Спартак
Шрифт:
— И все-таки наши потери очень значительны, — резко перебил его другой командир, галл Элевтер. — Семьдесят восемь гладиаторов совершили побег из школы Батиата. Они приняли на себя руководство нашей справедливой войной. И вот в живых осталось уже меньше трети — а ведь война только начинает по-настоящему разворачиваться!
Тотчас один из соседей, галл Витул, поддержал его, сказав:
— Да, из семидесяти восьми в живых ныне осталось только двадцать пять! Как раз я посчитал сегодня и спросил себя: «А сколько будет сидеть из нас на следующем обеде у Спартака?!» Уже нет с нами самых знаменитых из наших соратников — Крикса, Эномая, Ганника и Каста. А ведь все они были заместителями Спартака!
Тотчас послышались другие голоса:
— В чем причина наших таких неудач?
— Римляне идут на нас всей мощью своего государства!
— Что ждет нас, Спартак, впереди?
— Чем завершится наше дело?!
— Будет нам сопутствовать удача или нет?..
Спартак немного помолчал, размышляя, потом сказал:
— Мои дорогие друзья, храбрые соратники, доблестные полководцы, прославленные герои! Вы задаете тяжелые вопросы. На
Тотчас кто-то прервал речь вождя колким вопросом:
— А если Судьба сделала тебя рабом или гладиатором?! Значит, оставаться в таком положении?!
Спартак пристально посмотрел на вопрошавшего и, улыбнувшись, ответил:
— Нет, конечно, мой дорогой друг, о храбрый Донат! Из всех человеческих зол рабство — наихудшее. От него надо отбиваться не только войной, но и ценой жизни! Рабство — незаконное состояние, порожденное величайшей несправедливостью! Все люди по рождению одинаковы. Мир для всех общий родитель. Наиболее знатен тот, кто по природе честен, кто совершил наиболее славные деяния, направленные к благу людей. Так учит философия. Это мнение разделяю и я. Рабство! Что может быть ужаснее в жизни?! Ни один человек не пожелает по доброй воле стать рабом другого, подвергаться ежедневным ужасным унижениям! Они сокрушают печень! Эти унижения горше самой тяжелой работы! Я помню, как меня самого доставили в первый раз в Рим рабом… Что я тогда там испытал, что увидел?! О, как подлы и гнусны римляне, как они погрязли в пороках! Чередуя распутство с обжорством и беспечной праздностью, они прикрывают свои гнусности — стыдно сказать! — под маской философии! Целыми толпами они сбегаются туда, где слышатся похвальные слова в честь удовольствия! Несчастный Эпикур! Если бы он знал, какое употребление найдет у римлян его философия!
— А все-таки римляне умеют пожить! — мечтательно воскликнул галл Декорат. — В ожидании трапезы они покоятся на усыпанных розами ложах, услаждают слух мелодиями, глаза зрелищами, ноздри — сирийскими и египетскими ароматами, нёбо — тонкими вкусовыми ощущениями…
— Чему тут завидовать? — возразил Спартак. — Они утопают в удовольствиях и пороках — правда, но ждет их впереди страдание: то, чему они так радуются, не есть благо!
— Но что такое благо, Спартак? — горячо поддержал Декората германец Церулей. — Каждый понимает его по-своему!
— Ты ошибаешься, Церулей, — отвечал Спартак. —
Существуют только два понимания блага! Одно понимание: благо — богатство и порождаемые им удовольствия; другое понимание: обладание суммой наилучших нравственных качеств, при которых богатство, как и его отсутствие, не представляется существенно важным! Каждый, я полагаю, на многих примерах имел возможность убедиться в следующем: мнение, будто богатство есть высшее из благ, разъедает человеческую душу, выводит ее из равновесия, лишает сна, наполняет жжением и завистью, толкает к низкому корыстолюбию, подлости и предательству, бросает в петлю, толкает со скал, не дает свободно жить и говорить. С другой стороны, люди, не обладавшие богатством, например Диоген, Аристид, Эпаминонд, являлись, несомненно, счастливыми!
