Спанки
Шрифт:
— То есть ты и рожден был в человеческом обличье? — спросил я, как бы подыгрывая ему-
— Ну конечно, — вполне серьезно ответил он. — У меня, наверное, целая вечность уйдет на то, чтобы подсчитать, как долго я выступал в роли даэмона. — Он •захлопнул книжку. — Кроме того, мне известно, что мое нынешнее тело родилось где-то в двадцатых голах этого столетия.
— То есть сейчас тебе под семьдесят?
— Но согласись, что для своего возраста я неплохо сохранился.
— Сказать тебе, о чем я думаю? О том, что я просто дурак набитый, иначе не стал бы слушать всю эту белиберду.
— Загляни
Я уже не стоял на темной городской улице. Теперь меня окружали зелено-белые стены. Запах медикаментов и дезинфицирующих средств. Слабо освещенная палата в военном госпитале. В отдалении виднелась разделенная перегородкой комната, заполненная перешептывающимися людьми в белых халатах. Вот они расступились, чтобы я смог увидеть лежавшего на спине пациента с симпатичным, хотя и основательно поврежденным лицом. Судя по всему, он был в плохом состоянии, скорее всего, при смерти. Голова у него была укрыта полотенцем или салфеткой. Врачи снова сомкнулись, заслонив от меня неподвижную фигуру человека.
Откуда-то издалека до меня донесся голос Спанки:
— Мне было десять лет. Мой отец работал врачом. В ту ночь он взял меня с собой в госпиталь, чтобы я смог в последний раз взглянуть на живую легенду — Лоуренса Аравийского, умиравшего от травмы черепа, которую он получил в аварии на мотоцикле.
Я снова оказался на улице. Огляделся по сторонам — нигде ни малейшего следа только что увиденной сцены.
— Какого черта тебе от меня нужно? — спросил я. Спанки надул губы и озадаченно посмотрел на меня:
— Мне казалось, что это и так достаточно ясно. Возможно, ты сам этого пока не понимаешь, однако тебе определенно нужен кто-то, наделенный силой, способной изменить тебя. Сам ты с этим никогда не справишься.
Я чуть отступил назад, готовый продолжить спор, однако, прежде чем успел произнести хотя бы слово, Спанки поднял свою холеную руку:
— Если ты будешь все время обижаться, мы ни к чему не придем. Мне необходимо со всей объективностью и беспристрастностью разобраться в тебе. Конкретные недостатки твоей личности должны быть выявлены и зафиксированы. Это как при лечении алкоголиков: признать факт существования проблемы — значит наполовину решить ее.
— По-твоему, я уже стал алкоголиком, так, что ли?
— Я просто иллюстрирую смысл сказанного. В сущности, Мартин, ты очень даже неплохой человек, однако твоя жизнь явно сошла с рельсов. С большинством людей это происходит лишь где-то после сорока лет.
Наглость Спанки не знала границ. Я отнюдь не считал свою жизнь такой уж поганой — у многих она была еще хуже.
— Ну и в чем дело?! — заорал я. — Ты что, сделку мне предлагаешь, да? Разложишь по косточкам всю мою жизнь, доберешься до души, а меня самого навечно отправишь в ад, так, что ли? Ну так знай, я никому не намерен отдавать свою душу.
— Не обольщайся, Мартин. Мне кажется, что у тебя вообще нет никакой души. Лишь немногие люди наделены ею, но они встречаются столь же редко, как и подлинные аристократы. Просто ты слишком насмотрелся старых фильмов. И потом, души у людей забирает только дьявол.
— Но ведь он наверняка твой приятель, разве не так? — Не так. Я вообще сомневаюсь в том, что он, как и Бог, имеет некое материальное обличье. Скорее всего, они представляют собой некое генерализованное ощущение, своеобразную ауру добра и зла, а не какое-то существо из плоти. И вообще мы работаем совсем по-другому. Для начала могу сказать, что я вполне реален и прибыл сюда исключительно для того, чтобы наставить тебя на путь истинный. Я покину тебя, как только ты твердо станешь на этот путь.
Парк был уже закрыт, но Спанки без труда справился с замком и настежь распахнул чугунные ворота. В тусклом свете уличных фонарей мы ступили на покрытую гравием платановую аллею. Тут я обратил внимание на то, что мой знакомый не отбрасывает тени.
— Нет, — проговорил он, — в этом смысле я скорее похож на Питера Пэна.
— Я предпочитаю, чтобы вы не занимались чтением моих мыслей, поскольку это не что иное, как вторжение в мою личность.
— О, извини, Мартин. Привычка! Хотя я понимаю, что постороннего человека она и в самом деле может задеть. Кстати, тебе следовало бы научиться хотя бы немного скрывать от меня свои мысли. Я действительно поглощаю свет, но в то же время у меня есть отражение, можно сказать, некий зеркальный образ, разве не так?
— Не знаю.
— А следовало бы знать. Ведь ты и есть это самое мое отражение. Разве ты не обратил внимания на определенное сходство между нами? Я лично это сразу заметил.
— Пожалуй, есть немного, — нехотя признал я. Если Спанки и в самом деле был моим зеркальным отражением, то, несомненно, значительно более колоритным, чем я. Буквально все в нем — от походки до убедительности высказываний — олицетворяло собой энтузиазм или энергию, каким-то непостижимым образом связанные с сексуальностью. Я внезапно поймал себя на мысли, что подобные мои суждения могут быть восприняты им превратно.
— Как же много у тебя всяких сомнений! — прокомментировал Спанки мои мысли. — Позволю себе успокоить твой мятущийся разум., В своем естественном состоянии я не являюсь ни мужчиной, ни женщиной. На сей раз я предпочел предстать в образе мужчины, причем чертовски симпатичного, поскольку суждения мужчин всегда звучат более весомо. Постыдный факт, но что делать — в гу пору, когда я родился, дела обстояли именно так.
— Сейчас мало что изменилось, — заметил я. — Разумеется, женщины с тех пор смогли достичь некоторого прогресса, однако он, в сущности, весьма невелик.
— А в мое время именно женщины управляли обществом, тогда как мужчины занимались бизнесом.
Мы подошли к находившемуся в центре парка фонтану. Сентябрьская ночь выдалась прохладной и приятной, в воздухе еще витал аромат недавнего дождя, но в душе моей все же продолжала нарастать смутная тревога. В атмосфере словно скапливалось насыщенное озоном избыточное напряжение, а скользивший по коже ветерок навевал странные чувства. Пожалуй, мне снова стало казаться, что я очутился в компании сумасшедшего.