Спецкор. Любовь и тигры
Шрифт:
Вот перед глазами перекрученный от жара и ударной волны кран в порту — циклопическая решетчатая конструкция оплыла, превратившись в некую абстрактную скульптуру. Потом сразу «вид сверху» — расположившиеся на месте частного сектора в шахматном порядке воронки. Большие — десятки метров в диаметре каждая, они особенно удивили странными конусами, возвышавшимися в центре. Или правильно будет «в эпицентре»? Вокруг них не было вообще ничего — ни улиц, ни стен. Чуть дальше начинают появляться какие-то кучи и даже отдельные углы домов, а потом — опять ничего, и новая воронка.
Портовому району досталось еще крепче, но и строили
Особенно поразили животные. По улицам, ставшим враз неузнаваемыми, метались домашние любимцы, оставшиеся и без домов, и без хозяев. Воющие на развалинах, или жмущиеся к первым встречным собаки, настороженно посматривающие из-за углов кошки, и абсолютно безразличные к произошедшему птицы — тысячи чаек зачем-то переместились в город и местами просто покрыли землю, шумно отдыхая, а то и дерясь на кучах мусора, раньше бывшего человеческим жильем.
А еще были люди… Люди со странным выражением лиц, которые не спеша двигались по уцелевшим улицам. Чтобы замереть ненадолго, видимо, возле того места, где жили раньше, и, постояв несколько минут, идти дальше. Они почти не разговаривали, не пытались найти среди руин что-то ценное, перемещались только небольшими группами и почти не несли с собой вещей — только оружие и небольшие пакеты.
Никто не пытался раскапывать руины, чтобы найти погибших, или еще живых. А ведь наверняка под завалами еще оставались раненые — все просто не могли погибнуть сразу. Но люди уходили из города, предоставив остающихся их судьбе. На север, за городскую черту, вытягивалась все удлиняющейся змеей колонна беженцев.
Но были и другие. От первых они отличались только направлением движения — небольшие группы людей с оружием двигались навстречу общему потоку, чтобы точно также, сделав несколько остановок в разных местах, уйти на юг, запад, или просто раствориться в окрестностях. Если люди из первой группы прятали глаза, то смотреть в глаза вторым просто не хотелось. Я сильно боялась увидеть раненых, трупы или кровь — совершенно не была уверена, что не грохнусь в обморок при виде обычных для войны ужасов, но ничего такого за все время нашего метания по городу заснять не удалось. Почти.
А потом был Белый Город, город-призрак, практически не пострадавший при ударе. С нелепыми, горящими при свете утреннего солнца фонарями, со следами прошедшей радости. Даже раскладные столы на улицах, с которых вечером раздавали праздничное угощение, были не разбросаны, а аккуратно составлены вдоль стен. Отсюда люди просто ушли. А из города просто вынули душу.
Среди общего безмолвия глаз схватил удивительный кадр — некоторые двери были подперты кирпичами, или просто поленьями. Действительно — к чему запирать на замок, заставляя новых хозяев ломать двери? Заходи и пользуйся. Значит, хотят вернуться и те, кто ушли?
Может, и рассчитывали. Человек никогда не расстается с надеждой, но вот только пока опустевший город казался опасным. Так живым кажется опасным труп, нет желания поворачиваться к нему спиной, пусть и лежит себе покойник тихо и не шевелится.
Впрочем, шевеление в покинутом городе было. Далеко не все ушли отсюда, и они провожали нас взглядами. Пока спокойно и равнодушно, но очень скоро все движущееся в секторе ответственности будет рассматриваться через прицел, и оцениваться с точки зрения опасности.
Память — не запись видеокамеры — она мало чего сохранила из того, что я делала в том странном мире. Что-то мы снимали, кого-то спрашивали. Нам отвечали, или просто скользили мимо, словно считая нас неодушевлённым препятствием. К нам подходили какие-то люди и что-то спрашивали. Марат отвечал им, они крутили пальцем у виска и отходили. Или просто смотрели странно и оставляли нас в покое.
В это утро каждый делал то, что считал для себя главным, и мало обращал внимания на остальных.
Потом был провал в памяти, и следующим кадром Марат тряс меня, как грушу, несмотря на предупреждающее ворчание Крохи, и кричал: — «Диана, приди в себя! Нам надо уходить! Космопорт практически не бомбили, это значит, что захватывать его будут в первую очередь! Надо сматываться, пока не стало поздно!», — но я в ответ только упрямо мотала головой, не раскрывая рта. Не хватало еще прикусить язык от этой тряски, он же у меня главное орудие труда! Почти.
А потом Серж спокойно сказал: «Все равно опоздали», — и мы стали смотреть, как на посадку заходи космический корабль.
В отличие от виденного мной лайнера, этот не напоминал самолет ни единой черточкой — больше всего это чудище походило на перевернутый и решивший полетать стадион. Такая же полусферическая форма у купола, прикрывающего сбегающие к полю трибуны. Высота тоже соответствовала и даже «лапы» опор и вынесенные на штангах двигатели — напоминали мачты освещения и прочие стандартные архитектурные изыски.
Но любоваться на парящую в небе конструкцию довелось недолго — стремительно снизившись, маленький с такого расстояния кораблик завис. Сравнение со зданием космопорта тут же выдало его истинные размеры — не менее чем шестиэтажный дом в высоту! А в следующий миг корабль стоял на поле. Перед самой посадкой под его днищем что-то ярко вспыхнуло, направленные в ту сторону камеры «мигнули» изображением.
Забыв об опасности такого ротозейства, мы смотрели во все глаза, ожидая начало выгрузки десанта, но стремительно убегавшие секунды не приносили ничего нового. Наконец оператор рискнул оторваться от своей аппаратуры и, видимо, перекрутил назад запись, просматривая с увеличением по кадрам.
Из выданной им тирады цензурным было только начало — «ерш твою меть!». А я для себя отметила великолепное знание Моретти «великого и могучего». Но закончил Серж вполне понятно — «они его сбили!», и расплылся в счастливой улыбке, на что Марат буркнул: — «Чему радуешься? Теперь пощады не будет…». И улыбка оператора тут же погасла.
И вот теперь мы улепетываем подальше, рассчитывая отсидеться в какой-нибудь глуши, без особой на то надежды.
Сначала шли над дорогой, уходящей из города — параллельно побережью. Путь ухода недопраздновавших горожан был хорошо отмечен брошенными на обочинах машинами. Городские автомобили «повышенной проходимости», несмотря на всю их крутизну и немалую стоимость, не выдержали даже обычного проселка. Но брошенных заодно людей не наблюдалось.