Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога
Шрифт:
Виктор налил в чашку минеральной воды и подал мужичонке. Тот благодарственно кивнул и жадно выпил.
Резкий телефонный звонок разбудил наступившую тишину.
— Да. — Выслушав короткое сообщение, Игорь повернулся к Тычу: — Я в приемник. Подозрение на аппендицит.
Проводив взглядом вышедшего напарника, Григорий обратился к педагогу:
— Хорошо. Я пойду вместе с вами, и мы попытаемся уладить конфликт.
Было ясно, что одними словесными увещеваниями от посетителя на этот раз не избавиться, поэтому он хотел разобраться в ситуации как можно
Оставаться одному в хирургической ординаторской Виктору не хотелось. Как-никак, в этом отделении он был гостем. А подниматься в родную реанимацию — слишком далеко. К тому же предполагалось скорое возобновление посиделок. Поэтому, отчасти из любопытства, отчасти за неимением лучшего способа провести время, Лавриненко увязался за долговязой фигурой Тыча и тщедушным тельцем отставного педагога.
Урологическое отделение располагалось на одном этаже с хирургическим.
На пороге их уже поджидала дежурная медсестра. Упитанная бабенка в возрасте вторичной ягодки.
— Чуть с ног меня не сшиб, — указала она на мужичонку, — из палаты сиганул, будто приспичило. Я хотела вдогонку крикнуть, что туалет в другой стороне, но, как увидала, что он в ординаторскую ломанулся, сами, думаю, разберетесь.
— Из какой вы палаты? — обернулся к пациенту Григорий.
— Шестая. Как по Чехову, — нервно улыбнулся тот.
— Посетитель еще не ушел?
— Это вы о парне и его родственнике? Сидят еще. Вежливые такие. Что это, спрашивают, за припадочный больной у вас в отделении. — Медсестра пожала широкими плечами. — Вы, говорят они мне, поосторожнее с ним.
— Вот сейчас и разберемся, кто здесь припадочный. — Тыч заметил увязавшегося за ними Виктора. — О, так нас много, управимся.
Дверь в палату была приоткрыта. Внутри горел свет.
— Вы — первый, — тихо сказал Григорий жалобщику. — Входите, неплотно закрываете двери и ведете себя так, будто ничего не произошло.
— Нет-нет, — замотал головой тот. — Я преподаватель, а не драматический актер. Особенно когда дело касается моей безопасности.
— Поймите, в данный момент у нас против этих ребят ничего нет. — Григорий сам улыбнулся невольной трафаретности, словно заимствованной из второсортного детектива, фразы. — Мы врачи, а не следователи. И обвинить их, основываясь только на ваших жалобах, не имеем права. Для того чтобы разобраться в ситуации, нам необходимо выслушать и другую сторону. А в нашем присутствии они вряд ли захотят откровенничать.
— Нет, и еще раз нет. — Педагог был непреклонен. — Я и не требую от вас разбирательства. Понимаю, что оно не в вашей компетенции. Прошу лишь выдворить этого шантажиста из отделения и перевести меня в другую палату.
Тут Виктор, ближе всех стоявший к палатным дверям, отчетливо уловил специфический запах, ощущавшийся им лишь несколько раз в жизни и связанный с незабываемыми воспоминаниями бурной юности.
— Гриша! А ну нюхни, — кивнул он в сторону двери.
Тыч непонимающе взглянул на коллегу, но по легкой улыбке на губах Виктора догадался, что намечается нечто интересное. Приблизившись, он в течение нескольких секунд принюхивался. Затем, скорее весело, чем раздраженно, хмыкнул и толчком открыл дверь.
— Употребление наркотических веществ, особенно в государственном учреждении, — серьезное правонарушение, ребята.
Пацаны были примерно одинаковой комплекции — худощавый астеничный тип. Сидящий на кровати рыжий тип расплылся широкой улыбкой:
— Ну наконец-то. А то задолбали под дверью шушукаться.
Стоявший у окна брюнет не спеша глубоко затянулся и, насмешливо взглянув на вошедших, выбросил длинную самокрутку в открытую форточку.
— Какие наркотики, доктор? О чем вы говорите? Мы с приятелем ароматическими смолами немного покадили. Говорят, успокаивает. А то у него сосед по палате чересчур нервный.
Ублюдки явно были довольны собой.
— Умно, умно. — Григорий уже предчувствовал грядущее словоблудие. — Тем не менее, молодой человек, на основании поступившей от пациента жалобы, вынужден просить вас покинуть отделение.
— Жалобы? — Приятели с наигранным недоумением переглянулись. — Простите, доктор, но мы тише воды ниже травы. Ничего не ломаем, никому не мешаем.
— Сосед вашего друга придерживается иного мнения.
— Его право, доктор.
— И, тем не менее, я вынужден настоятельно просить… — В голосе Тыча зазвенели металлические интонации.
— Понимаю, понимаю. Но, насколько мне известно, посещения больных разрешены до двадцати одного ноль-ноль, а сейчас, — оратор взглянул на дешевые электронные часы, — двенадцать минут девятого. Таким образом, в моем распоряжении еще сорок восемь минут.
Рыжий едва сдерживал смех, закусывая нижнюю губу и стараясь не смотреть на врачей. Брюнет же, напротив, говорил с напускной серьезностью.
«И даже после «косяка» так гладко чешет, — подумал Виктор. — Быть может, и мудак, но точно не дурак».
Парень, сделав паузу, вынул из кармана джинсов пластинку жвачки и принялся нарочито громко чавкать, выжидающе поглядывая на собеседников.
— Послушайте, молодые люди. — Фермер-географ уже не заикался, более того, в его голосе явственно проявились выработанные годами практики покровительственно-воспитательные интонации. — Я готов забыть о происшедшем между нами… гм, недоразумении, расценивая его как неудачную шутку. Однако я требую извинений в присутствии врачей и обещаний не повторять подобные розыгрыши в будущем.
Рыжий, не в силах более сдерживаться, прыснул коротким отрывистым смехом.
Доморощенный Цицерон развел в стороны руки, демонстрируя открытость своей натуры и искренность своих слов:
— Да о чем речь, товарищ. Мы к вам со всей душой. А если вы чего не поняли, так мы не обижаемся. Болезнь, возраст и все такое. Договоримся.
Мужичонка, явно не ожидавший подобного хамства, вновь утратил едва восстановившееся присутствие духа.
Виктор, доселе остававшийся молчаливым наблюдателем этого фарса, решил принять в нем непосредственное участие: