Спасение Шарпа
Шрифт:
– Почему они не носят ботинки?
– спросил Клейтон.
– Бог их знает.
Клейтон неодобрительно нахмурился, глядя на монаха, присоединившегося к одной из небольших групп обедающих, и неодобрительно фыркнул:
– Dejeuner la fourchette
– Какой дежурный? – переспросил Шарп.
– Это по-французски, сэр. Переводится как «обед с вилкой», – пояснил Клейтон, который, прежде, чем попасть в Южный Эссекский, служил лакеем и хорошо разбирался в странных привычках дворянства. – Так поступают господа, когда не хотят потратить много денег на угощение. Гости берут тарелку с едой и вилку и гуляют в саду, нюхая чёртовы цветочки. Все хихикают и веселятся, – монахи Клейтону явно не понравились, потому что
Одетые в долгополые рясы, эти парни были не просто какими-то монахами, а монахами ордена Босоногих Кармелитов. Двое из них внимательно изучали девятифунтовую пушку.
– И вы бы видели их проклятый монастырь, сэр! – продолжал Клейтон. – Там в одной часовне алтарь весь заставлен сиськами, деревянными, но раскрашенными так, что выглядят, как живые. Соски и всё такое…Я получал там провиант, сэр, и один охранник мне показал. Я глазам не поверил! Их монахам не разрешают этого по-настоящему, так они обходятся, как могут. Теперь книга взысканий, сэр?
– Лучше принесите мне чая, – попросил Шарп.
Он попил чаю, сидя на вершине. Французы сегодня атаковать явно не собирались, располагаясь на отдых в деревнях. Их стало ещё больше, просто тьма-тьмущая. У подножия хребта артиллеристы, закатав рукава рубашек, складывали снаряды около только что развёрнутых батарей, расположение которых показывало, что французы планировали атаковать сразу в двух местах – на севере и юге, там, где пролегали дороги через хребет. Позиция Южного Эссекского оказывалась в стороне от атаки, нацеленной на расположенную южнее плохонькую дорогу, которая возле вершины была, к тому же, перекрыта завалом из срубленных деревьев, чтобы не дать французам втащить свои пушки на гору. Гораздо больше орудий нацелились на северную дорогу. Шарп предполагал, что атака французов ничем не будет отличаться от тех, которые он испытал раньше: большие колонны наступают под грохот барабанов, чтобы разбить англо-португальские шеренги, словно ударами гигантского молота. Считалось, что огромные колонны наводили ужас на неопытного врага. Шарп посмотрел налево, туда, где стояли офицеры португальского батальона. Выдержат ли они? Недавно их армия была реорганизована, но за три прошедших года это было уже третье по счёту вторжение французов в Португалию, и пока нельзя было сказать, что союзники британцев покрыли себя славой на полях сражений.
Проведя в конце дня построение и проверку снаряжения, Шарп пошёл вдоль гребня хребта на север, пока не добрался до высокой каменной стены, окружавшая большой участок леса. Португальские и британские солдаты сделали в стене несколько проломов, и через один из них Шарп пробрался внутрь и отыскал тропу, что вела под гору. Вдоль тропы тянулись расположенные через равные промежутка странные кирпичные домики размером с сарайчик, в котором садовник хранит инструменты. Шарп заглянул внутрь одного из них через забранную решёткой дверь и увидел глиняную статую полуголого человека в натуральную величину, с терновым венцом вокруг головы, предположительно, Иисуса, вокруг которого располагались фигуры женщин. Видимо, это были какие-то монастырские постройки, потому что под каждым навесом стояли жутковатые статуи, и возле нескольких святынь повязанные платками женщины молились, стоя на коленях. Но здесь не только молились. Весьма хорошенькая девушка, застенчиво опустив глаза, слушала страстные речи португальского офицера, который, увидев Шарпа, смутился и примолк, но продолжил вновь, как только незваный гость спустился по лестнице, ведущей к монастырю. Перед входом росло старое, корявое оливковое дерево, к ветвям которого были привязаны несколько осёдланных лошадей, а по сторонам от двери на карауле стояли два красномундирника, не обративших внимания на Шарпа, когда он, пригнувшись, вошёл под низкую арку в тёмный коридор с рядами дверей, обитых толстым слоем пробки. Одна из дверей была открыта, и Шарп увидел в крохотной монашеской келье хирурга. Он, закатав рукава рубашки, точил скальпель.
