Спец
Шрифт:
— Александр Андреевич?! — возмущенно-вопросительно закричал Филатов на пороге кабинета начальника.
— Пускай идет. Все равно рано или поздно их всех придется выпускать или почти всех. — Ушаков на минуту задумался, ему нужно было как-то объяснить свой поступок, не ставя подчиненных в известность о своем новом, как он надеялся, осведомителе. — Большинство членов его банды сидели за умышленное убийство, как вы знаете, — наконец произнес полковник, — в основном в нетрезвом состоянии совершенные. Пока он здесь, он их держит. А закроем, представляете,
Филатов посмотрел на полковника и понимающе покачал головой, он хорошо это себе представлял, лучше многих других.
А Виталий, выходя из здания ГОВД, скомкал бумажку с номером телефона полковника, бросил ее в урну и, усмехнувшись, тихо произнес:
— Такие большие, а в сказки верят.
6
Виталий, подъехав к зданию милиции, остановил «Челленджер», заглушил двигатель, приоткрыл окно и стал ждать. Сегодня должны были выпустить Старика и Толстого, их-то он и встречал. Глядя на двери милиции, ему вдруг вспомнилось, как они с Рустамом покидали колонию. Никто их тогда не встречал.
Они вышли за ворота, рядом с которыми висла красная табличка с надписью золочеными буквами «Учреждение — УЦ-267/22» — это была колония строгого режима, она наконец-то перестала быть их домом.
— На свободу — с чистой совестью! — усмехнулся Виталий и спросил Рустама: — Кто это сказал?
— Хрен его знает, — равнодушно ответил тот.
Стоял теплый приморский полдень, солнышко ласково пригревало еще не начавшую желтеть листву деревьев, и даже не верилось, что уже осень. Рустам посмотрел по сторонам, в один конец улицы, в другой и спросил:
— А че, нас никто не встречает?
— А некому, — ответил Виталий. — В живых на свободе остался один Василевский, да и тот, говорят, скололся. Зимой освободится Толстый из сорок первой, — продолжал Виталий. — Потом Енда с Хромым с сорок седьмой. Пока сами будем.
— Прорвемся? — спросил Рустам, хотя ответ знал заранее.
— Конечно! — сказал Бандера, и в голосе его не было ни капли сомнения. — Пойдем к морю, — сказал он Рустаму и направился вниз по улице. — Хорошо, что из барака хоть пляж было видно, а то бы мы с тобой совсем одичали.
— Может, там телки есть еще какие, — с надеждой в голосе произнес Рустам, нагоняя товарища.
— Ты че, Рустам, соскучился что ли? Пятилетку всего сидел, — засмеялся Виталий.
— Не подкалывай! Сколько времени на них смотрели издалека.
Они пришли на пляж, на котором не было ни души, купальный сезон давно закончился. Пустынный берег, пустынное, еще не очень холодное, но уже по-осеннему серое, свинцовое море.
— Пляж уже пустой, — снимая майку, заметил Рустам.
— Так уже осень, — сказал Бандера. — Смотри, за то какие телки.
— Где? — всполошился купившийся Рустам.
— А вон! — и Виталий указал на двух пасшихся на берегу коров. — Тебе какая, левая, правая?
— Правая, — смеялся Рустам.
— Да бери левую, она посимпатичней, — не унимался Виталий.
Пересмеиваясь, друзья бросились в осеннее море, а когда, искупавшись, сели на берегу, Рустам спросил:
— А куда Шустрого вывезли?
— Да его и не вывозили никуда, освободился он в том году по УДО. Только наши дороги с ним разошлись уже. Так что нам он ничем не поможет, — ответил Бандера.
— Ну, хоть бы встретить приехал.
— Да брось, Рустам. Сами, как-нибудь.
— У меня кроме вот этого вот, — Рустам показал глазами на жалкую кучку одежды лежащую на берегу, — ничего больше и нету.
— У меня тоже, — Виталий глянул на свою одежду. — Но у нас есть родители, хоть и простые, но перекантоваться есть где, первое время. Потом я что-нибудь придумаю. К зиме надо быть не с пустыми руками, пацанов встречать с сорок первой.
Дверь ментовки распахнулась, появились Старик и Толстый. Виталий досадливо замотал головой, вид его друзей, мягко говоря, оставлял желать лучшего, особенно Старика, но и Толстому, по всей видимости, досталось на славу.
— Садитесь, — сказал он парням и завел двигатель.
Те молча сели на заднее сидение.
— Старый, я тебе сколько раз говорил, не дерись с мусорами. Ты че? — говорил Бандера, глядя в зеркало заднего вида на друга и отъезжая от здания УВД. — Какого хера, бля!
— Так что мне стоять и смотреть, как менты тебя долбят? — возмутился Старик.
— Не бьют, а вяжут, Старик. Разницу чуешь? Работа у них такая. Припаяют сопротивление, никакие адвокаты не спасут. Ладно, я тебя домой отвезу, — продолжал Виталий, глядя в зеркало на Старика, — хреново выглядишь. Толстый, вечером еще кого-то выпустят, приедешь встретишь, кого отпустят, и предупреди, что завтра стрелка с Шустрым, чтоб были все. Базар за трассу пойдет.
— Значит, говоришь, не ваша работа? — произнес Шустрый, отхлебнув глоток кофе.
— Нет, не наша. Даже если бы голые были, все равно не пошли б на это, — ответил ему Бандера.
Эта стрелка была не похожа на предыдущую, вместо цехов заброшенного завода — ресторан, вместо автоматов под кожаными куртками — летние рубашки и майки, под которыми спрятать ничего невозможно. Сидели за двумя большими круглыми полированными столами. Столы были сдвинуты, но Бандера со своими сидел за одним, Шустрый со своими за другим.
— Что бы про нас не говорили, до беспредела еще никто не опускался, — продолжал Бандера, глядя на Шустрого.
— Это ты говоришь о беспределе?! — нарочито изумленно воскликнул Шустрый, затем обвел тяжелым взглядом бандеровцев и сказал: — Я знаю, за что вы все сидели. Немцы под Сталинградом не столько крови пролили, сколько вы здесь. И это только то, что я знаю. А сколько я не знаю?
— Да нет, Кость, старики говорят: кто старое помянет, тому глаз — вон, — сказал сидевший рядом с Бандерой Скороход.