Специалист
Шрифт:
– Слушай сюда, – сказал Рич, – и будь внимателен. Я понимаю, что ты не хочешь стучать на «грешников». Будь я замешан в подобных грязных делишках, я бы тоже помалкивал. Но придется говорить. Смотри. – Он ткнул носком ботинка в песок. – Это – земля Америки. Поздравляю. Ты находишься на земле обетованной. Проблема лишь в том, что… ты оказался участником дрянной затеи, которая угрожает любимой земле. Дело ведь не просто в паре «смеющихся грешников», которые разъезжают на своих байках; тут пахнет терроризмом. Моджахедами, захваченными самолетами, смертниками из какого-нибудь Черт-дери-стана. Чуешь?
По
– По ту сторону изгороди все вы богобоязненные христиане-католики, все любите свою большую семью. Понимаешь, о чем я?
– Нет.
Геррера начал объяснять по-испански, но Рич остановил его:
– Это значит, что нет смертного приговора. А мы, по эту сторону изгороди, все как один, трясущиеся безбожники, опасающиеся мести закона. Догадайся, на что я намекаю.
– Смертный приговор, – Густаво проговорил это уверенно, но все же вопросительно глянул на Герреру – тот многозначительно кивнул.
– Очень хорошо, Густаво. Так вот, можешь продолжать строить из себя крутого парня и отправиться в Америку, чтобы встретить там свою кончину, а можешь просто рассказать нам все и окажешься снова на любящей родине. Тебе выбирать.
Густаво ошалело огляделся. Он высунул изо рта кончик языка и провел им по растрескавшейся от зноя нижней губе.
– То, о чем будет разговор, – вы им не расскажете? – Он кивнул на изгородь, за которой были агенты АФР.
– Можно расценивать нашу беседу как неофициальную. – Отведя взгляд от непонимающего Густаво, он добавил: – Нет, не расскажем.
– Что вы хотите знать?
– Ты занимался обработкой трупов?
Густаво кивнул.
– Наполнял баллоны «слезами Аллаха»?
Казалось, вопрос Рича совсем выбил его из колеи.
– Но я только знаю свое дело. Я многое умею, работаю хорошо. Байкеры портят тела, разрывают желудки. Им надо учиться.
Силиконовые внутрижелудочные баллоны делались прочными, они были рассчитаны на долгие месяцы непрерывного ношения в желудке пациента; при растяжении они несколько дней могли сохранять устойчивость к бальзамировочным химикатам. В обычных условиях их наполняли солевым раствором для растяжения желудочных мышц у людей с избыточным весом, чтобы ослаблять чувство голода. Когда срок эксплуатации подходил к концу, баллоны просто разрывались, солевой раствор усваивался организмом, а сам баллон выходил через прямую кишку. Чтобы вынуть баллон из трупа, не выпустив содержимого, требовалось большое умение. «Грешники» не хотели рисковать, подключая к делу настоящих врачей с эндоскопами, которые могли бы извлечь содержимое баллона. Самому сделать такое представлялось практически невозможным – нужны были очень хорошие навыки. Это стало ясно после неумелой работы команды Бубнового Пса в Мексике, и даже после гораздо более тонкой работы Дэна с желудком Марисоль Хуарес.
– Они говорят, есть новый парень, он работает со скальпелем лучше, – сказал Густаво. – Я уже не могу возиться с их безобразием.
– Тела уже привезли? – нетерпеливо спросил Рич.
– Я не знаю. Они сегодня утром уезжать часа на два. Они говорить об аэропорт. Я слышать, как они говорить по телефону.
Тим выдохнул, опустив плечи. По крайней мере, «слезы» будут перехвачены
– «Америкэн Эйрлайнз»? – спросил Рич.
– Я не знаю.
– Везут в лос-анджелесский аэропорт?
– Не в лос-анджелесский аэропорт, – покачал головой Густаво, и Тим почувствовал, что от выступившего пота к его спине прилипла рубашка. – Они не решают так рисковать.
Заскрипели тормоза. Тим остановил «эксплорер» у автозаправки и выскочил из машины; пружины амортизаторов еще качались. Спутники поспешили за ним. Он мчался к занятой телефонной будке. Постучал значком по стеклу, но женщина, которая стояла внутри, повернулась к нему спиной. Тим приоткрыл дверь и легонько взял ее за локоть, пытаясь вывести из будки, но женщина подняла крик и стала отбиваться сумочкой. Они были вне зоны действия сотовой связи и рации, когда Густаво ошеломил их новостью о переменившихся планах «грешников». Они перекинули Густаво через обтянутый колючей проволокой забор и помчались обратно, но, как назло, на обратном пути им не встретилось ни одного патрульного джипа, поэтому Тим решил позвонить с ближайшей заправки.
Пока Медведь с Геррерой отвлекали женщину разговором, Рич вместе с Тимом залезли в будку. Джен взяла сотовый после второго звонка.
– Придержи все гробы, прилетающие в Бэрбанк, Онтарио, Лонг-Бич и Сан-Диего, – сказал Тим. – Срочно.
– Хорошо. – Не задавая лишних вопросов, Джен велела ему подождать. Спина Тима жарилась под отраженными лучами солнца, в ушах звенела навязчивая мелодия «Девушка из Ипанемы». Он грыз зубами заусеницу на пальце. Через пять минут Джен снова взяла трубку:
– Тебе это не понравится.
– Что?
– Два гроба прибыли сегодня утром в аэропорт Бэрбанка рейсом «Америкэн Эйрлайнз» из Сан-Хосе дель Кабо. Их забрали около часа назад.
– Черт возьми. – Тим ударил краем ладони по стенке, и пластиковая перегородка треснула. Женщина, все еще спорившая с Медведем, замолчала и подобру-поздорову пошла к машине. – Гробы не просвечивают рентгеном в Бэрбанке?
– Нет.
– Но почему?
– Бэрбанк не находится в горячем списке бен Ладена.
– Да, всем хорошо известно, как предсказуемы террористы.
– Мы едва справляемся с обслуживанием даже крупных аэропортов.
Рич вышел из кабинки, обхватив голову руками, и Тим услышал, как Медведь спрашивает у него, что случилось.
– Извини, – сказал Тим.
Джен притихшим голосом ответила:
– Я добуду регистрационные документы и передам на ваш командный пост.
– Спасибо, Джен.
Тим медленно повесил трубку и задержал на ней взгляд, затем повернулся и вышел навстречу горячему ветру пустыни.
49
Тим попросил Медведя сесть за руль. Он хотел вздремнуть, но мозг отчаянно сопротивлялся. Стоило Тиму наклонить голову под убаюкивающее шуршание покрышек «эксплорера», как он снова вздергивал ее: мысли крутились вокруг предстоящих дел. Одни были только в планах, другие настойчиво требовали немедленного разрешения. Рич сидел на заднем сиденье, задумчиво глядя на проплывающее за окном шоссе. Сообщив Мелейну по телефону последнюю новость, он больше не проронил ни звука.