– Готов к работе, – бодро заявил лекарь.
– Не сегодня, сэр. Вы знаете, где майор Хоган?
– В конце коридора, дверь справа.
Ужин не удался. Стол накрыли в одной из келий, обитых для защиты от зимних холодов всё той же пробкой. Простота угощения - тушёная козлятина и бобы с грубым хлебом и сыром - компенсировалась большим количеством вина. Хоган приложил все усилия, чтобы поддерживать беседу, но Шарпу нечего было сказать майору Феррейре, а тот, в свою очередь, помалкивал о том, что произошло в часовне. Вместо этого он рассказывал о времени, проведённом в Бразилии, где ему довелось командовать фортом в каком-то городке
– А какие там женщины! – восклицал Феррейра. – Самые прекрасные в мире!
– И рабыни тоже? – спросил Шарп.
Хоган, который понимал, что Шарп попытается свернуть разговор к личности брата Феррейры, закатил глаза.
– Рабыни симпатичнее всех, – заявил майор. – И, к тому же, очень покладисты.
– У них не было выбора, – нехорошо сощурился Шарп. – Ваш брат ведь не давал им свободы решать самим.
Хоган попытался вмешаться, но майор Феррейра опередил его:
– Мой брат, мистер Шарп?
– Он был работорговцем, не так ли?
– Брат много чем занимался, – ответил Феррейра. – В детстве его били монахи, которые нас учили. Они хотели воспитать в нём набожность, но не преуспели. Отец бил его за то, что он не хотел читать, но порка не сделала его любителем книг. Ему нравилась компания детей прислуги, он рос, как сорная трава, пока мать, устав от его выходок, не отправила его к монахиням в монастырь Святого Духа, чтобы они попытались смирить его дух, но он убежал. Ему было тринадцать. Он вернулся шестнадцать лет спустя, богатый и полный решимости доказать всем, мистер Шарп, что больше никто и никогда не посмеет бить его.
– Я побил, – сказал Шарп.
– Ричард! – протестующе воскликнул Хоган.
Феррейра не обратил на Хогана внимания. Он пристально посмотрел на Шарпа через мерцающие огоньки свечей, горящих на столе, и спокойно заметил:
– И он это не забыл.
– Но это в прошлом, – сказал Хоган. – Это недоразумение, и извинения уже принесены. Попробуйте кусочек этого сыра, майор, – он передал через стол тарелку с ломтиками сыра. – Мы с майором, Ричард, весь день расспрашивали дезертиров.
– Французов?
– Господи, нет. Разумеется, португальцев.
– Хоган пояснил, что после падения Алмейды солдаты португальского гарнизона добровольно вступили в Португальский Легион в составе французской армии. – Они поступили так потому, что это давало шанс добраться до наших линий, а потом они сразу дезертировали. Этим вечером их перешло к нам около тридцати. И все утверждают, что французы нападут завтра утром.
– Вы верите им?
– Думаю, они говорят правду в рамках того, что им известно, – ответил Хоган. – Им отдали приказ готовиться к атаке. Конечно, Массена может и передумать.
– Мсье Массена слишком занят своей любовницей, чтобы думать о сражениях, – язвительно заметил Феррейра.
– О да, мадемуазель Анриетта Лебертон, – весело заметил Хоган. – Ей восемнадцать, а мсье Массена…пятьдесят один? Нет, пятьдесят два. Ничто так не увлекает старика, как молодая плоть, что делает мадемуазель Лебертон одним из наших самых ценных союзников. Правительство Его Величества должно выплачивать ей жалование. Гинею за ночь, как вам кажется?
Когда ужин был съеден, Феррейра настоял на том, чтобы показать Хогану и Шарпу ту самую часовню с грудями на алтаре, про которую рассказывал Клейтон. Вокруг этих странных предметов мерцали свечи; некоторые догорели дотла и растеклись лужицами воска.