Space: сто одна история Сюррреализма
Шрифт:
Потом мне надоел он, я выдернул его из розетки, и он стал тостером. Видите-ли ему и тостером быть не нравилось. Я взял его за хвост и выкинул в аквариум к киту. Кит пожевал-пожевал его, выплюнул.
– Дерьмо какое-то, – сказал он, и лёг спать, припудрив носик. Посейдон у меня там же сидел, на привязи, на цепи и лаял пузырями. Он так влажность воздуха в комнате поддерживал, и циркулировал кислород.
Потом я нанял акулу в прислуги, чтобы он съедал его и выкакивал обратно, чтобы понять, что он ничто по сравнению с другими существами. Рабом быть, разумеется, ему не нравилось, но он смиренно слушался меня, до тех самых пор, пока не нашёл кольцо с джином и не загадал свободу.
– Тридцать раз пробежать по потолку, семь раз показать кролика на пальце и трижды стать росомахой, всего-то, – сказал джинн, и скрылся.
Он смог. Было легко, но он сделал это по тяжёлому. Он стал росомахой, приклеив на кости руки столовые ножи, пришил кролика на палец, и пробежался по потолку в замёрзшем озере,
Когда он пришёл ко мне потребовать свой дом обратно, я дал ему без споров. Но квартиру уступать не стал. Тогда он схватил меня за шею, откусил трахею, и выплюнул на чан с кислотой. Потом закатал меня в бетон, разложил плиткой в ванной, и опрыскивал ромашковой водой, на которую у меня аллергия, и я становился прибухнувшим, все пупырышки становились округлыми, словно яйцо, и он туда пинал меня, когда принимал ванну. Я вылез из стены, ударил его об кафель на полу, смочил его лицо в осколке лезвий, и замуровал в мыльной бутылке, сплющив до размеров аспирина. Он плавал там, руками вытирал стены, пытался увидеть меня. Я взбалтывал шампунь и размазывал по волосам, но не на голове. У него была аллергия на волосы. Это часто так происходит, если часто чем-то пользоваться. Он упал. Серёга тоже. Упали они вместе. Его достоинство и мужество.
Странный был тостер.
А потом я проснулся. Сосед по комнате посмотрел на меня и сказал, чтобы я помыл посуду. Я пошёл и помыл. Сделал всё по дому, пока он сидел и смеялся от телепередач. Не нравилось мне это. Я схватил холодильник и ударил им по его наглой голове. Он развернулся со словами:
– Ай, блеять, – и дал мне пизды. А во сне всё было так прикольно. Когда же я тоже стану пятикурсником и буду пользоваться своими рабами первокурсниками. Мечта-мечта.
Глава 4
Шелуха от лука умела виртуозно парить над мусорным ведром и ловить мух в свои объятья, чтобы потом пожарить на сковородке и съесть. Оно и понятно, люди часто не думали о ней. Думаете, вот так просто всё на свете, и у лукового существа нет души, глупцы, а она вот есть. Только живёт она в другом измерении, там, люди, лишь декорации к их миру. Точнее сказать, шелуха не видит двигающиеся вещи, и концентрируется на одном, медленном движении, как муха. Муху видят они лишь из-за того, что те летают прямо перед глазами и они маленькие, а люди перекрывают весь взор, как полотно построенной стены, их большучесть делает их незаметным. Потому, когда мы смотрим на шелуху, она стоит мирно и не охотится, потому что не видит врага перед собой. Но стоит нам уйти, и зайти обратно на кухню, как вдруг обнаруживается, что шелуха передвинулась на несколько сантиметров вглубь шкафа. Это она так охотится за мухами, тараканами и подметает пыль, где будет спать.
Люди, разумеется, думают, что это всё из-за ветра, но всё гораздо сложнее.
