Speechless
Шрифт:
– Ясно, – тихо произнесла она, злясь на ощущение подступающих к глазам слез. Она обещала себе, давно, что она больше не заплачет перед ним. Она думала, что переросла этот этап и уже отошла от столь жалких проявлений слабости.
Но, похоже, Учиха Саске все еще мог превратить её в трясущуюся, убогую размазню, даже на грани её девятнадцати.
Возьми себя в руки, сурово приказала она себе. Что ты вообще так переживаешь? Даже если он останется, максимум, что ты получишь – его согласие поесть командой рамен вечером. Он бы не провел
Потому, с чего бы она была так расстроена. Хотя Сакура знала. Просто его присутствие здесь, рядом, в особенный для нее день, было бы ценнее и желаннее любого другого подарка.
– Сакура.
Она замерла от внезапного звука его тихого голоса прямо за её спиной. Она была так рассеяна и потеряна в своих подавленных размышлениях, что даже не услышала его перемещения.
Нацепив самую яркую из своих фальшивых улыбок, она на автомате повернулась к нему.
– П-прости, Саске-кун, – запнулась она, внезапно ощутив себя снова на семнадцать, когда он впервые вернулся – слишком мимолетно – в деревню. – Я просто подумала… – голос удивлено сорвался, когда она увидела, как он протягивает ей бархатную алую коробочку.
Он многозначительно отвернулся, устремив взгляд на кафельный пол.
– Э? – её глаза едва не вышли из орбит от ошеломленного недоверия.
Он настойчиво протянул руку ближе, все еще отказываясь встретиться с ней взглядом. Нахмурился, едва выпятив нижнюю губу.
Сакура изумилась.
Он дуется?
Если бы тут был кто-то другой, она бы определенно характеризовала его поведение именно так. Но для Саске это скорее явно подчеркнутый, недовольный – но очаровательный – хмурый вид.
– Это мне? – глупо уточнила она.
Нет, гений, ехидно язвил внутренний голос. Умывальнику. Кто тут еще есть?
– Просто возьми, – нетерпеливо посмотрел он на нее. Казалось, чем дольше он вынужден это держать, тем сильнее чувствует неловкость. Почти смущение.
Сакура покраснела, уязвленная тем, что она забыла о манерах, и, наконец, выдернув себя из состояния шока, безропотно приняла коробочку. Саске защитным жестом скрестил руки, сознательно отворачиваясь от нее – но краем глаза заинтересованно следя, как она взглянула на подарок в своих руках.
Сердце колотилось где-то в горле, звон напряженных нервов усилился, пока он внимательно следил за выражением её лица, когда она поднимала крышку.
Он заставил себя сдвинуться в момент, когда услышал звон стекла в раковине. Потому что видел, как опустились её плечи, когда он сказал, что уходит завтра. Как ненароком ранил её, снова.
И он не сумел выдержать этого чувства вины, вгрызающегося в него, разъедающего внутренности словно кислота. Он моментально оказался позади нее, позвав её по имени раньше, чем смог изменить свои мысли или остановить себя.
Теперь было поздно, чтобы отступать. Слишком поздно. Он идиот. Но дело уже сделано. Все, что он сейчас мог – наблюдать
А потом он увидел это. Увидел, как расширились её зеленые глаза, когда им открылся изящный, из бриллиантов и гранатов кулон в форме веера Учиха, на прекрасной платиновой цепочке. Он увидел её дрожь, когда по ней ударило осознание, услышал слетевший с губ недоверчивый вздох.
Сакура не могла в это поверить. Долгие, полные ошеломления секунды, разум её пытался принять то, что перед её глазами. А после понимание врезалось в нее как огромная волна, и значимость этого утопила её, выбив дыхание.
Она попыталась заговорить. Что-то сказать. Что угодно. Но она пребывала в состоянии онемения. С губ срывались лишь рваные потоки воздуха, когда невероятный фейерверк счастья взорвался в груди; глаза вновь увлажнились. Невысказанное значение его подарка громко заявляло о себе.
Он признал её чувства. Наконец, после стольких лет боли в сердце, он ответил – в своем стиле, финальной точкой, от которой её ноги превратились в желе.
А потом она всхлипнула; расплакалась, горячими, беспорядочными, душащими слезами; разрыдалась бесконтрольно, прижимая коробочку к сердцу и бессвязно что-то пытаясь выдавить сквозь слезы.
Саске обмер в явном ужасе от её реакции; боль отказа вонзилась безжалостно прокручиваемым лезвием в живот. Он тяжело сглотнул. Это было действительно так плохо? Это было правда так ужасно для Сакуры – представить ношение герба Учиха на шее? Неужели она отторгала эту идею так сильно? Он совершенно неверно понял её? Он мысленно проклинал себя. Он знал, что это с самого начала было идиотской идеей. Все это время он знал…
Он открыл рот, чтобы машинально сказать ей, что все в порядке – даже если он так не думал – что она не должна носить это, если действительно не хочет, только бы она перестала плакать так душераздирающе…
Но потом, наконец, ей удалось сформулировать осмысленные слова, и его затопило облегчение – столь внезапное и всепоглощающее, что он шумно выдохнул, даже не представляя, что все это время не дышал.
– С-Саске-кун! – она задохнулась. – Э-это так прекрасно! Я н-не могу поверить… ох, Саске-кун!
Он смотрел с недоверием. Почему она тогда столько рыдала? Она была такой… такой чертовски раздражающей, никогда не делала того, что он ожидал или хотел. Он просто не мог этого понять. Он не мог понять её.
– Тц. Стоп, – сухо приказал он; неловко, крепко сжав кулаки, абсолютно встревоженный её слезами – даже если они были от счастья. – Сакура… перестань плакать…
– Н-но, Саске-кун! – воскликнула она. – К-как я могу носить это?! Если… если люди увидят меня в нем, они подумают… – она внезапно замолкла, резко выдохнув, когда его пронзительный, бесцеремонный и откровенно вызывающий взгляд устремился на нее.
И тогда она осознала. Саске хотел, чтобы люди знали. Его не заботило, что остальные скажут.