Специальный агент высших сил

Зубко Алексей Владимирович

— Ах ты, батюшки светы! Да как же это?! Детям молоко положено пить. Испейте хоть глоточек, — взмолилась нянька.

— За папу, — предложила ее помощница.

— А я песенку спою, — перешла к угрозам третья.

— Не хочу песенку, — заявил Ваня.

— А чего ж твое сердечко хочет?

— Хочу «Дум» тлетий, и чтобы не глючный, «Сталкела»…

— Стоп, — остановил я полет детской фантазии, Ему дай волю развернуться, так он им такого поназаказывает… А у них, между прочим, образование как таковое совершенно отсутствует. Что,

согласно бытующему ныне мнению, является несомненным плюсом к их женским достоинствам. Это Ванюшка у нас ребенок для этого мира продвинутый. С компьютером на «ты», да и специально доставленный из передового двадцать первого века домашний учитель весьма лестно отзывается о его успехах в арифметике и языках. Последнее-то совсем не удивительно — наследственность. (При любом упоминании об этом меня распирает от гордости, словно воздушный шарик от мощной струи воздуха.) Любой мелкий черт, повертевшись по злачным местам совершенно ему незнакомого народа недельку-другую, начинает вполне сносно разговаривать на местном наречии. Так чего уж тут про высших существ говорить.

Скрипнув дверью, в избу вошел Добрыня. Как всегда чинный, неспешный… и такой огромный.

— Не помешаю?

— Ну что ты. Присаживайся к столу, — предложил я. — Сейчас завтракать будем.

— Так уже день на дворе.

— Лучше поздно, чем никогда.

— Так я уж отзавтракал в трактире, — ответил Добрыня Никитич, опустившись на скамейку. Он отвязал от пояса кумачовый кошель и принялся старательно развязывать его. — В шинке «Косолапый обжора на привале».

— Значит, обедать, — решил я, с легкостью находя выход из тупиковой ситуации, — А вы, молодой человек, свое молоко все же выпейте.

— Что-то не хочется.

— Мама что тебе перед отъездом говорила?

— Что очень любит меня, — начал перечислять маленький хитрец. — Чтобы я побольше на свежем воздухе бывал… А мы вот с Доблей на свежем возду…

— А еще? — не давая ему перевести разговор в другое русло, настойчиво поинтересовался я. Он научился хитрить не так давно и с той поры усердно совершенствуется в этом крайне важном для жизни человеческом умении.

— Чтобы без взлослых со двола не ходил. А Леке, он ведь взлослый. С ним можно?

— С Рексом нельзя.

— А…

— С Пушком тоже нельзя. И перед тем как идти, нужно у меня спросить: «Можно ли?»

— Сплошу, — пообещал Ванюшка.

— Молодец. А еще что говорила? Про поведение, — напомнил я.

— Чтобы за тобой плисматливал, — признался ребенок, вызвав у меня неожиданный приступ кашля. — А то в постели до обеда валяться будешь и елку не налядишь…

— Э… Вообще-то это к делу не относится. Я про что тебя спросил?

— Что мама говолила.

— Она ведь говорила, чтобы ты нянек слушался?

Три дородные тетки в унисон кивнули, подтверждая достоверность моих слов.

— Говолила, — поник головой ребенок, всем своим видом пытаясь походить на первых Христианских мучеников. Вздохнув так жалобно, что впору учить стенаниям привидений, он взял в руки кружку с теплым молоком и принялся его пить медленно, мелкими глотками. Не сводя при этом с меня своего жалостливого взгляда, полного вселенской скорби и осознания вопиющей несправедливости этого жестокого мира, давшего взрослым право заставлять детей пить противное теплое молоко с медом. Брр… какая гадость!

Терпеливо выдержав его взгляд, я выстоял против психологической атаки и был вознагражден чувством выполненного отцовского долга.

— Допил? Вот и умница.

— Попили-покушали. — Радостно квохча, няньки принялись кружить вокруг дитятки. — Мы рученьки наши белые после трапезы вытрем-вымоем начисто да насухо, уста наши пухленькие да аленькие, словно у девицы-заряницы…

— И ничего они не пухлые, — надулся Ванюшка.

— Конечно не пухлые, — поддержал я своего любимца. — Очень даже мужественные губы. Решительные и… и… вообще.

— Ох ты ж, батюшки! — закивали головами няньки. — Уста наши словно с былинных героев писаны, защитничек вы наш будущий. Всей степи дикой гроза, девицам юным отрада и защита, князю Красну Солнышку гордость и опора, детишкам малым пример для подражания.

— Хм… Вы бы, девицы красные, — невольно перенимая их стиль речи, я вклинился в поток неприкрытой лести, — не очень-то хвалили его. А то, вишь, нос к потолку задрал, того и гляди со скамьи на пол сверзится.

— И ничего я не задлал, — заявил Ваня, спрыгнув с табурета и забравшись мне на руки. — Ласскажи мне, Добля, пожалуйста, истолию про богатылей.

— А ты вон отца попроси, — в десятый раз перерывая содержимое полупустого кошеля, посоветовал Добрыня Никитич. — Он у нас средь богатырей самый-самый.

— Сильный? — спросил Ванюшка.

— Илюша посильнее будет, — прямолинейно ответил богатырь.

Я же надулся от важности. Приятно, что тебя самым смелым и умным считают.

— Гелоический? — продолжил допытываться истины ребенок.

— И здесь Илюша Муромец поперед будет.

— Хлаблый?

— Это у нас Лексей сын поповский, — немного уменьшив мою улыбку, признался Добрыня. — Отчаянный, просто жуть.

— А какой тогда?

— Разговорчивый.

Да уж… Болтун, выходит. Прямо-таки находка для шпиона.

— Так па только про Балмалея сказки лассказывает. И Айболита.

— Какого Айборита? — удивился Добрыня. — С таким мы вроде не сталкивались.

— Айболита, — поправил его я. — Это детская сказка. Мне она очень раньше нравилась.

— А… А я думал, ты про наше приключение рассказывал.

— Да нет…

— Какое плиключение? — уловив основную идею, тотчас поинтересовался Ванюшка. — Ласскажи, па!

— Поведайте, кормилиц наш, о деяниях своих великих, — дружно поддержали его няньки. Театрально прижимая к груди руки и восторженно хлопая ресницами. По комнате ветер загулял — ей-ей, не вру!