Спектроскоп души
Шрифт:
Мисс Ньютон надолго застыла, не сводя глаз с отца. Ни Ванли, ни мистер Браун не могли понять, что означает ее взгляд. Затем девушка медленно отправилась в салон. Гости последовали за ней. Она закрыла дверь и заперла ее на замок. Часы на камине пробили четыре.
Девушка полностью преобразилась. От вызывающего напора, страстного нетерпения и откровенной влюбленности не осталось ни следа. Теперь она была так же спокойна, холодна и невозмутима, как сенатор Ньютон.
– Заморозил! – чуть слышно прошептала она. – Он уже заморозил меня своим ледяным сердцем.
Потом мисс Ньютон попросила мистера Уолсингема Брауна коротко объяснить ей суть и порядок применения положений, процитированных ее отцом. Когда он это сделал, она уточнила:
– А там есть положение о добровольной приостановке жизнедеятельности?
– Двадцать седьмая поправка к Конституции, – пояснил правовед, – признает право любого лица, не удовлетворенного условиями своей жизни, приостановить свою жизнь на краткий или долгий строк по своему желанию. Но такое, как вы понимаете, случается очень редко, в основном, когда кто-либо не видит другого способа избавиться от нежелательного супружества.
– И все-таки, – требовательно спросила она, – такое право существует и им можно воспользоваться?
Он кивнул. Тогда она подошла к Ванли и сказала:
– Дорогой, пусть будет так. Мне придется покинуть тебя на время, но в качестве твоей жены. Мы устроим свадьбу, – она печально улыбнулась, – в течение ближайшего часа. Мистер Браун отправится вместе нами к священнику. Оттуда мы сразу же отправимся в Приют, и ты сам проводишь меня в камеру, где я буду в полной безопасности дожидаться, пока настанет более благоприятное для нас время. Нет, мой любимый, не бойся! Решение принято. Ты не можешь его изменить. И наша разлука, дорогой, будет не такой уж долгой. Однажды, совершенно случайно, приводя в порядок бумаги отца, я обнаружила его жизненный прогноз, сделанный Бюро демографии в Вашингтоне. Ему осталось жить меньше десяти лет. Я никогда не думала, что буду хладнокровно рассчитывать, когда умрет мой отец, но таков прогноз. Через десять лет, Дэниэл, ты можешь прийти в Приют и получить свою жену. Ты найдешь меня такой же, какой оставил.
Не скрывая текущих по бледным щекам слез, монголоид попытался отговорить европейскую девушку от ее намерения. Не менее взволнованный мистер Уолсингем Браун поддержал его уговоры и доводы.
– Вы когда-нибудь видели женщину, – спросил он, – которая прошла через такую процедуру? Она явилась в Приют, скорее всего, такая же, как и вы, – свежая, цветущая, прекрасная, полная жизненных сил. А вышла оттуда преждевременно постаревшей, высохшей, с землистым лицом и дряблым телом. Живым трупом… Скелетом. Привидением, едва похожим на прежнюю себя. Вопреки тому, что все они утверждают, полного прекращения жизнедеятельности не происходит. Абсолютное прекращение жизни – это смерть. При любой, самой полной заморозке некоторые функции организма сохраняются, они подтачивают и истощают организм находящегося без сознания человека. Вы рискуете потерять свою красоту! – наконец решительно заявил он, используя последний и самый убедительный для женщины аргумент. – Вы не боитесь, что эта потеря станет губительной для любви Ванли, когда вы вновь увидитесь через десять лет?
Клара Ньютон только улыбнулась.
– Меньше всего я забочусь о своей несчастной красоте, – ответила она. – Но, видимо, даже это можно предотвратить.
Она вынула из корсажа маленькую золотую коробочку, которую китаец передал ей в обеденном зале Капитолия, и мигом проглотила все ее содержимое.
– Раз уж ты решила пожертвовать десять лет своей жизни, – решительно проговорил Ванли, – мой долг последовать за тобой. Я разделю с тобой и жертву, и радость последующего пробуждения.
Девушка мрачно покачала головой.