— Ты хочешь, Спартак, — с досадой вскричал галл Декорат, — отнять у людей все удовольствия, ограничить их желания, посадить их, как спартанцев, на невкусную и деревенскую пищу!
— Почему ты так решил, Декорат? — улыбаясь, спросил Спартак. — Никогда я ни к чему подобному не призывал! Мне бы хотелось внедрить в ваши умы совсем другое: чтобы вы пользовались богатством, не становясь его рабом! Ограничивать желания надо не для того, чтобы всегда употреблять простую пищу, но чтобы не бояться этого! Простая пища — это доказано! — способствует улучшению здоровья. Она делает человека деятельным, неустрашимым перед случайностями, приводит нас в лучшее расположение духа, когда мы — после долгого перерыва — получаем доступ к предметам роскоши. Короче: люди жалки, если лишены удовольствий, — согласен; но они еще более жалки, если по самую макушку утопают в них! В первую очередь мои слова относятся к тем, кто находится на войне! Человек изнеженный, погрязший в роскоши, всегда — и быстро! — побеждается врагом. Вспомните Ганнибала и развратившую его Капую! Вспомните царя Пирра! Делают человека счастливым не богатства, не деньги, даже не физическая сила…
— А что? Что, Спартак? — перебил вождя галл Амик, самый молодой из командиров легионов, но успевший уже отличиться в боях.
— Я скажу тебе, Амик! — отвечал Спартак. — Несомненно, три вещи делают человека счастливым: во-первых, правота дела, которому он служит, во-вторых, мудрость, не позволяющая делать житейские ошибки, в-третьих, жизнь сообразно с природой. Напрасно некоторые улыбаются! Жить сообразно с природой вовсе не так-то легко! Для такой жизни необходимы определенные качества: здравый ум, мужество, энергия, благородство, выносливость и подготовленность ко всяким переменам, с которыми можно встретиться в жизни. Для меня несомненно: очень важно пользоваться в жизни дарами Судьбы, не делаясь их рабом! Иначе говоря, счастливую жизнь составляют: свобода, непоколебимая стойкость, неустрашимость, бодрость, твердое сознание, что единственное благо — достоинство, непобедимая сила духа, умудренного опытом, большая гуманность и заботливость по отношению к окружающим, единственное зло — отсутствие свободы, низкое корыстолюбие, позорная порочность…
— А слава, Спартак? — перебил вождя фракиец Асте-ропей.
— Я могу, — отвечал Спартак, — снова повторить самое важное для нас: нет ничего важнее, чем стремление к славе, но славе, исполненной благородства и чести; славы жаждут все, но не все ее заслуживают; славы следует искать безмерной, а богатств только честных; к концу жизни придет каждый, пусть, кто может, завоюет славу прежде, чем умрет, — это лучшее, что останется после нас! Теперь о наших потерях. Да, они велики! Что ж поделаешь! Так было всегда на всех войнах, что кто-то кого-то убивал! Война тяжелая вещь! На войне часто приходится пить воду из рек, окрашенных кровью, переходить реки по мостам из трупов, терять лучших друзей и соратников, есть траву вместо хлеба, покорять племена, засыпанные глубокими снегами, брать города, спрятанные под землей, переплывать с опасностью для себя через бушующие моря, не знать ни мягкой зимы, ни благодатного лета, ни праздников, ни торжественных шествий, ни театральных зрелищ! Это все война, и слава воинская не достается без пота и крови, без гибели друзей, без великого риска, тягот и мучительного труда! А смерть — что смерть?! Она закон природы и великое таинство. Смерть уравнивает Александра Великого и простого погонщика мулов! Эномай, Крикс, Ганник, Каст и многие другие из наших погибли — верно! Но разве кто-нибудь из них раскаивался в сделанном выборе?! Может быть, Крикс, узнав о гибели Эномая, пожалел об участии в нашем заговоре?! Может, он сказал, и это кто-нибудь слышал: «Ах, зачем Эномай не остался в гладиаторской школе Батиата?! Останься он — глядишь, прожил бы еще несколько лет! Но он избрал другую дорогу — и тотчас погиб! И я скоро, верно, последую за ним!» (Общий смех собравшихся.) Вы смеетесь? Справедливо смеетесь! Такие малодушные речи и Крикс несовместимы! Наш доблестный друг держался иного принципа: «Силу надо одолевать мужеством, а Судьбу — дерзостью. Для смелых нет никакой преграды, для трусов — никакой опоры!» Всю жизнь, начиная с юности, Крикса вели доблестный дух и Судьба! Он никогда не смирялся и всегда яростно боролся с врагами, защищая справедливость! Так вели себя и Эномай, и Ганник, и Каст, и все наши погибшие друзья! Так будем вести себя до конца нашей жизни и мы! Вот что совершенно несомненно, соратники: трусость никого еще не спасала от смерти; страшна не смерть, ибо всякий человек смертен, страшна бесславная жизнь! Так я думаю! Так думали всегда славные мужи, оставившие свой след в человеческой истории! Или, может быть, кто-нибудь среди вас думает иначе? Кто-нибудь жалеет о карцерах Батиата? Хотел бы с плачем вернуться к нему в школу, а потом на арену?!