А вот мухи, они ещё те гении. Вы можете видеть, как они улетают куда-то и исчезают, ищешь их и не находишь. Всё потому, что, когда мы приближаемся к их дому, они вылетают из карманного измерения, где у них спутниковое телевидение, диваны, крохотные собачки и ложки, чтобы мы не обнаружили их дом, и улетают прочь из того места. Они любят своё место существования. Когда все вокруг спать идут, мухи выходят на охоту и уносят в нору крошки из-под хлеба, макароны, соль, сахар, залетают к себе, и заваривают чай. Кормят ими своих детей в коконах. По телевизору показывают огромных гусениц на капустах, как их доят муравьи, а бабочки, подхватывая тех, несут в более продуктивное место, где свежей капусты больше, и вкусных огурцов. Иногда, переключая каналы, можно обнаружить, как борются два жука носорога на арене за большой кусок шара и девушку, с которой они будут спариваться после окончания матча. Но потом они улыбаются, и дают себе пять, бросают девушку, делят шар пополам и уходят вместе пить виски. Они точно знают, что лишать жизни друг друга из-за какой-то женщины полнейшая глупость. Они сообразительные. А девушка стоит у края арены и вздыхает, к ней подбегает судья саранча, и она и не знает другого выбора, и спаривается с ним, только с саранчой у неё не может быть детей. А, если бы и были, то инвалиды и отсталые. С тех пор, девушка разочаровалась в мужчинах и спаривается с кем попало, чтобы удовлетворить свои потребности. Все так и начали её называть – потреблядка-потребляйка.
Далеко-далеко от того места, где таится измерение мух, существует измерение картошки. Там, картошки садят людей в землю и наблюдают, как они будут расти, а каждые полгода обрезают им головы, и варят из них суп. Подталкивая к горлу ложку, картошки чувствуют, как человек отдаёт вкуснейшим ароматом. Тушёные, жареные, кусочками, пюре, дольками, с кожурой – всяко разно делают из голов людей блюда. Особенно сильно любят их дети, и просят добавки. Тогда, мама и папа уходят на огород и отрезают ещё горсть ушей, глаз, носа и языка, и идут домой, жарить их на сковородке. Здесь – мясо, всегда было на первом месте, как картошка еда спасения в нашем мире. Других-то зверей там и не водилось. Но, всё-таки, если прошуршать по закоулкам грядок, можно обнаружить макак и орангутангов, горилл и шимпанзе. Картошки не очень хорошо различают их, потому, каждую весну, когда они выходят в измерении людей, они усыпляют этих зверей и тащат к себе домой, делая про запас. Только они частенько бывают с большим обилием волос по телу и голове, и приходиться счищать их лучше, чем людей – человекорезкой. Обезьяны кричат, как не люди, но картошки различают лишь молчание и не слышат голоса. Но стоит человеку замолчать, картошка тотчас думает, что это животное разумное, и начинают плакать. Всего секунду они плачут, пока не шинкуют их на борщ, не делают из них зразы и не ставят в духовку беляши.
Каждое утро за границей Норвегии просыпается Златоуст Логан, сын Росомахи. Он работает на тростниковом поле и собирает сахар. Его погоняют лошади, ударяя по его спине плёткой, заставляя тащить плуг, заарканенный на его шею. Мало того, что он собирает на поле сахарные тростники, так ещё и по пути приходится пахать землю. На плуге сидят лошади и пьют мартини с зонтиком на бокале. Они постоянно ржут, что-то обсуждают. Но, на этот раз, Логан, скорее всего, ему надоело быть рабом, вышел против своих хозяев. Точнее родителей. Его в детстве нашли в котле радиоактивного урана и теллура, и взяли к себе. Лошади не думали, что он выживет, они брали его, как чучело для входа, чтобы устрашать хищников. Но однажды, чучело заплакало, когда конь, заходя пьяным в дом, почистил свои копыта об зубы малыша. Тогда он, размахивая рукой, сам того не зная, не соображая, отрезал копыта коню. И даже тогда, конь ржал. Он вечно ржёт. Логан вырос хорошим рабочим. Не думал, что есть другие люди, родители не показывали его никому. Потому он думал, что инвалид, который немного не похож на них. А лошади, когда он спрашивал их, смеясь, без слов, отвечали, что он видит себя двуногим, а все остальные четвероногим – лошадью. Он верил всему. Не с чем было сравнивать. В доказательство они показывали на себя и ржали:
– Ты видишь, что мы кони, так и мы видим, что ты конь.
– Хорошо, папа и мама, – говорил он, и тащил плуг с родителями.
