Спартак
Шрифт:
– Но что же ты сделал за это время? Что разузнал об их планах?
– Сейчас скажу… И много и ничего…
– Как это понять?
– Будь терпелива, и я все тебе объясню. Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что я, Метробий, старый актер, вот уже тридцать лет исполняющий женские роли во время народных празднеств, обладаю искусством обольщать людей. К тому же речь идет о варварах, невежественных рабах, о гладиаторах. Я, конечно, сумею добиться своей цели, тем более что располагаю необходимым для этого средством – золотом.
– Потому-то я и дала тебе это поручение,
– Но пойми, прелестнейшая Эвтибида, если моя ловкость должна проявиться в раскрытии заговора гладиаторов, то тебе придется испытать ее на чем-нибудь другом и иным образом, ибо заговор гладиаторов никак нельзя раскрыть – его, попросту говоря, и в помине нет.
– Так ли? Ты в этом уверен?
– Уверен, совершенно уверен, о прекраснейшая из девушек.
– Два месяца назад… да, не больше двух месяцев, я имела сведения о том, что у гладиаторов заговор, что они объединились в какое-то тайное общество, у них был свой пароль, свои условные знаки, свои гимны, и, кажется, они замышляли восстание, похожее на восстание рабов в Сицилии.
– И ты серьезно верила в возможность восстания гладиаторов?
– А почему бы и нет?.. Разве они не умеют сражаться, не умеют умирать?
– В амфитеатрах…
– Вот именно. Если они умеют сражаться и умирать на потеху толпы, то почему бы им не подняться и не повести борьбу не на жизнь, а на смерть за свою свободу?
– Ну что ж, если ты утверждаешь, что это тебе было известно, значит, это правда… и действительно у них был заговор… но могу тебя заверить, что теперь у них никакого заговора нет.
– Ах, – произнесла с легким вздохом прекрасная гречанка, – я, кажется, знаю, по каким причинам; боюсь, что я угадываю их!
– Тем лучше! А я их не знаю и нисколько не стремлюсь узнать!
– Гладиаторы сговорились между собой и подняли бы восстание, если б римские патриции, недовольные существующими законами и сенатом, возглавили их борьбу и приняли командование над ними!
– Но так как римские патриции, как бы подлы они ни были, еще не такие низкие подлецы, чтобы стать во главе гладиаторов…
– А ведь был такой момент… Впрочем, довольно об этом. Скажи лучше, Метробий…
– Сперва удовлетвори мое любопытство, – сказал актер, – от кого ты узнала о заговоре гладиаторов?
– От одного гладиатора… моего соотечественника…
– Ты, Эвтибида, более могущественна на земле, чем Юпитер на небе. Одной ногой ты попираешь Олимп олигархов, а другой – грязное болото черни…
– Что ж, я делаю что могу, стараюсь добиться…
– Добиться чего?
– Власти, добиться власти! – воскликнула Эвтибида дрожащим от волнения голосом.
Она вскочила, лицо ее исказилось от гнева, глаза сверкали зловещим блеском, они были полны глубокой ненависти, отваги, решимости, которых никак нельзя было предположить в этой очаровательной, хрупкой девушке.
– Я хочу добиться власти, – крикнула гречанка, – стать богатой, могущественной, всем на зависть… – И шепотом, со страстной силой она добавила: – Чтобы иметь возможность отомстить!
Хотя Метробий и привык к самому
– Не правда ли, я недурно сыграла бы Медею? Может быть, не с таким успехом, как Галерия Эмболария, но все же… Ты от изумления обратился в столб, бедный Метробий. Хотя ты старый и опытный актер, а навсегда останешься на ролях женщин и мальчиков!..
И Эвтибида снова захохотала, приведя Метробия в полное замешательство.
– Чтобы добиться чего? – спросила через минуту гречанка. – Чего добиться, старый безмозглый чурбан? – Она щелкнула Метробия по носу и, не переставая смеяться, сказала: – Добиться того, чтобы стать богатой, как Никопола, возлюбленная Суллы, как Флора, которая по уши влюблена в Гнея Помпея! Стать богатой, очень богатой, понимаешь ли ты это, старый дуралей, для того, чтобы наслаждаться всеми радостями, всеми удовольствиями жизни, потому что, когда жизнь кончится, – всему конец, небытие, как учит божественный Эпикур. Ты понял, ради чего я пользуюсь всем своим искусством, всеми средствами обольщения, которыми меня наделила природа? Ради чего стараюсь одной ногой стоять на Олимпе, а другой в грязи, и…
– Но грязь ведь может замарать?
– Всегда можно отмыть ее. Разве в Риме мало бань и душей? Разве в моем доме нет ванны? Но великие боги! Подумать только, кто смеет читать мне трактат о морали! Человек, который всю свою жизнь провел в болоте самой постыдной мерзости!
– Ну перестань! К чему рисовать такими живыми красками мой портрет? Ты рискуешь сделать его настолько похожим, что люди будут удирать сломя голову, завидев такую грязную личность. Ведь я говорил шутя. Моя мораль у меня в пятках, на что мне она?
Метробий приблизился к Эвтибиде и, целуя ее руку, проговорил:
– Божественная, когда же я получу награду от тебя? Когда?
– Награду? За что давать тебе награду, старый сатир? – сказала Эвтибида, отнимая руку и опять щелкнув Метробия по носу. – А ты узнал, что задумали гладиаторы?
– Но, прекраснейшая Эвтибида, – жалобно хныкал старик, следуя за гречанкой, которая ходила взад и вперед по зале, – мог ли я открыть то, что не существует? Мог ли я, любовь моя, мог ли?
– Ну хорошо, – сказала куртизанка и, повернувшись, бросила на него ласковый взгляд, сопровождаемый нежной улыбкой, – если ты хочешь заслужить мою благодарность, хочешь, чтобы я доказала тебе мою признательность…
– Приказывай, приказывай, божественная…
– Тогда продолжай следить за ними. Я не уверена в том, что гладиаторы окончательно бросили мысль о восстании.
– Буду следить в Кумах, съезжу в Капую…
– Если хочешь что-нибудь узнать, больше всего следи за Спартаком! – И, произнеся это имя, Эвтибида покраснела.
– О, что касается Спартака, вот уже месяц, как я хожу за ним по пятам, – не только ради тебя, но и ради самого себя; вернее, ради Суллы.
– Как? Почему? Что ты? – с любопытством спросила гречанка, подойдя к Метробию.