Спенсервиль

Демилль Нельсон

Кит опустил бинокль, Билли положил винтовку. Из-за собак оба старались почти не двигаться и разговаривали, еле слышно шепча друг другу на ухо.

– Видно все хуже и хуже, – прошептал Билли. Кит кивнул. Луна теперь стояла низко над юго-западной частью озера, возвышаясь над самыми высокими из сосен не больше чем градусов на десять. Кит предпочел бы дождаться полной темноты и того времени, когда сон у человека и у собак наиболее крепок – а это бывает обычно между тремя и четырьмя часами утра. Но если бы удалось отделаться от собак сейчас, пока их еще было видно, то потом Кит чувствовал бы себя гораздо спокойней и увереннее на

этом открытом пространстве между краем леса и домом.

Они ждали, надеясь, что свет в доме выключат раньше, чем луна опустится ниже деревьев.

Кит принялся разглядывать дом так, без бинокля. И чем дольше смотрел он на это строение – темное, в форме огромного треугольника, посаженное на сваях высоко над землей посреди совершенно пустого места, этой поляны, явно намеренно расчищенной для того, чтобы превратить ее в зону гарантированного попадания на случай стрельбы, залитое лунным светом, с этим струящимся из окна и идущим откуда-то из глубины, из невидимых сейчас комнат слабеньким светом лампы, – тем более зловещим оно ему казалось. Над озером поднялся туман, и окружавшая их картина стала казаться еще более призрачной. Кит попытался представить себе, что могло происходить сейчас в этом доме, что говорили друг другу, думали и чувствовали Энни и Клифф Бакстер – сейчас, когда после стольких лет совместной жизни каждый из них понимал, что конец совсем близок.

Энни не отрывала взгляда от Клиффа, и впервые за последние три дня – а может, даже и за многие последние годы, подумала она, – их взгляды встретились. Она давно уже не любила его, и оба они это знали, а на протяжении нескольких последних лет он стал просто безразличен ей как человек. Но ей никогда не хотелось причинить ему страдания, даже несмотря на все плохое, что он внес в ее жизнь. И теперь, после всей боли и физических мучений, какие он ей доставил, Энни все равно прониклась некоторым сочувствием к его эмоциональным переживаниям, которые – она понимала это – были искренними и глубокими. Она не испытывала к нему никакой привязанности, подобные чувства он убил в ней уже давным-давно. Но она бы предпочла, чтобы ему не пришлось увидеть того, что он видел там, в мотеле.

Клифф, похоже, уловил ее мысли и сказал:

– Ради меня ты ничего подобного бы не сделала. Даже и двадцать лет тому назад.

– Да, не сделала бы. Извини, Клифф, – добавила она. – Мне действительно жаль, что все так обернулось. Можешь меня бить, насиловать, делать со мной что хочешь, но к тебе я испытываю только жалость. Может быть, отчасти я и сама виновата в том, что не ушла от тебя раньше. Ты напрасно мне помешал.

Он ничего не ответил, но она видела, что слова ее достигают цели. Энни сознавала, что они причиняют ему дополнительные боль и страдания, однако при сложившихся обстоятельствах, когда вся ее жизнь была низведена до борьбы за физическое выживание, да еще при том, что он сам поднял эту тему, необходимо было честно называть вещи своими именами. Она не думала, что сказанное ею может вывести Клиффа из того ненормального состояния, в котором он находился, – скорее уж наоборот, ее слова могли только все ухудшить. Но если ей – или им обоим – суждено умереть, то она хотела, чтобы перед самым концом он узнал о ее истинных чувствах.

Кит чувствовал, как его охватывает хорошо знакомое ощущение особого спокойствия, которое всегда

приходило к нему перед боем – когда ум и тело словно каким-то сверхъестественным образом отделяются друг от друга и человек начинает воспринимать все вокруг так, будто это происходит не с ним. Он знал, что подобное ощущение испытывает перед боем большинство людей и что потом, когда бой начинается и его горячка захватывает человека, ощущение это исчезает, а тело и мозг выходят из этого странного состояния и воссоединяются снова.

Он подумал об Энни. Кит надеялся, что она верит в близость помощи, сможет выдержать и продержаться еще какое-то время и не подтолкнет, вольно или невольно, Бакстера к преждевременной развязке.

Бакстер вытащил из кобуры пистолет, поднял его и проговорил:

– Это его пистолет. Украденный мной из его дома. И я хочу, чтобы ты знала: если я решу тебя застрелить, то сделаю это из его оружия.

– Ну и что?

Бакстер наставил на нее девятимиллиметровый «глок»:

– Хочешь, прямо сейчас все кончим?

Она посмотрела на глядевший на нее черный кончик ствола и ответила:

– Решай сам. Мои слова для тебя все равно ничего не значат.

– Разумеется, значат. Ты меня любишь?

– Нет.

– А его?

– Да.

Он некоторое время глядел на нее поверх ствола, потом повернул ствол, направив его себе в голову, и снял пистолет с предохранителя.

– Хочешь, нажму на курок?

– Нет.

– Почему нет?

– Я… Клифф, не надо…

– Не хочешь видеть, как разлетятся мои мозги?

– Нет. – Она отвернулась.

– Смотри на меня.

– Нет.

– Ну, не важно. Если я прострелю себе башку, ты умрешь здесь медленной, очень медленной смертью, так и прикованная к полу. И будешь наблюдать, как станет разлагаться мой труп. Будешь нюхать, как я стану тут гнить, прямо у тебя под носом.

Она закрыла лицо руками и простонала:

– Клифф… пожалуйста, не надо… не мучай ни меня, ни себя…

– Кому-то из нас надо умереть, голубушка. Или тебе, или мне. Кому?

– Прекрати это! Прекрати!

– Прощай, дорогая…

Внезапно до них долетел приглушенный звук выстрела – Кит и Билли мгновенно присели. Они подождали, но больше выстрелов не было, только заливались лаем собаки.

– Это откуда, из дома? – прошептал Билли.

– Не знаю… – Но, похоже, стреляли действительно там. Звук был не резкий и четкий, как у винтовки, из которой стреляют на открытом месте, а приглушенный, несколько смазанный, какой бывает у пистолетного выстрела, сделанного внутри помещения. Кит поднял к глазам бинокль и обнаружил, что у него дрожат руки. Через окно ничего не было видно, и первым побуждением Кита было броситься к дому: но что бы там внутри ни произошло, это уже случилось, и вмешательство Кита ничего не могло бы изменить.

– Не психуй, – прошептал Билли. – Мы не знаем, что там.

– Скоро узнаем.

Энни услышала над собой оглушительный выстрел, звук которого заставил ее подскочить в кресле. Она повернулась и увидела, что Клифф стоит рядом, опустив пистолет вниз, и улыбается.

– Промахнулся, – заявил он и рассмеялся. – Что, обделалась со страху? – Он снова залился смехом.

Энни опять закрыла лицо руками и разрыдалась.

Клифф взял свой АК-47, бронежилет, пневморужье, потом выключил настольную лампу, погрузив гостиную во тьму.