Общий дружный смех и возгласы:
— Никто!
— Нет среди нас малодушных!
— Нет здесь трусов!
— Да ты смеешься, Спартак?!
— О, это гладиаторство! — проворчал германец Квар-тион. — Самое гнусное и подлое изобретение! Когда сыновья умершего римлянина Брута Перы выдумали гладиаторские бои (и выступало-то всего три пары!), кто бы мог подумать, что из подобного творения получится?!
— Ты не совсем прав, Квартион, — возразил Спартак. — Во-первых, сражения пленных у погребальных костров аристократов существовали задолго до римлян (например, у этрусков). Но сыновья Брута первыми превратили поминальные бои в честь умершего в кровавые игры для удовольствия зрителей. Во-вторых, игры были перенесены в амфитеатры много позже. Но, бесспорно, они быстро укоренились на римской почве, поскольку вполне соответствовали вкусам римлян и рассматривались как важное средство воспитания. Зрелища кровавых боев должны были учить бесстрашию, презрению к смерти, решимости без колебания убивать другого человека. Число сражавшихся пар стало быстро нарастать. И вот мы уже видим в амфитеатрах бойцов, сражающихся по родам оружия: самнитов, димахеров, — тех, кто сражается двумя мечами, андабатов — бродящих на ощупь [78] , тавроцептов — кто прыгает на спину зверя или катервариев — кто сражается целым отрядом, ретиариев — непременных противников галлов или мурмилонов, ловящих врагов в свою сеть. Я сам принадлежал прежде к «малым щитам», то есть фракийцам, потом был мурмилоном. Это вы все знаете! Самые популярные среди гладиаторов, бесспорно, ретпарии и мурмилоны. Именно среди них чаще всего появляются самые прославленные бойцы!
78
Такая у андабагов была конструкция шлемов.
— А ведь, если сильно повезет, Спартак, — оживился вдруг молчавший до сих пор галл Фламма, — то можно добиться свободы, больших денег, заполучить дома, виллы, ценное имущество, выйти — хотя бы во втором поколении! — в сословие всадников, стать римским гражданином!
— Иногда так бывает, — согласился Спартак. — Но подобная участь распространяется лишь на немногих. Их, счастливцев, можно пересчитать по пальцам. Участь остальных совсем иная: они гибнут молодыми, в возрасте двадцати — двадцати пяти лет. Или искалеченные скитаются по кабакам, воруют, режут глотки, живут в нищете, спиваются… Ужасный и постыдный для мужчины конец! Нет, лучше рисковать своею жизнью за свободу, за благородные идеи! А римлян, наших заклятых врагов, завзятых кровопийц, всех надо истребить! Их не переделать! Теренций, римский поэт и драматург, вольноотпущенник сенатора Теренция Лукана, участник кружка знаменитого полководца Сципиона Эмилиана, справедливо отразил общее настроение этих зверей в человеческом облике! Он так писал о второй постановке своей пьесы «Свекровь» (первая провалилась):