Спецхранилище

Синицын Олег Геннадьевич

С чувством выполненного долга Ангелина Васильевна направилась к выходу. Василий вышел следом за ней, потом вернулся, заправляя в шприц раствор из ампулы. Я для приличия еще подергался в ремнях, но четыре укола в разные части тела вызвали такую зверскую боль, что я быстро провалился в беспамятство.

* * *

Когда я пришел в сознание, за окном было темно. Руки и ноги по-прежнему стягивали ремни для буйнопомешанных, причем настолько крепко, что конечности основательно затекли. В горле царила засуха, голова раскалывалась.

От неубранной утки рядом с кроватью тянуло невыносимой вонью. А может, так воняло от меня, от пижамы или одеяла? Сколько времени я отдыхаю в ремнях? Может, все четыре дня?

Через какое-то время в палате появилась мрачная бабушка-санитарка. Она вынесла утку (запах поубавился, но не исчез), потом принесла тарелку с неаппетитной перловкой и стала запихивать ее в меня ложкой, но в знак протеста я все выплевывал назад. Впрочем, какой прок от этого бунтарства? Кушанья, далекие от лучших ресторанов Лондона, Москвы и Парижа, теперь останутся со мной до конца жизни. Как и тошнотворный запах палаты умалишенных.

Я не переставал думать о случившемся. В голове было мутно от лекарств, которыми меня пичкали, в сознании то светлело, то наступали сумерки, но я пытался думать. Вспоминал, что сделал не так, где совершил ошибку, которая завела меня в этот отстойник. Следующие годы мне предстоит провести либо на зоне, либо в сумасшедшем доме, что есть одно и то же. А это полный крах молодого упрямого паренька с пытливым взором, мечтавшего стать военным, как отец и как дед. Это падение паренька на самое дно жизни.

Если пришельцы были моими демонами, то они, несомненно, победили.

Пришел медбрат Василий и сказал, что завтра появится следователь. Если я хорошо с ним поговорю, он, Василий, временно снимет верхние ремни, чтобы я размял плечевой пояс. Я ответил, что если он снимет ремни, то я разомну ему задний проход. Василий обиделся, позвал санитара-кавказца, и я получил новую порцию физиотерапии.

Когда они ушли, я глотал воздух широко распахнутым ртом, пытаясь унять боль в печени и, кажется, сломанных ребрах. Подобное общество тоже останется со мной до конца жизни.

Я проклят навеки.

* * *

Весь вечер я так и пролежал в ремнях. А потом в палату явилась Ангелина Васильевна. Одна, без своих молодчиков. После очередного укола мне пришлось долго приглядываться, чтобы различить в размытом пятне, которое я видел перед собой, выражение ее лица.

– Как настроение? – поинтересовалась она.

– Превосходное, какое у меня может быть настроение? Я лежу, привинченный к кровати, в клинике для умалишенных. Меня кормят баландой, колют дурью… Может, не очень заметно, но меня распирает от хорошего настроения!

Мы вместе посмеялись, не сводя друг с друга ненавистных взглядов.

– Уже свыкся с новой ролью? – успокоившись, спросила Ангелина Васильевна. – Больше не валишь вину на пришельцев?

– Если только чуть-чуть.

Она опустилась на стул рядом с койкой. Сложила ноги одна на другую.

– Не возражаешь, если мы

немного поговорим, дружочек? Мне нужно больше сведений, чтобы заполнить историю болезни.

– С удовольствием. Поговорить – это единственное, что мне остается. О чем будем говорить?

– Об инопланетянах.

– Они не инопланетяне. Пришельцы.

Она подняла жирно подведенную бровь.

– Есть разница?

– Инопланетяне живут на планетах. А пришельцы явились из ниоткуда. Из пустоты.

Мне было трудно сконцентрироваться на собеседнике, поэтому я обращался к потолку.

– И какова их цель?

– Покорить Землю, завладеть природными ресурсами, захватить человечество в рабство. Хотя последнее время мне начинает казаться, что они пришли, чтобы покарать нас за совершенные грехи.

– Вот как! За что именно?

– За тщеславную гордость. За желание получить больше, чем требуется для счастья.

– Ты тоже чувствуешь вину? Она гложет тебя?

– Слушайте, вы пришли сюда заполнять историю болезни или копаться в моей душе?

Я сумел сконцентрировать взгляд на враче.

– Вообще-то я пришла, чтобы немного тебя помучить, землячок.

Я посмотрел на нее пьяным взглядом. Ангелина Васильевна, не мигая, глядела в ответ. На устах гуляла мстительная улыбка.

Я подумал, что ослышался.

– Вы назвали меня «землячок»?

– Разве?

– Назвали.

– Почему я не могу тебя так назвать? Мы уроженцы одной области. Мы земляки.

– Кажется… раньше вы называли меня «дружочек».

– Я могу называть тебя как хочу, и могу с тобой делать что хочу. Ты полностью в моей власти.

– Вам доставляет удовольствие пугать меня моими же фобиями?

Она поднялась со стула. Прошлась по комнате.

– А тебя это мучает?

– Вообще, да.

– Ты хочешь, чтобы это прекратилось?

– Хочу.

– Это не прекратится. Я лично позабочусь о том, чтобы твои мучения продолжались вечно.

У меня закружилась голова. Я закрыл глаза. Потом открыл их. «А тебе, Ва-лье-ра, мой господин велел передать личное послание. Когда ты попадешь к нему, твои мучения будут продолжаться вечно!».

Когда она повернулась, я обнаружил, что глаза Ангелины Васильевны светятся зловещим нечеловеческим блеском. Я мог бы списать это на дурманящие свойства лекарств. Но следующие слова, произнесенные ею жестким холодным тоном, было невозможно списать ни на что.

– Ты проиграл полностью и окончательно, земляк. – Врач, стоявшая напротив моей койки, говорила холодно и бесстрастно: – Пирамидка у нас, и в ближайшее время Земля перейдет под наш полный контроль. Миллиарды людей, мягких, податливых тел, погрузятся на транспортные суда и отправятся в Пустоту. Ничто во Вселенной не в состоянии остановить этот процесс. Тем более ты, жалкий пьяница, возомнивший, что можешь сразиться с самим Зельдероном!

– Я лежу в психиатрической клинике-э, – пропел я в потолок. – У меня снова начались галлюцинации!