Спасти СССР. Инфильтрация
Шрифт:
– Что будете заказывать?
– Шампанское детям наливаете? Ну-у… я так и знал… Тогда два по двести – пломбир с орехом и крем-брюле, с двойным… с тройным сиропом, и два кофе с эклерами. Мм… Кофе глясе.
– Подпоить меня решил? – Тома шутливо подергала меня за рукав, когда официантка отпорхнула от стола.
– Было бы неплохо, – честно признался я. – Но и Райкин под шампусик хорошо бы пошел… Но пока не судьба.
– Райкин всегда хорошо идет! Уи-и-и… – Тома радостно передернулась. – Никогда его живьем не видела.
– Я тоже не видел. – И мысленно добавил: «Давно».
– А
– Мм… – Что бы ответить правдиво? – Да, недавно ликер попробовал мятный. Так себе, резковат.
– А я еще нет, – немного расстроенно протянула Тома. – Но ничего… Родители обещали на день рождения шампанского бокал налить.
– Кстати… – начал я.
– Да, кстати, – она быстро меня перебила, – я хочу тебя пригласить, ты сможешь? Восьмого мая? – Она хихикнула, что-то припомнив, и слегка зарумянилась. – Только… – протянула девушка, водя пальчиком по столу, – ты сможешь приехать на дачу? У меня там будет отмечание. Я тебя и Ясю приглашаю.
– А дача где?
– В Сиверской.
– Жди меня, и я вернусь. – Я улыбнулся, пристально глядя в глаза. – А что мы так хихикали, приглашая?
– Да… Вспомнила бабушкин комментарий… – Она весело ухмыльнулась.
– Ну Том, не томи, рассказывай.
Девушка еще раз хихикнула:
– Да вчера она назвала тебя майским барином. Когда ты во всем новеньком зашел перед кино.
– Лжа! У меня ботинки были старые… И белье… Ох недолюбливает она меня, а я ведь честно съедаю все, что она на стол выставляет!
– Ага, проглот еще тот, так она сказала.
Мы весело рассмеялись, и я смог еще раз полюбоваться беспечно веселящейся Томой. Прекрасная пора.
На стол перед нами приземлились металлические креманки. Сглотнул и в предвкушении чуть прищурился на темное озеро сиропа вокруг оплывающих сливками покатых холмов. Рядом встали чашки, в которых пенящиеся сугробы мороженого сливались в экстазе с горьким кофе, образуя нотку сладкой жизни.
– Хороший кофе должен быть крепок, как рукопожатие, сладок, как поцелуй любимой, и черен, как дьявол, – произнес я подчеркнуто нравоучительно. – Принимая в себя мороженое, он теряет напускную строгость, как серьезный мужчина – рядом с нежной женщиной.
– Ой-ой-ой, какая птица-говорун! А как поет! И, верно, ангельский быть должен голосок! – Тома решительно зачерпнула горбик мороженого, окунула его в кофе и, блаженно зажмурившись, отправила в рот.
Я с вожделением полюбовался на четко очерченные выразительные губы и пронзительно, до ломоты в зубах, представил их вкус, прямо сейчас, холодных, с ароматом кофе глясе…
С трудом отвел взгляд и тоже заработал ложкой, поддерживая репутацию проглота. Терпение, все еще будет…
Тот же день, 22:20
Ленинград, Кировский проспект
Из фойе Дома культуры ручейками вытекают возбужденные театралы. Я бережно засунул взятую на память программку в карман, предложил Томе локоть и, чуть поворачивая голову, прислушался к разговорам вокруг.
– …Ась, а ты обратила внимание на шишак? Он, помнишь, в первом отделении себя кулаком по лбу стучал? Представляешь, после антракта у него там шишка выскочила!
– Да ну, не может быть!
– Точно говорю, я в бинокль видел. Здоровый такой налился…
С другой стороны кто-то артистично грассирует примарным голосом:
– Практически в одиночку зал ни на минуту не отпускал! Три часа! И ведь минимум жестов, пластика аскетична… Из образа в образ просто перетекает с помощью смены интонации и двух-трех жестов! И даже комментарии к образу не нужны, все понятно с первых секунд, и не важно, боком стоит или даже спиной… Поразительно!
Его собеседник дребезжаще рассмеялся:
– Да… А ведь его отец, Исаак Давидович незабвенный, порол его в детстве со словами: «Еврей – клоуном?! Да никогда!» Да… Дай бог Аркаше длинной жизни, как у его деда. Тот в девяносто четыре года был полон жизни и умер, неудачно спрыгнув со стола, танцуя на чьей-то свадьбе!
Хмыкнув, я повернулся к Томе:
– Слышишь?
– Угу… Нет, не понимаю… Дядя говорит, что Романов Райкина не любит – ну почему?! Такой артист, с таким добрым юмором… А что он критикует кое-что, так это ж хорошо, правда? Правда, Дюх? – Тома, прижатая ко мне благословенной толкучкой, чуть потеребила меня за локоть, торопя с ответом.
– Ну как тебе сказать… Я бы это критикой не назвал. Он думать учит – а вот это может не понравиться.
– Думать? Что ты имеешь в виду?
– Помнишь про хор? – Наклонившись к аккуратному ушку, я тихонько процитировал: – «Хор видели? В тыщу человек. Как поют, слышали? Ну а если один где-нибудь там, в середке, не будет петь, а только рот открывать? Разве заметишь?» Это, Том, мягкий вариант. Это еще ничего, можно проглотить. Можно ведь подумать, что он так укоряет лентяев. Ладно… А вот когда он про покраску забора эдак многозначительно замечал: «Если вы хотите, чтобы мы и дальше красили вместе, то должны видеть вещи в едином цвете», то это уже жесткий вариант. О чем бы ты тут подумала?
Людской поток протолкнул нас сквозь двери на Кировский проспект, и я бросил быстрый взгляд напротив, на противоположную сторону. Стоит! Чуть наискосок от выхода, у Дома моды припаркован автомобиль с дипломатическим номером и американским флажком на капоте. Скомкал торжествующую улыбку и перевел взгляд на призадумавшуюся Тому. Есть контакт! ЦРУ подает сигнал об успешном получении от меня фотопленки с таблицей односторонней связи и местом закладки первого тайника.
Ликуя, притянул к себе не ожидавшую такого подвоха Тому и чмокнул в завиток на виске.
– Что это было? – спросила она ошеломленно.
– Извини, не удержался, – повинился я. – Очень хотелось!
– Первый поцелуй – на бегу? Ну ты даешь…
– Э-э-э… Ты, как всегда, абсолютно права, вон как раз замечательный скверик напротив. Умоляю, дай мне шанс исправить эту глупую ошибку! – Я попытался направить нас туда, под голые кроны, к белеющим в полутьме свежеокрашенным садовым скамейкам.
Тома посмотрела на меня чуть свысока, расплываясь в ироничной улыбке:
– Нет уж, нет уж! Я теперь буду настороже. Честная девушка – как птичка, стоит коготку увязнуть…