Спасая принцессу

Ласкирк Лексис

– Исигава-сан, какие блюда любишь ты сам и какие любит твоя дочь? Джонни сходит сейчас в ресторан и всё принесёт.
– Немного помедлив, он спросил - У тебя найдётся для нас место?

Последнюю фразу он произнёс хотя и на довольно неплохом японском, но с весьма странными вибрациями и совершенно не японской интонацией, хорошо известной Варнону, как магу, отчего Исигава Мияги на какое-то время застыл, после чего совершенно обычным для сенсея наставническим тоном распорядился:

– На втором этаже есть свободные комнаты. В ту которая поменьше, отнесите вещи вашего отца, а вторую займите сами. Не шумите и громко не разговаривайте, там спит после лечения моя дочь, не будите её.
– Пристально посмотрев на Варнона, он спросил - Ты Джонни?
–

После чего не дожидаясь ответа сказал, пойдём вместе с нами в мой кабинет, я напишу тебе список. Платить не надо, хозяин ресторана мой должник. Если ты и твои братья не любите японскую кухню, в ресторане будут готовить для вас американскую еду.
– Вежливо поклонившись Ланнелю, Исигава сказал - Пойдёмте в мой кабинет, Юджин-сан. Прошу заранее простить меня за то, что в нём недостаточно уютно для нашей беседы. К сожалению я не самый хороший японец и потому дом у меня наполовину европейский.

Большой кабинет Исигавы действительно выглядел слишком уж официально и совсем не в японском стиле, но в нём в глубине кабинета неподалёку от окна всё же имелся уголок предназначенный как раз именно для дружеских бесед, правда, опять-таки не в японском стиле, а с четырьмя европейскими креслами и низким столиком между ними, рядом с которым на деревянной подставке имелось хоть что-то действительно японское - бонсай, красивая карликовая сосна растущая в круглой чаще тёмно-коричневой, неглазурованной керамики. Хозяин провёл своего гостя к креслу, усадил лицом к токонома - традиционной нише для произведений искусства в которой стояла всего одна древняя глиняная ваза, и, снова поклонившись, прошел к письменному столу и принялся быстро писать что-то на листке бумаги шариковой ручкой. Закончив, он молча вручил записку Джонни прошел в угол и сел в кресло напротив фальшивого Юджина О'Рейли. Ланнель улыбнулся и крикнул вдогонку выходившему Варнону:

– Джонни, купи мне коробку французского коньяка подороже!

Эти слова также обладали магическим приказом адресованным Исигаве и тот посмотрев на священника с испугом спросил:

– Что это было, мой господин?

– Это был мой приказ тебе, Исигава-сан, переданный особым образом. Хотя я спросил тебя всего лишь о том, есть ли у тебя место для беседы, это был приказ и в нём содержалось наставление, чтобы ты вёл себя так, как будто ничего не произошло, но ты всё равно находился под моим полным контролем. Послав Джонни за коньяком, извини, но саке мне действительно не нравится, я освободил тебя от действия этого приказа и поскольку нам действительно нужна твоя помощь, то мы должны обо всём поговорить. Давай сделаем так, Исигава-сан, мы сначала поужинаем, а потом выпьем и поговорим. Японец немного подумал, кивнул головой и сказал:

– Пусть будет по твоему, Юджин-сан.

Ланнель молча кивнул головой, сложил руки на груди и, закрыв глаза, словно окаменел. Исигава Мияги тоже погрузился в нелёгкие для него и совершенно несвойственные для японца его положения раздумья. Около часа они оба сидели молча. За это время Сэнди, Варнон и Талионон, двигаясь совершенно бесшумно, не только сделали заказ в ресторане и перенесли все вещи наверх, но к тому же разбудили Саори, накормили девушку до отвала и уложили её спать. На улице в это время было непривычно тихо, хотя в ресторане неподалёку было довольно много солдат.

