Спасти СССР. Часть 4
Шрифт:
Вопрос о конституции Горбачева рано или поздно встанет, конечно. Прикидки у меня есть, за основу я думаю взять именно американскую конституцию. Но тут вопрос — что за чем внедрять. Если просто ввести пост президента СССР и превратить Верховный совет в полноценный парламент — это явно будет не то. По-моему говорил уже: реформу надо начинать с судебной системы, с появления по-настоящему независимого суда. С воспитания кадров, которые не будут перед государством: чего изволите?
Если удастся воспитать сильный, независимый корпус юристов и создать для него судебную систему — мы гарантированы от повторения 1937 года. Если же нет...
В Кремле был Егор с документами, я подписал нужное, потом сказал
—
Лигачев смотрел на стол, на руки
— Что думаешь? Только честно?
— Честно? Я и сам не знаю, что мы там делаем...
Да уж...
С Афганистаном — никогда не было полной ясности. Зачем мы там? Амин предателем не был, это установлено. Потом, тридцать с лишним лет спустя американцы начали копаться в своих архивах и писать книги про Афганистан, закрывая пробелы. Так, например, всплыло, для чего Амин искал контакты с американцами в семьдесят девятом. Оказывается, он хотел решить вопрос о разблокировании валютных счетов Афганистана в американских банках, заблокированных после Апрельской революции. Он и не думал приглашать в страну американские войска — как то подало КГБ на Политбюро. Когда он учился в США, то он дважды не сдал экзамен на доктора философии. Самолюбивый Амин такого забыть не мог.
Зато есть записная книжка Амина, изъятая после штурма дворца Тадж-Бек. Там было написано: телефон резидента ЦРУ в Индии... — и номер. Непонятно, почему в Индии, хотя рядом Пакистан и там есть станция в Исламабаде. Но вот такая штука — в Азии наиболее сильная резидентура КГБ сидела именно в Индии, и она занималась и Афганистаном и телефон резидента в Индии — там, наверное, знали, а вот в Пакистане — могли и не знать.
Все это идет из темных и мрачных интриг конца семидесятых. Тогда неожиданно для многих произошла революция в Иране. Полностью проамериканская страна, которой американцы продавали такие системы вооружения, какие не продавали Израилю — в один момент стала радикально антиамериканской. Но и наши там ничем не поживились — КГБ, ЦК КПСС, ставившие на партию ТУДЕ полностью провалились. Мы не смогли сделать ТУДЕ партией представляющей интересы всех городских слоев, и после короткой, малоизвестной гражданской войны верх взяли исламские радикалы Хомейни. Тогда встал вопрос о том, что делать с Ираном дальше. И есть у меня предположение, что те спецгруппы, которые готовили для вмешательства в исламской среде — они готовились для удара по Ирану и фанатикам Хомейни, а не по Афганистану. Иран — это нефть, много нефти, это прямой выход на берег Персидского залива, с Ираном мы могли бы взять США за горло, поставить под угрозу главный маршрут их нефтяных поставок. А американцы допустить этого никак не могли — разрабатывалось даже применение в Иране ядерного оружия. Но кто-то в советских спецслужбах и верхах — кто-то, кто условно говоря «продался Западу»[50] — решил отклонить удар и спроектировал афганский кризис. Не на ровном месте, конечно. Но факт — в 1979 году ГРУ и КГБ давали в Москву взаимоисключающую информацию, и военные, в частности маршал Огарков были категорически против силового вмешательства. Но Устинов — решил поддержать Андропова, и думаю не просто так: он был чужим в своем ведомстве, и с ним были люди с темной биографией.
Одновременно с этим — произошел и военный переворот в Пакистане и военные повесили премьера Бхутто, который заговаривал об «исламском социализме». Вот мы и решили, что теряем позиции в регионе и потому надо применить силу. И применили — но все оказалось намного сложнее, чем изначально казалось.
— Надо проработать вопрос поддержки афганского режима после примирения. В примирении участвуют далеко не все, радикалы типа Халеса или Хекматияра явно продолжат войну. Нельзя допустить, чтобы афганское правительство национального согласия пало.
