслава, а не лаяться у свежей могилы, ну и дурацкая же идея пришла Норе в голову – нанимать ансамбль на поминки.
Народ потянулся к воротам. Я начала собирать «Ямаху». Надо же, какая активная девушка. «Дуделки!» Можно подумать, она сама заработала на свое сверхэлегантное черное платье, а главное, на огромные бриллиантовые серьги, которые зачем-то нацепила на похороны. И потом, при всей шикарности она просто глупа и нелогична. Ругаться неприлично не только у свежей, но и у «старой» могилы. На кладбище надо сохранять хоть…
– Эй, Лампа, – раздался за спиной шепот.
Я обернулась и заорала от неожиданности:
– Ты!!!
– Тише, – шепнул Володя Костин, – не на базаре стоишь, спокойно, нечего визжать.
– Как ты сюда попал? Знал покойного?
– Служба привела, – вздохнул приятель.
Володя Костин работает в системе МВД и дослужился до звания майора. Мы знакомы давно, он наш хороший, верный друг. Более того, наши квартиры находятся на одной лестничной клетке. У Костина однокомнатная, из которой он сделал «двушку», просто уничтожив кухню. Да и зачем ему, холостому и бездетному, «пищеблок»? Ничего, кроме электрочайника и не надо, все равно ест он у нас. Так что Володина кухня больше похожа на гостиную, где по недоразумению стоят холодильник и мойка. Вместо плиты у него панель с двумя конфорками, кстати, очень удобная вещь для тех, кто не собирается печь пироги. А представить себе майора, выпекающего пироги, я не могу.
– Что за работа такая, на похороны ходить?!
Володя глянул на меня:
– Потом объясню.
– Ты и на поминки поедешь?
– Да.
– Эй, Романова! – заорал Ванька. – Ну ты просто тормоз! Давай, давай, нам надо вперед всех приехать!
– Ладно, вечером поболтаем, – сказала я и побежала к «девятке».
Димка унесся на «Мерседесе», словно пуля, выпущенная из пистолета. Мы поехали достаточно тихо. Я расслабилась и бездумно смотрела в окно. Мелькали дома, магазины, потом вдруг показалось широкое шоссе, появился и исчез транспарант «Магазин «Три кита».
– Слушай, а куда мы едем? – изумилась я.
– Поминки будут у покойного на даче, – спокойно пояснил Ванька, – в Алябьеве.
– Ну ничего себе! И где же, адрес какой?
– Соловьиная аллея.
Так это противоположный от нас конец поселка, и я там почти никого не знаю.
Мы свернули влево и покатили по узкой дороге, впереди показались первые дачи писательского поселка.
– Слышь, Романова, – пробурчал Ванька, – сегодня отыграем, и все.
– Как это все? – не поняла я.
– Ну, перерыв устроим. Надоело, налабухали на лето, отдохнуть охота. Какой смысл в Москве париться, заказов мало идет. Впрочем, если хочешь, можешь одна с «Ямахой» кататься, за оркестр сойдешь.
– Не, Ваняшка, – покачала я головой, – не хочу, жарко очень, и потом без вас я не смогу, лучше подожду до осени, посижу на даче, почитаю детективы, телик посмотрю, кайф!
– И мы с Танькой на дачу, – вздохнул Лыков, – хоть я и не люблю кверху жопой на огороде стоять. У тебя что растет?
– Крапива, – ухмыльнулась я, – на щи. Была зелень, да дети с собаками повытоптали, а я и не расстраиваюсь. Нет, и не надо, лучше куплю, у меня при виде грядки и семян сразу мигрень начинается.
– Счастливый у тебя характер, – вздохнул Ванька, – моя Таняха просто ненормальная. Кабачки, тыквы, помидоры, огурцы, клубника. Мрак! Одной воды для полива три бочки надо, а водопровода нет, таскаю в баклажках из речки. Ей-богу, никаких заготовок не захочется!
Мы пропрыгали на ухабах, свернули на бетонку и въехали в широко распахнутые железные ворота.
Дом был высотой с наш, но в ширину намного превосходил его, два крыла и средняя часть, просто усадьба. Небось тут чертова туча комнат.
Безукоризненно вежливая горничная провела нас на задний двор. Там, под цветным шатром, был сервирован стол, а чуть поодаль сооружена эстрада. Не успели мы устроиться на помостках, как стали появляться люди.
Часам к пяти вечера присутствующие окончательно забыли, зачем собрались. Кое-кто, довольно сильно набравшись, отправился в дом на мягкие диваны. Небольшая группка фальшиво выводила песню, а один из участников, потный мужик в очень измятой и очень дорогой шелковой рубашке, подошел к помосту, вытащил сто долларов, слегка покачиваясь, влез на эстраду, сунул зеленую бумажку мне в вырез сарафана и прогудел:
– Эй, ребята, «Мурку» могете?
– Могем, – ответила я, выуживая купюру, – запросто.
Димка с Ванькой переглянулись, и дальше вечер потек по знакомому руслу: «Мурка», «Зайка моя», «Калина красная»… Потом «быстренькое» и «тихонькое».
В районе одиннадцати девушка, похожая на фотомодель, дала Димке конверт и сказала:
– Теперь поешьте – и свободны.
На столах высились горы еды. Я окинула взглядом это изобилие.
– Пирожки возьми, – тихо шепнул один из официантов, мужик лет сорока, в красном костюме с золотыми пуговицами, – а рыбу не трогай, говно, а не рыба.