Но в этот день он увидел краем глаза машину на другой стороне поля, там стоял человек, двуногий. И засомневался Логан, что родители говорят правду, расчехлил свои когти, и набросился на них требуя ответа. Тотчас родители склонили голову, надели на шею верёвки и начали пахать землю, и собирать тростник. Понятно же было, что нельзя было так долго всё от него скрывать. В тот день Логан покинул свой единственный дом и направился к машине, и заржал, встав на четвереньки, пытаясь пообщаться с человеком. Человек, увидев его упал на землю и покатился от смеха. И чуть не умер. Потом встал, отряхнулся, покрутил пальцем у виска, сел в машину, достал ружьё и сказал, чтобы он ушёл отсюда – шизофреник недоразвитый. Логан, разумеется, ничего не понял и направился к нему, виляя задом, словно у него есть хвост. И стрельнул тогда человек в него, пуля достигла Златоуста и отковыряла ему с лица всю кожу. Логан выплюнул дробинки изо рта, подлетел к нему, развернулся и лягнул того по груди, что все органы повылетали из него – сердце врезалось на сук в метрах десяти от Логана, подлетела ворона, поклевала, упала на землю и сдохла сразу же. Чернее от греха сердце и быть не могло, отравленное. Даже дерево рассыпалось. А земля стала не пригодной для растений. Логан сел в машину и нажал на то, что увидел, на все педали и начал крутить руль во все стороны. Машина подлетела и помчалась по дороге вниз, прямо в овраг, и достигла дома родителей, разрушила их дом. Котёл газовый взорвался, начал пожар. Потом бойлер упал на голову отца, и раскромсал его, а второй осколок приземлился на мать, и та начала гореть. Логан вылетел из машины, техника полетела на камень, перевернулась, в бак вонзилась ветка, и прыснуло топливо прямо на мать, та тотчас сгорела в агонии боли. Жареным мясом запахло нормально. У Златоуста потекли слюни, и набросившись на тело родителей, он обладал их до костей, потому что инстинкты хищника никуда не деть. Логан ни разу не видел мяса и даже не думал, что можно есть мясо, тот почуяв запах, понял, он другой, и съел их. Отца с солью, мать порезав на маленькие дольки, как колбаску. Правда, от неё отдавало бензином, но всё быстро проветрилось. Доедая мать, Логан увидел второго коня внутри неё, маленького, даже глаза не открывались. Вместо того, чтобы съесть его, он оставил маленького, соорудил дом из деревьев поблизости, и вырастил его настоящим человеком. Научил его говорить. Читать. Вычитать. Они учились вместе, по книгам, который однажды спустил на них бог, открыв небеса. Протянув книжки, он молвил:
– Учись прилежно, сын мой.
Щёлкнул пальцем, и оба они начали понимать буквы и цифры, вернулся к ним ум человеческий, отринув ум лошадиный.
На полотенце, что сушится на батарее, живут индейцы и ковбои. Они занимаются скалолазанием.
В колбочке в лаборатории профессора Мендальеева сидят несколько пухлых и тощих человек. Из них выжимают настроение и эмоции, пот для варки шоколада. Потом настроение вживляют в зефир, в огоньки, в зеркала, в воду. Вода плачет, потому на земле не кончаются воды, огонь смеётся, потому в Австралии умирают все кенгуру.
Самое важное не в этом. А в том, что помимо них в мире существуют другие прекрасные существа, что напрочь проявить себя на поприще развития. Чайные листики сооружают машину времени, чтобы спасти своих детей от того, чтобы попасть в горячую воду. Вот уже коробочка «принцесса Нури» лежит на полках, и у старших листиков есть всего несколько дней, чтобы внутри пакетика соорудить машину времени и улететь из этого ада. Они делают из пыли своих кож шестерёнки, чипы, энергию, колёса, расщепитесь атомов, чтобы лишь раз, однажды вылететь на ту сторону прошлого. Но когда приходит время, они не успевают, и кипяток убивает их, те тонут. Иногда, выжившие листики выплывают на поверхности молока, пытаются взобраться на чашу и спрыгнуть вниз, но человек топит его ложкой, закрывают чашку крышкой, или выкидывает его в мусорный бак, где на него нападают бактерии и убивают, крут на него, пока не образуется плесень и чайный листик не сгнивает.