Лигачев уставился на меня
— Да как оно падет? Мы столько туда вложили.
Как-как.
— Всякое может быть. Я, Егор, на воду дую. Столько ошибок совершили. А сейчас мы будем вынуждены идти на компромисс со старым режимом, с монархическими и частично даже исламскими слоями, с духовенством. Это интересно еще и тем, что в случае успеха у нас будет модель взаимодействия прогрессивных и регрессивных слоев в одном государстве и в одном историческом периоде. Мы получим ответ на вопрос, может ли в принципе соседствовать прогрессивный социальный строй социалистического типа с остатками полуразвитой буржуазии и духовенством. Могут ли они не воевать, но работать вместе на интересы страны. Это не просто отвлеченный вопрос. Это вопрос возможности победы социализма во многих странах третьего мира — там мы неизбежно столкнемся с теми же самыми проблемами...
...
— Егор, ты чего. Что-то сказать хочешь?
— Тут... Раиса Максимовна пришла.
— Сюда?
— Да. Я ее в своей комнате отдыха пока посадил.
— Ну, ладно. Пусть сюда идет
— Михаил Сергеевич. Тут это... Я Зину посылал к ней. Поговорить.
— И что? Чем разговор закончился?
...
— Ох, Егор Кузьмич. Ругать тебя не ругаю, но имей в виду: роль свахи, как и миротворца в семейных дрязгах — самая неблагодарная работа на свете.
,
Терпеть не могу таких вот... историй.
Как то и в той жизни не сложилось и в этой ... не очень выходит.
Раиса Максимовна сидела и смотрела на меня, а я сидел и смотрел на нее. И я понимал, что должен первым начать говорить, но понимал и то что опять окажусь под каблуком, да и то что я скажу, будет ложью.
Потому первой начала Раиса Максимовна
— Здравствуй...
И молчание
— Сказать было нельзя? — спросил я
— Что сказать?
— Что тебя что-то не устраивает в браке. Что ты хочешь уйти.
...
— Рая. Мы можем сколько угодно так глядеть. Скажи.
Она улыбнулась, но невесело
— Ты изменился.
— Ну, само собой.
— Нет, правда. Ты никогда так со мной не разговаривал.
— Мы никогда вообще не разговаривали о нашем браке, верно? Может, пора поговорить?
Она задумалась
— Знаешь... я когда кандидатскую писала, я по домам ходила с таким же вот вопросом. Что для вас ценно в браке?
— И что тебе отвечали?
— Да по-разному отвечали.
— Ну, давай ты ответь. Что для тебя ценно в браке?
...
— Или что для тебя было ценно в браке
— Взаимопонимание — сказала она
— Взаимопонимание — повторил я — ты хочешь сказать, что его у нас нет?
— А что, есть?! — вдруг выкрикнула она — ты же дома не бываешь! Ни о чем не говоришь, молчишь! Я тебя о чем прошу — ты половины не сделал!
О!
Вот оно!
Так получилось, что в той жизни во время подготовки — нам давали много психологии. Тогда ей полностью заменили часы, которые ранее отводились на марксистско-ленинское учение. И получилось, что психология стала самым важным предметом в курсе подготовки — тем более что в девяностые стало можно говорить о многом, о чем нельзя было раньше даже на курсах Военно-дипломатической академии. Так что мы серьезно изучали техники манипуляции, и эта наука — она ведь не только в разведке, она прекрасно и в жизни применима. Прекрасно видишь манипуляции своей второй половины... может, потому и не получается. Слишком хорошо все видно.
Слишком.
— Рая, давай так. Здесь не Ставропольский край, а я не стол заказов. Я стал Генеральным секретарем слишком рано и сейчас мне каждое лыко — будет в строку. Если ты этого не понимаешь...
— Да я понимаю — сказала Раиса Максимовна после театральной паузы — но хотя бы обращать внимание на меня ты — можешь?
— Могу, Рая. Я всегда про тебя помню. Но работы много и будет еще больше. Слишком много завалов накопилось, еще с семидесятых толком вопросы не решались. Так что извини — как в Ставрополе не будет.