Специалист по нечисти
Шрифт:
— Ладно, рассказывай, — рассмеялся леший. Он одной рукой собрал все крендели с пня, смахнул землю и уселся, поедая сдобу.
А я занялся повествованием о своих делах рубежных. О помощи Петровичу и встрече с Грыцем. В середине рассказа леший даже жевать перестал, так его увлекли мои приключения. Книгу, что ли, о себе написать? Не, сам не справлюсь, надо какого-нибудь литературного раба найти. Да где их взять? Такие на деревьях не растут и в топах на самиздатовских сайтах не числятся.
— Вот теперь надо понять, как дальше быть. Мои подпевалы говорят, что нежить —
— Сколько живу, а все равно земля не перестает удивлять. Ведь, казалось, в моем ведении такое, а я ни сном и ни духом. Давно в те края не захаживал, как только их чужане заселили, так забыл дорогу. С другой стороны, и прежде с твоим Грыцем не сталкивался. Видимо, чует он, что я вреда его кладу не принесу. Интересно, интересно. Что до нежити…
Леший повел рукой и все крендели исчезли. Видимо, решил доесть их позже. Батюшко вытер рот и оперся на колени.
— Копша он, из белых россов. А вот разница между нежитью и нечистью есть. И большая разница. Понимаешь, нечистью может много кто стать. Та же лешачиха — ведь, по сути, мертвая девка, а поднялась. Нежить? Нет, нечисть. Потому что не сама поднялась, не рубежник ее заставил, а матушка-природа. Понимаешь? Нечисть природой создается, а нежить человеком. Оттого и злобы, к которой у нежити особая сласть, у лешачихи не было. Лишь желания.
— Так и Грыц не злобный, — запротестовал я. — Он за все время даже не убил никого.
— А кто говорил, что не бывает исключений из правил? Бывают. Вот только по всему выходит, что он нежить. Над Грыцем печать странную рубежник повесил, сотник, наверное. Что с ним самим случилось — непонятно. Но раз не вернулся, значит сгинул. А печать вишь как, Грыца подняла. Да и хиста вокруг вдоволь было. И стал он копшей — мертвым охранителем клада.
— И что делать? Так и оставлять его? Он вроде безобидный. Когда рядом нет никого, он вовсе спит. Возбуждается только если кто-то его кладу угрожает.
— Не спит он, — сурово помотал головой леший. — И когда рядом никого, как и положено нежити — лежит мертвым. А вот после — клятва, данная рубежнику, поднимает его. Ведь он обещал охранять, потому и охраняет.
— Батюшко, а делать-то чего? Не оставлять же так все?
— А чего ж не оставить? — ехидно спросил леший. — Не тобой каша сварена, не тебе и расхлебывать.
— Ведь это как-то… неправильно, что ли. Не могу объяснить я толком, батюшко.
— Вот я тебе еще в первую нашу встречу сказал, что ты удивительный человек. Другой бы плюнул и дальше пошел. А ты нет. Есть здесь два выхода. Первый, низложить Грыца.
— В смысле, убить? — похолодело у меня между лопаток.
— Убить ты его не убьешь. Он и так мертв. Низложить — лишить сил, хист отобрать.
— А разве так можно? — удивился я.
— Можно. Только очень сложно. Да и по тебе обраткой ударит. Потому что низложение — против природы. Можно круг создать из рубежников, тогда и проклятие обратное слабее будет. Но опять же, для низложения надобно либо слова нужные знать, либо вещью обладать. Ни того, ни другого у меня нет. И у тебя, посему, тоже. Да и дурной это способ.
— Объясни, батюшко, почему?
— Говорю же, против природы это. Твой Грыц, хоть и мертвый, да поднятый. Причем, в короткое время. Душу на земле он свою сохранил, оттого и разум не утратил. В мертвую тварь не превратился. Хотя тут еще повезло, что рубежник печать такую создал. Мог его и упырем сотворить, тел и хиста хватало. Однако низложишь Грыца — душа навечно на земле останется. Страдать станет, может даже в духа беспокойного опять воплотится, кто знает. Но ничего в этом хорошего для людей, с которым он встретится, не будет.
— Я понял, понял. А второй способ какой?
— Второй способ — обещание с Грыца снять, которое он сотнику дал.
— И что я скажу? Первое слово съела корова, а второе сказал человек? Тьфу-тьфу-тьфу, распечатано, можешь больше не сторожить клад?
— Нет, конечно, — улыбнулся леший. — Я в этом помочь могу. Так под землю сундук тот упрятать, что его боле никто не найдет. Вот только не все так просто.
— Еще бы, — усмехнулся я. — Раз дело касается меня, просто быть не может.
— Печать Грыца твоего рубежная держит. В другое время нежить после смерти хозяина тоже существовать перестает.
— Я думал, что раз рубежник сгинул, то и подпитывать хистом печать некому.
— Так ты не понимаешь, — хлопнул себя по ноге леший и даже поднялся. — Грыц же сам себя на эту печать и завязал. И теперь копша ее и питает своим хистом.
— Замечательно. Батюшко, а ты сам печать ту разрушить не можешь?
— Рубежная печать, — замотал головой леший. — Пусть и в моих владениях. Только рубежник и может разрушить. В лесу, знаешь ли, много чего есть интересного, рубежниками оставленное. Иногда за этими вещами захаживают, другие и вовсе позабыты. Но ничего, лежат, ждут своего часа. Так что решил, Матвей?
— Не знаю, — честно ответил я. — Низлагать Грыца лично у меня ни возможности, ни желания нет. Значит, надо на эту печать посмотреть.
Леший все это время глядел испытывающе. Как тогда, в первую встречу. И я почувствовал, что он опять проверяет меня на вшивость.
— Что не так говорю, батюшко?
— Да как раз в том-то и дело, что так все говоришь. Сам не понимаешь, а делаешь все правильно. Я же говорю, что нежить — против природы созданное. Потому и самой нежити покоя нет. Если отпустишь Грыца, тому только лучше станет. Ну да бог с тобой, давай посмотрим на твою нежить. Куда идти-то?
Я объяснил лешему, как добраться до точки назначения. После чего батюшко отправился в путь. Точнее, просто зашел за дерево и исчез. Наверное, он будет на месте за считанные минуты. А мне на своем Звере еще пилить и пилить.
— Зря, зря во все это лезешь, — бурчал бес, когда мы оказались в машине. С нежитью связываться — себе дороже. Жили бы как жили. Не хочешь сундук искать, так и леший бы с ним…
— Скажи, Григорий, если дорога недалеко от леса, то чисто технически, это территория лешего?