– Для меня это не жертва, – возразила она. – Но ты обязан остаться живым. Тебе предстоит совершить огромное и благородное дело. До тех пор, пока угнетенные виды живых существ не освободятся от жестокой тирании человека, ты не можешь предать их и бросить на произвол судьбы. Это твой долг.
– Ты права, – только и смог он сказать, низко опустив голову…
На рассвете серого дня работники Приюта для замороженных в Кембриджпорте с удивлением встретили свадебную пару. Мрачный вид новобрачного резко и необычно контрастировал с его элегантным вечерним нарядом, а ярко-красные ленты на коленях выглядели горькой насмешкой. На красивом лице одетой в белое атласное платье новобрачной играла безмятежная улыбка. Сопровождавший пару друг был печален и молчалив.
Без малейших задержек были подготовлены и подписаны все необходимые бумаги и внесена запись в книгу регистрации. На мгновение муж и жена замерли в обоюдном объятии. Затем она, все такая же бодрая, последовала за служителем к внутренней двери, а он, закрыв руками сухие, выплаканные глаза, зарыдал и отвернулся.
Чуть погодя нестерпимый холод морозильной камеры принял новобрачную и крепко сжал ее в своих ледяных объятиях.
Эксперимент профессора Шванка
«The Professor's Experiment», The Sun, 22 February, 1880.
I
У красного вина из Аффенталя есть такое свойство: полбутылки его делают вас доброжелательным, но непреклонным, две полубутылки – болтливым и строптивым, а три – безрассудным и опрометчивым.
Если бы официант отеля «Принц Карл» в Гейдельберге интересовался чем-нибудь помимо чаевых, то мог бы точно рассчитать, какой эффект произведут шесть полубутылок «Аффенталера», которые он доставил к шестичасовому обеду на троих в номер достопочтенного доктора теологии Беллглори. Иначе говоря, он сумел бы заранее предсказать, как будут развиваться дальнейшие события с учетом того, что из шести полубутылок одну употребила мисс Бланш Беллглори, две пришлись на долю достопочтенного доктора, ее отца, а оставшееся поглотил молодой Страут, постоянно проживающий в Нью-Йорке, а в данное время проходящий обучение на психоневрологическом отделении профессора Шванка в местном университете.
Таким образом, когда к концу обеда доктор задремал прямо в кресле и молодой Страут воспользовался случаем, чтобы задать мисс Бланш вопрос, который он задавал ей уже дважды – один раз на курорте Саратога Спрингс, а второй – в самом Нью-Йорке, она повторила уже дважды услышанный им ответ, только в более непреклонных, хотя и не менее доброжелательных выражениях. Она выразила непоколебимую решимость и впредь повиноваться воле своего отца.
Такой ответ не слишком обрадовал молодого Страута. Он лучше всех знал, что, положительно оценивая его общественное положение и человеческие качества, доктор категорически против его убеждений. «Никогда, – неоднократно повторял доктор, – никогда тот, кто отрицает объективную истинность знаний, полученных с помощью интуиции, или, другими словами, при посредстве субъективных методов, – никогда человек, отвергающий ноумены в страстном устремлении за феноменами, – никогда такой человек не сможет стать надежным супругом моего ребенка».
Он повторил ту же сентенцию снова, только куда более многословно и горячо, после того как очнулся от своей дремоты. Правда, мисс Бланш к тому времени уже незаметно удалилась.
– Но, дорогой доктор, – воспротивился Страут, – здесь же речь идет не о метафизике, а о любви. А кроме того, вы завтра уезжаете в Нюрнберг, так что это мой последний шанс.
– В некоторых отношениях вы прекрасный молодой человек, – возразил доктор. – Откажитесь от своего вульгарного материализма – и я с легким сердцем отдам свою дочь вам в жены. Ваши антецеденты безусловны, но ваш интеллект импрегнирован самой опасной ересью нашего, да и любого другого времени. Если бы я решился хотя бы косвенно одобрить эту ересь, отдав за вас свою дочь, я бы не смог взглянуть в глаза своему факультету в Принстоне.