Когда Варнон и Сэнди появились там, солдаты, которые обсуждали все перипетии вчерашнего неспокойного вечера, настороженно притихли. Два загорелых братца, весьма бойко разговаривающие по-японски, позвали хозяина ресторана, объяснили ему, что они поселились в доме Исигавы и сделали заказ не только на сегодняшний вечер, но и на ближайшие три недели. Хотя Исигава и сказал Варнону, что хозяин ресторана его должник, он достал из заднего кармана пачку стодолларовых купюр и за всё расплатился, после чего оба братца подсели к стойке, ресторан имел сугубо американский интерьер, и не спеша выпили по бокалу пива и сгрызли тарелочку солёных орешков. Вскоре несколько японцев вышли в зал с большими

пластиковыми корзинами, а один с поклоном вручил Варнону коробку самого дорогого французского коньяка и бутылку ещё более дорого французского шампанского, горлышко которой было украшено розой из шелковой ленты и солдаты, среди которых были и младшие офицеры, вполголоса загудели. Слишком уж внешний вид обоих братьев, одетых хотя и чисто, но всё же довольно бедно, контрастировал с их покупками.

Когда братья выходили из ресторана, к нему подходило с полдюжины солдат, которые увидев братьев чуть было не бросились наутёк, но те спокойно перешли через улицу и, пропустив вперёд официантов, вошли в школу Исигавы Мияги. Только после этого солдаты решились войти в ресторан и кто-то из посетителей ехидным голосом поинтересовался у них:

– На базе мне помнится вы были посмелее, парни. Что же вы не отметелили этих двух недоносков?

Усаживаясь за свободный столик один из морских пехотинцев в звании сержанта ответил:

– Гарри, не знаю слышал ли ты что-либо об этих парнях или нет, но капитан О'Лири нас сегодня просветил на их счёт. Эти ирландцы, к твоему сведению, мастера какого-то боя драконов. Они прыгают с джонки в самую гущу акул и убивают этих тварей голыми руками. Бьют их по жабрам руками и ногами и те тонут, как подводная лодка после попадания в неё глубинной бомбы. Победить их можно только одним единственным способом, пристрелить издалека, в том случае, конечно, если сумеешь прицелиться. Может быть у тебя есть с собой винтовка, а ещё лучше пулемёт, ты можешь попробовать их подстрелить, а я лучше посмотрю на это со стороны. Они, кстати, вошли в школу этого японского каратиста.

После этого в ресторане уже не было так шумно, как в обычные дни и даже когда завязалась ссора между лётчиками и морскими пехотинцами, охраняющими вместе с военной полицией авиабазу, на спорщиков тотчас зашикали и они быстро угомонились. То, с какой суровостью начальство решило покарать зачинщиков и участников вчерашних беспорядков, остудило самые горячие головы и потому ни у кого не возникло желания отомстить ирландцам. Мало того, что те могли постоять за себя, так можно было ещё и угодить под суд военного трибунала со всеми вытекающими последствиями, самыми худшими из которых была отправка во Вьетнам. Если полутора, двумя годами раньше там находились одни только американские инструкторы, то теперь после падения режима Нго Динь Дьема и начала войны с Северным Вьетнамом всё чаще поговаривали о скорой посылке в Сайгон регулярных частей, что заставляло солдат всех нервничать.

Официанты, запущенные в кабинет, быстро накрыли на стол и тут же удалились. Перед Ланнелем было поставлено едва ли не вдвое больше блюд, чем перед Исигавой, который заказал для себя гречишную лапшу каку-соба, танцу жоу - кисло-сладкую свинину с ананасом, якитори и суси из лосося. Для святого отца было поставлено помимо лапши рамен, считавшейся в Кадене редкостным угощением, омурайсу, большую порцию говядины с луком и побегами бамбука - дуньсунь жоусы, какой ирландец сможет отказаться от этого, жареные пельмени готье, да, ещё и хризантемового карпа в кисло-сладком соусе, естественно якитори, не говоря уже о суси трёх видов. Ко всему этому ещё и прилагалась чаша с рисом вместо хлеба. Кивнув головой изумлённому хозяину, Ланнель весёлым голосом сказал: - "Итадакимас!" и, начав по традиции с риса, приступил к трапезе с таким азартом, что палочки в его руке так и замелькали. Исигава Мияги, поклонившись гостю, так же приступил к трапезе, но ел не спеша.

Ужин прошел в полном молчании и когда всё было съедено подчистую, Ланнель хлопнул в ладоши и в кабинет снова впустили официантов, которые быстро убрали со стола, выставили на него чай, сладости, бутылку конька "Хенесси", два бокала и исчезли теперь уже окончательно. Святой отец открыл коньяк, вопросительно посмотрел на Исигаву и когда тот немного подумав кивнул головой, разлил коньяк по бокалам и поблагодарив хозяина сказал:

– Готисо-сама. Теперь я готов выслушать тебя, Исигава сан.