Спецвыпуск книжной серии «Современники и классики». Выпуск 4
Шрифт:
– А, ну дык это можно сказать… – Он запнулся, подбирая более доступное объяснение. – Ну, скажем так, богиня любви, только в постели.
Лидка уже исподлобья, с некой ноткой ревности, посмотрела и спросила:
– А ты шо, бачыв её, а можа, и спав?…
Скульптор обескураженно посмотрел на хозяйку и, взяв графинчик, сказал:
– А вот сегодня, может, и убачу и… – Он уже чувствовал, что при всём блеске начала общения всё может закончиться неадекватно. Его уже захватил её образ, и он по-другому не мог: сначала творчество, а потом любовь.
Дёмин наполнил стопки и сказал:
– Ты, Лидка, сейчас для меня как Даная, и я тебя должен нарисовать обнажённой, а потом всё остальное.
– А шо цэ такэ – обнажоною? – с подозрением спросила Лидка.
– Ну дык по-простому, как в народе говорят, – голой.
– Да ты сказывся, ти шо, ни в жисть такого нэ будэ. Шоб люды обсмияли, як убачуть твою скултуру.
Брови и усы скульптора снова стали домиком. Он почувствовал, что становится неинтересно, несмотря даже на горячительную зарядку.
Он молча хлопнул чарку, закусил хрустящим огурчиком и сказал:
– Я тебя благодарствую, дорогая хозяюшка, за хлеб-соль, очень вкусно всё было. Слышишь уже вроде первые петухи запели? Ты же сама сказала, чтоб я с первыми петухами выходил, а то люди скоро на утреннюю дойку будут идти. – И он направился к двери.
– А може, у други раз, дык приходи… – уже виновато промолвила Лидка, сожалея, что не поняли они друг друга.
– Спасибо, Лидка, как говорится, убачымся, – только и сказал скульптор. Настроение у него было примерно как после того инцидента с соседками.
Он направился к своему дому. Чувство было такое, будто он шёл не из гостей, а снова куда-то, от кого-то или от чего-то убегал.
2. Туман
Внутри организма происходило нечто непривычное для сознания, и в то же время уверенность в себе держала под контролем необычность ситуации. Он чувствовал, что может совершать то, что существенно отличает его от остальных. Это превосходство в данный момент вселяло в его сущность позитив эмоций сочувствия, жалости, восторга и любви ко всему, что его окружает.
Сконцентрировав в себе волевые качества где-то в районе солнечного сплетения, Демьян обрёл некое подобие силового энергетического поля. Одновременно в груди он почувствовал нарастание упругой волны, подхватывающей его организм, уже начинающий ощущать удивительный эффект невесомости. Вопреки всем законам гравитации, его ноги отделились от земли, руки легко разошлись в стороны подобно крыльям, и он самым необычайным образом воспарил над землёй. Мысленно определяя траекторию, усилием воли Демьян поднимался всё выше и выше. Внизу, задрав головы, за его полётом с удивлением наблюдали люди, кто-то кричал, кто-то махал руками. В этой толпе он вдруг отчётливо увидел своих детей. Они тоже что-то восклицали, протягивая к нему руки. Но самое удивительное, что среди них была и старшая дочь от первого брака. Она безмолвно, слегка покачиваясь, улыбалась, посылая правой рукой приветственный жест отцу. Но ведь она год назад умерла от рака, и у Демьяна сжалось сердце не то от удивления, не то от радости при виде неожиданного воскрешения дочери. Он попытался развернуться в полёте, чтобы приблизиться к ней, но вдруг его внутреннее энергетическое состояние утратило свою силу, и он начал падать. Падал долго и мучительно, пока не очнулся в холодном поту.
Он ещё некоторое время лежал под впечатлением сна. Полумрак, низкий потолок старого куренька и глухая гнетущая тишина вдруг сразу навалились и казались особенно тяжкими после свежих ещё ощущений полёта во сне. Демьян долго ворочался с боку на бок, наконец, глубоко вздохнув, сел на кровати и сунул ноги в лодки утеплённых резиновых галош. Затем, встав, шагнул к светлому проёму маленького окошка, наклонившись, посмотрел, однако ничего не увидел, кроме плотной пелены сизо-ртутного оттенка тумана, поглотившего весь предметный мир вокруг. Было уже за полночь. Он машинальным движением зачерпнул жестяной кружкой из эмалированного ведра. Воду жадно выпил звучными глотками. Благодаря уличному освещению полной тьмы не было, но и свет был каким-то неестественным, будто застывшее желе. Туман этот уже трое суток накрывал пространство непроглядной сырой взвесью. Рассветы и сумерки как-то незаметно приходили и уходили, и казалось, что время тоже растворялось в этом сером мареве. Время и пространство слились в непостижимую субстанцию некой бесконечности и безысходности. И лишь биологические часы у людей и животных еще определяли режим их жизненных функций.
Конец ознакомительного фрагмента.