Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)

Чемберлен Диана

Она стояла рядом с ним на песке.

– Пожалуйста, позвольте мне поговорить с вами, – начала она.

Алек не ответил. Он замазывал щели вокруг маленького изящного окошка и даже не дал себе труда оторвать взгляд от своего занятия.

– О Алек, пожалуйста, не злитесь на меня. Он посмотрел на нее:

– Может быть, это я виноват? Она покачала головой:

– Я хочу объяснить, но это… очень сложно.

– Не стоит беспокоиться! Что бы вы не сказали, я не поверю ни одному вашему слову, – он провел пальцем по свежей шпаклевке.

– Я

не могла рассказать вам. Вначале это казалось не так важно, и я подумала, что только… расстрою вас. Потом вы стали сотрудничать с Полом. Как я могла рассказать вам тогда?

Он не ответил, и она продолжила:

– Да, я хотела получше понять Энни. Пол преклонялся перед ней, вы ее любили. Том Нестор считал, что солнце встает и закатывается только для нее. Люди в приюте – все – обожали ее. Я хотела понять, что в ней было такое, чего нет у меня. Я хотела знать, что делало ее такой необыкновенной в глазах Пола, что он… что после почти десяти лет счастливого брака он вдруг смог забыть о моем существовании.

Алек посмотрел на залив, где недалеко от пирса катер тащил за собой лыжника. Потом он достал из кармана джинсов тряпку и снова сосредоточился на окошке, осторожно стирая с желтого платья женщины на стекле пятно замазки.

– Энни казалась незаурядной личностью, – сказала Оливия, пытаясь завоевать его внимание. – Я хотела больше походить на нее. Мне хотелось стать щедрой и талантливой. Вот почему я начала работать в приюте, и теперь мне действительно это нравится. Независимо от Энни. И поэтому я начала учиться делать витражи. Но это мне тоже понравилось, даже несмотря на то, что я не могу изготовить шедевр. – Она показала на овальные окошки. – У меня никогда раньше не было… хобби. Мне всегда было жалко времени для…

Она сокрушенно уронила руки, когда Алек присел на корточки, чтобы почистить шприц для шпаклевки. Слышал ли он хотя бы одно слово из всего сказанного?

– Я никогда не использовала вас, Алек. Во всяком случае, преднамеренно. Вы подошли ко мне первым, помните? И я знаю, что Пол тоже не использовал вас. Его всегда зачаровывал кисс-риверский маяк. Он не знал, что вы там работаете в комиссии, и чуть не ушел, когда все это выяснилось.

Алек вдруг встал и посмотрел ей прямо в глаза.

– Вы мне нагло солгали, Оливия. Вы сказали, что женщина, которой интересуется Пол, уехала в Калифорнию.

– А что я должна была сказать?

– Может быть, правду? Или об этом не могло быть и речи? – Он вытер руки о тряпку. – В тот вечер, когда Энни поступила в отделение скорой помощи… – Он закрыл глаза, и между бровей образовались глубокие морщины, как будто он испытывал боль.

Она дотронулась до его плеча, и он, стряхнув ее руку, снова открыл глаза.

– В тот вечер вы уже знали, кто она, разве не так? – спросил он. – И вы знали это, когда делали операцию. Вы знали, что это из-за нее Пол ушел от вас.

– Да, я знала, что она. Но Пол до этого вечера не

уходил от меня. Это когда я пришла домой и сказала ему, что она умерла, он просто помешался.

– Не будете же вы утверждать, что не почувствовали тогда никакой радости? От того, что она умерла?

У Оливии перехватило дыхание, и слезы, которые она сдерживала в течение последнего часа, потекли по ее щекам.

– Вот значит каким человеком вы считаете меня? – Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку. Его пальцы крепко стиснули ее запястье.

– Я понятия не имею, что вы за человек, – сказал он. – Я вас не знаю.

– Нет, вы знаете. Вы знаете обо мне вещи, которых я кроме Пола никому и никогда не рассказывала. Вы были мне близки. Вы были для меня… меня тянуло к вам. – Она вытерла щеку тыльной стороной ладони. – Пол однажды сказал мне, что его чувство к Энни было до боли безответным, потому что она слишком сильно любила вас. Я не уверена, что приблизилась к пониманию, почему Пол полюбил Энни, но я понимаю, почему Энни любила вас, Алек. Я полностью понимаю это.

Она повернулась, чтобы уйти, и на этот раз он ее не задерживал.

Оливия легла в постель в десять часов, но уснуть не могла. Ребенок был таким же неспокойным, как и она весь этот вечер. Его легкие суетливые движения казались неистовыми, нескончаемыми, и каждый раз, когда она меняла положение в постели, он давал ей знать о своем недовольстве.

От Пола не было никаких известий, а сама она еще не была готова первой начинать разговор с ним. Но Алек… Что она еще могла сделать, чтобы он понял? Разве что причинить ему очередную боль, рассказав о короткой связи Пола и Энни. В десять тридцать телефон так и не зазвонил, и она подняла трубку, чтобы проверить, работает ли он.

Без четверти двенадцать раздался стук во входную дверь. Накинув халат поверх хлопчатобумажной ночной рубашки и спустившись вниз, в темную тишину гостиной, она включила свет на крыльце и выглянула в окно. У дверей, засунув руки в карманы джинсов, стоял Алек.

Она открыла дверь. Он неуверенно улыбнулся:

– Я собирался позвонить, но решил, что вместо этого, лучше заеду.

Оливия отступила назад, и он прошел следом за ней в гостиную. Она закрыла дверь и прислонилась к ней, покрепче завязывая пояс своего халата.

– Сегодня утром я вышел из себя, Оливия, – сказал он. – Простите меня.

В комнате было так темно, что она могла разглядеть лишь белки его глаз и белые полоски на его тенниске. Но ей не хотелось включать свет, не хотелось, чтобы этим вечером он так легко мог прочитать выражение ее лица.

– Это моя ошибка, что я не рассказала вам всего, – сказала она. – Я балансировала между вами и Полом. Сначала в разговоре с вами я опустила некоторые подробности, а потом умолчала кое о чем, говоря с Полом. И вдруг все это обрушилось на меня, как снежный ком. Я не лгунья, Алек. Обычно я вообще не вру.