Спасение
Шрифт:
— Сорен, — подлетевшая Гильфи опустилась на ветку рядом с другом. — Сорен, все будет хорошо. Он просто сумасшедший. Теперь понятно, о чем предупреждали тебя скрумы!
Сорен повернулся к подруге, и глаза его наполнились слезами.
— Как ты не понимаешь, Гильфи! У моих родителей все еще остается незавершенное дело на земле! Пока жив Клудд, мама с папой не смогут обрести покой в глауморе!
— Но сейчас они уже ближе к ней, Сорен. Они обязательно туда попадут. Сейчас они гордятся тобой. Они видят, что ты сделал, и радуются за тебя.
Сорен посмотрел на соседнюю ветку. Вся его стая была цела и невредима, а сидевший внизу Эзилриб со
Сорен попытался подумать о чем-нибудь другом, например, о своей лучшей подруге Гильфи. Только что она сказала, что теперь скрумы его родителей стали на шаг ближе к глауморе. Возможно, она права.
Сорен опустил глаза на Гильфи. Она такая умная, она всегда умеет найти правильные слова в нужное время. Но как же ее собственные родители? Наверное, Гильфи тоже думает о них. Живы они или умерли? Может быть, они тоже стали скрумами, застрявшими между землей и глауморой?
— Послушай, Гильфи, — неуверенно произнес он. — Ты когда-нибудь думала о том, что случилось с твоими родителями?
— Конечно. Я думаю, они умерли.
— А если нет?
— Что ты хочешь этим сказать?
Сорен задумался. Он не мог прямо сказать, что у него на уме, это было бы слишком эгоистично. Если родители Гильфи живы, его лучшая подруга наверняка захочет вернуться домой, в пустыню Кунир, а он просто не мог представить, как будет жить без нее.
— Да так, ничего, — с напускной беззаботностью пробормотал он.
— Может быть, когда-нибудь мы слетаем в Кунир и поищем их. Знаешь, у нас в Кунире тоже есть пустыня призраков. Если мои родители стали скрумами, они могут быть только там!
— Да, наверное, — тихо ответил Сорен.
ГЛАВА XXI
Доброго света!
Октавия выползла на ветку Великого Древа и повертела головой, проверяя небо. Ночь бледнела, ее черное покрывало износилось, и сквозь прорехи начали проглядывать первые тусклые лучи занимающегося утра. Старая змея думала о том, что не зря разоткровенничалась с Сореном и его друзьями. Что-то подсказывало ей, что эта стая сумеет сделать правильные выводы из ее рассказа.
Октавия родилась зрячей, но долгие годы слепоты не прошли для нее даром, так что теперь она в полной мере обладала той же повышенной чувствительностью, которой славились обычные слепые змеи. Вот и теперь она подалась вперед, почувствовав, как кто-то подлетает к Древу. Она вытянулась вверх и покачала головой. Летят издалека! Воздух вокруг внезапно пришел в движение, чешуйки на ее теле затрепетали от его колебаний. А потом раздался крик дозорного:
— Совы на северо-востоке! Великий Глаукс! Впереди летит Эзилриб! Он вернулся! Вернулся!
Слезы закапали из невидящих глаз Октавии.
— Он все-таки вернулся! Вернулся! — шептала она.
Великое Древо Га'Хуула всколыхнулось от радостных криков. Из всех дупел вылетали совы — белые и пятнистые, филины и совки, эльфы и воробьиные сычики. Вскоре тысячи ветвей огромного дерева были усеяны его обитателями, которые приветствовали возвращение лучшего клюва и лучшего из наставников — Эзилриба.
Когда ночь сменилась рассветом, Сорен, Гильфи, Сумарк и Копуша с Эглантиной, устроившись в мягком пуху своих гнезд, слушали чистую музыку арфы, струившуюся сквозь ветви Великого Древа. В бледном сиянии утра звучал голос мадам Плонк, прекрасный, как сияние далеких звезд.
Сорен закрыл глаза, прислушиваясь к теплому дыханию Эглантины. Он знал, что наверху, в своем дупле Эзилриб жует сушеную гусеницу и, может быть, читает при свете пылающего в очаге огня.
Сквозь отверстие в дупле Сорену было видно созвездие Маленького Енота — задними лапами небесный зверь царапал хмурую осеннюю ночь, прогоняя ее в другой лес, на другую сторону земли. По дереву плыл голос мадам Плонк, а потом раздался нежнейший, переливчатый плеск струн.
В это утро музыка была особенно прекрасна, она растворила в себе каждую ветку Великого Древа. Сорен не знал, что сегодня старая толстая Октавия впервые за много лет перепрыгнула сразу через три октавы. Счастье преобразило ее, она вновь почувствовала себя юной гибкой змеей. Ей даже казалось, что она видит, как срывающиеся со струн звуки уплывают в гаснущую тьму ночи.
— Доброго света, — тихо прошептал Сорен семь раз, прощаясь с друзьями, которых он совсем недавно поднял в ночное небо, чтобы восстановить нарушенный мир и спасти любимого учителя.
— Доброго света, — повторил он. Но все уже давно спали.
А в это время высоко наверху, в дупле, выходившем на северо-запад, старая пятнистая совка впервые за несколько месяцев села за свой рабочий стол. Эзилриб поморщился и вырвал перо из своего правого крыла. Почему-то лучшие перья вырастали у него именно на правом крыле, перья из левого для этого не годились. Эзилриб достал чистый лист лучшего пергамента, обмакнул перо в чернильницу и начал писать.
В чаще темной и дремучей, Где таится мгла ночная, Дым струится меж деревьев И пылает ярко пламя, Словно сам Великий Глаукс В утомлении вздыхает Смертоносная сипуха, Чье лицо сокрыто маской, Громогласно заявила, Что желает править миром. Возгласила власть Чистейших, Тех, что одного с ней рода, И с неистовою злобой Ополчилась против правды. Что же клюв бойцов Га 'Хуула? Обратился ли он в бегство? Задрожал ли в час последний, Признавая пораженье?