Спаси и сохрани любовь
Шрифт:
– Инесса, как ты могла? – спросил Бобылев.
Тихий зябкий голос слабо доносился откуда-то из его груди, из глубины отворотов кашемирового пальто. Инессе вдруг стало жарко, невыносимо жарко. В этом закутке совсем нет воздуха. Надо было все-таки установить кондиционер. Брюзгин отговорил Веткину, дескать, не надо устанавливать, лучше сэкономим деньги, мы здесь ненадолго, в сейфе будем находиться лишь в экстремальные промежутки рабочего дня, а в зале воздуха хоть отбавляй. Он, кажется, настал, злополучный экстремальный промежуток в жизни Инессы.
– Я же предупреждал тебя, Инесса, – послышался слегка хрипловатый голос откуда-то сбоку.
«Как они все уместились в этом сейфе? Все эти Наполеоны и Клеопатры. Кто и о чем предупреждал меня, и когда? До боли знакомый голос, только немного хрипит от волнения. Игорь Львович заметно волнуется. Знает кошка, чье мясо съела».
– Подожди, Игорь, – сказал Бобылев. – Инесса, объясни, пожалуйста, как эти деньги появились здесь? Паша, в чем дело?
– Сергей Викторович, – пискнул Паша и предательски заткнулся.
В сейфе наступило предгрозовое удушье. Сбоку послышалось шумное и хриплое, с трудом сдерживаемое дыхание, кажется, это задыхался от ужаса Голубенко. Остальные вообще не дышали, нечем было, весь воздух закончился.
– Я-а-а, э-э-э, – Инесса немного помычала, чтобы убедиться, что ее язык в очередной раз провалился под землю. Так и есть, провалился. И она замолчала, окончательно раздавленная обмороком и стыдом, будто двумя мешками, полными песка и щебенки.
– Д-да, – прошептал Бобылев.
В этом его «д-да» сквозило глубокое отчаяние. Бобылев откровенно презирал ситуацию. Сергей Викторович ненавидел обстоятельства, подтолкнувшие Инессу к неразумному действию. Веткина понимала, насколько ему больно. Но больше всего Инессу поразило другое обстоятельство: в коротком «д-да» проскользнула неприкрытая брезгливость к предательству, имеющему склонность выявляться во временном промежутке, не соответствующем состоянию души. Вполне возможно, все это ей лишь показалось. Не может короткое слово скрывать в себе столь глубинные чувства. Карать предателей – дело присяжных заседателей, только в их руках сокрыты все виды казней, начиная от плахи и заканчивая электрическим стулом.
– Павел, отвези ее домой. Игорь, вызови бухгалтера, пусть перепишет все это хозяйство, надо передать деньги владельцам. По ведомости и под расписку. И без всяких там фондов, шоу-программ и спонсорских намерений. Репутация «Планеты» должна остаться незапятнанной и чистой. И никаких органов! Сами разберемся. Все ясно?
И Бобылев ушел. Незаметно исчезли Норкин и Голубенко. В сейфе сидела одна Инесса, затем пришел Брюзгин и склонился над ней. Паша заглядывал в лицо Инессы, не зная, с чего начать.
– Паш, ты молчи, а, – она с трудом оторвалась от комодика. – Я пойду. Ты только не беспокойся. Все в порядке. Я доберусь. А тебе нужно дождаться бухгалтера.
В разгромленном зале сновали синие грузчики и оранжевые операторы. Выставка закончилась. В центре зала Инесса увидела Бобылева, точнее, его спину. Сергей стоял в центре зала, высоко подняв голову, он что-то рассматривал на стеклянном куполе. Что он хотел там увидеть? Наверное, разглядывал сквозь стекло свой загадочный остров. Неужели на небе есть необитаемые острова? Так и не разгадав его тайны, Инесса Веткина побрела к выходу. Мимо ползли грузы и коробки, не задевая, не толкая ее, не сбивая с дороги. Веткина никому не мешала. Ее обходили стороной, она вдруг стала ненужным предметом, нарушающим нормальное функционирование выставки. Пока она ползла к выходу, ей пришлось испытать ужас тех людей, отдавших часть души работе. Эти люди превратили службу в физиологический раствор, ввели его в собственный организм, она стала для них кровеносными сосудами. И когда у них вдруг отняли дело жизни, безразлично – по какой причине, сосуды лопнули в один миг, разорвались, брызнули во все стороны жизненными соками. Выставка стала для Инессы любимым детищем. Это был ее первый проект. Она знала в нем каждую планку, рейку, прилавок и подставку для цветов, каждую вещь она ощупала своими руками, проверяя качество и пригодность. И теперь оказалась лишней на празднике жизни. О любви Инесса не могла думать, оставила на потом. На когда-нибудь. Любое воспоминание могло убить.
В квартире кто-то был. Инесса поворочала ключом в замке, не проходит. Веткина постучала в дверь кулаком, затем сообразила, что нужно вообще-то позвонить. Дверной звонок высоко, надо дотянуться, она сделала усилие над собой, дотянулась, нажала на кнопку. За дверью послышались шаги.
– Мам, – охнула Инесса, припадая к материнской груди.
– Доченька, что случилось? – Полина Ивановна обняла дочь и прижала к себе, словно боялась потерять ее.
– Мама, я совершила что-то ужасное, неправильное, стыдное, – глухим голосом сказала Инесса. Полина Ивановна прислушалась, но промолчала, лишь теснее прижала к себе дочь.
– Инесса, ты – сильная, ты справишься, не говори мне, что ты сделала, я знаю, что ты все исправишь. Все образуется. Наладится. Все на свете можно исправить. Поверь мне, – прошептала Полина Ивановна. И они замолчали. Лежа на материнской груди, Инесса почувствовала, как пылает голова. Плакать Инесса не могла, слезы высохли на костре. Полина Ивановна довела Инессу до кровати.
– А я тебе котенка привезла, поиграешь с ним, отойдешь от сутолоки, работа у тебя нервная, доченька, – Полина Ивановна заботливо укутала Инессу пледом.
Она принесла горячий чай. В комнате запахло мятой и бергамотом. Это были любимые запахи Инессы, запахи из далекого детства. Инессина голова закружилась, она окунулась в обморок, как в омут. В пустоте Веткина никого не видела. В ней не было Наполеона и Клеопатры. Там никого не было. Одна пустота. Без воздуха и воспоминаний. Инесса очнулась от поцелуя матери. Полина Ивановна касалась губами лба дочери, проверяя температуру на количество градусов.
– А температуры нет, дочка, – с некоторым разочарованием сказала Полина Ивановна, заметив осмысленный взгляд Инессы.
– А тебе хочется, чтобы у меня была температура? – воскликнула Веткина.
– Хочется, – честно призналась Полина Ивановна. – Тогда я могла бы остаться с тобой.
– Нет, не нужно, уезжай, со мной все в порядке, мама. – Инесса откинула плед, выпила остывший чай и погладила котенка по хрящеватой спинке. Он сладко потянулся, выгнувшись дугой.
– Ой ли, дочка? – не поверила Полина Ивановна.
Она коснулась тыльной стороной ладони холодного как лед лица дочери, отдернула руку, покачала головой.