Спанки
Шрифт:
— Мартин, ты не хотел бы пойти со мной на одно престижное сборище?
Костюм от Версаччи смотрелся на мне просто великолепно, хотя туфли оказались чуточку великоваты.
— Да, ошибся на полразмера, — признал Спанки. — Надень потолще носки.
Мы прибыли в “Гросвенор-Хаус” и сквозь толпу зевак прошествовали в знаменитый зал. Наш стол стоял в центре зала — огромный белый диск, за которым восседали десять гостей. Середину стола украшала ваза с грандиозным букетом, полностью скрывавшим от нас сидевших напротив сотрапезников.
Спанки
— Быстренько хватай вон тот стул у стены, — сказал я, — и ради Бога объясни, куда мы попали?
В зале было полно театральных знаменитостей — мужчины во фраках, дамы — в вечерних туалетах, и поцелуи, поцелуи...
— На церемонию вручения премий. Поздравляю, Мартин, оказывается, ты теперь известный драматург.
— Кто я? Господи Иисусе, Спанки, да я за всю свою жизнь в театре-то был не больше двух раз, не считая, конечно, “КОШЕК”.
— Тем не менее я уверен, что у тебя богатейший опыт по этой части.
— Дик Уиттингтон и “Пожалуйста, никакого секса”, ибо мы, британцы, отнюдь не являемся эталоном в постановке драмы из жизни высшего света. Терпеть не могу театр.
— Не волнуйся. Масса людей испытывает к нему точно такие же чувства, причем вина за это во многом лежит на Эндрю Ллойд-Уэббере.
Здесь присутствовали буквально все, кто когда-либо принимал участие в нашумевших шекспировских постановках. Писатели, продюсеры и режиссеры всех национальностей заполонили гигантских размеров зал. Ярчайшие звезды театрального небосклона с неподражаемым очарованием обменивались обильно сдобренными ядом любезностями, пользуясь, пожалуй, единственной в году подходящей для этого возможностью.
Стоя у сцены, Салман Рушди беседовал с группой возбужденных молодых людей. В дальнем конце справа от меня Кеннет Бранах и Эмма Томпсон вели поистине королевский прием гостей. Еще чуть дальше я разглядел Ванессу Рэдгрейв и Артура Миллера. Я был единственным человеком, о котором никто из присутствующих никогда прежде не слышал. Ни разу в жизни я не чувствовал себя до такой степени не в своей тарелке, как сейчас.
— Мартин, считай, что это для тебя очередной маленький тест. Я знаю, ты не в восторге от подобного окружения, но мне хочется, чтобы ты обрел некоторый опыт в светском общении. Если ты окажешься достаточно смекалистым, то тебя пригласят на торжество для узкого круга с участием лауреатов, которое состоится чуть позже.
— Да как же я смогу этого добиться? Ведь я даже пары слов толком связать не сумею. Я работаю в мебельном магазине и здесь чувствую себя явно не в своей тарелке.
— Чепуха. Просто тебе надо вести себя более уверенно. А пока, закатай рукав и дай мне руку. Возможно, со стороны это будет выглядеть странно, однако эта публика настолько увлечена собой, что не обратит на нас ни малейшего внимания.
Я сделал, как велел Спанки, и он сильно сжал мне руку чуть выше запястья. И снова я испытал знакомое мне покалывание.
— Ну вот, теперь к тебе перешла частичка меня самого, этого вполне достаточно, чтобы ты обрел уверенность в себе. А сейчас — давай действуй— И не волнуйся, я буду рядом и в случае необходимости выручу-
— Я в полной растерянности и не способен вымолвить ни слова.
— Ну что ж, тогда придется помочь тебе взять старт с места.
Спанки с силой хлопнул меня по спине и тут же исчез.
У меня в голове словно что-то вспыхнуло.
— Как мне представляется, — услышал я собственный голос, — пора уже перестать относиться к тексту пьесы как к чему-то незыблемому и неприкосновенному и вообще положить конец полной зависимости театра от сценария.
Я обвел взглядом сидевших за столом знаменитостей. Артур Миллер недовольно покосился в мою сторону.
Все остальные тоже насторожились. Я чувствовал, как на лбу у меня выступают капли пота, и был готов убить Спанки.
— Это сказал Арто, не так ли? — спросила очаровательная блондинка с короткой стрижкой, отправляя в рот кусочек лососины.
— Я... э-э… — Похоже, муза вложила в мои уста всего одну фразу, после чего навсегда покинула меня.
— Речь идет не о безоглядном перенесении на сцену современной разговорной речи, а о том, чтобы слова наилучшим образом передавали замысел автора, не так ли?
И это сказала, обращаясь ко мне, сама Эмма Томпсон. О Бог мой, она разговаривала со мной! Я принялся лихорадочно рыться в кладовой своей памяти в надежде произнести какую-нибудь мало-мальски умную фразу. Господи, да у нее же есть “Оскар”!
— Ну-ну, продолжай, — услышал я шепот Спанки. — Сейчас я подкину тебе еще кое-что.
— Мы не можем и дальше проституировать на идее театра, единственная ценность которого состоит в мучительной и одновременно магической связи с реальностью, — заявил я.
— А теперь я просто уверена, что вы цитируете Арто, — проговорила Эмма, грозя мне пальчиком. — Разумеется, он сошел с ума, хотя, возможно, это произошло именно потому, что тоже не устоял перед этой самой магической связью.
— А я просто обожаю театр жестокостей, — проговорила блондинка, доедая свою лососину. — Насколько я поняла, вы разделяете взгляды покойного Антуана, не так ли, мистер....
— Росс, Мартин Росс. Я... драматург-
— Прошу меня извинить, но я незнакома, с вашими работами.
Она собралась было снова заняться содержимым своей тарелки, но теперь я уже знал, что Спанки пристально наблюдает за мной, оценивая каждую мою реплику.
— Как и я, увы, незнаком с вашими, — дерзко парировал я.
К моему удивлению, она взглянула на меня и улыбнулась:
— Означает ли это, что мне удалось наконец отыскать в этом зале единственного человека, не видевшего мою Дездемону?
— Дорогая, — сказал Кеннет, — я уверен, что все уже имели возможность увидеть вашу Дездемону. До меня донеслось чье-то льстивое хихиканье.