Спираль
Шрифт:
«Началось», – подумал Одинцов. За окном мелькал город. Теперь всё здесь выглядит совсем иначе. Старые районы быстро исчезают за облаками пыли и частоколом подъемных кранов. Скоро не останется знакомых дворов и местечек. Но вместе с тем исчезнут с лица земли и тесные тёмные конурки, прогнившие жилые ячейки для биологических функций госмашины прошлого. И в этом нет ничего меланхоличного. Сам город перестал быть только столицей – отдельное государство. Из соображений антитеррора. Свободный въезд-выезд закрыт. А значит, и инфраструктуру нужно подгонять под новые реалии.
Машина остановилась.
– Приехали! – чересчур громко сказал Рыжий.
«Торопит, гад. Видать, планы на вечер есть».
Одинцов пару секунд посидел с закрытыми глазами, приводя мысли в порядок. Тело неприятно ломило. Онемевший язык щипало.
«Пора».
Одинцов растёр лицо, отстегнулся и выскочил из машины.
– Перекурим и идём.
Старая советская двадцатиэтажка.
– Подъездов десять – не меньше.
Дом грядой стоял на возвышении. Холм за парковкой круто сбегал вниз, упираясь в подъездную дорогу. За ней – ровное зелёное поле, кое-где рассечённое асфальтной лентой. Справа торчали обгрызенные пеньки строящегося района, вальяжно размахивали стрелами краны. Слева – чёрные убогие островки деревенских домов, не понятно, как протянувшие столько лет.
Хорошо бы устроиться где-нибудь здесь. И чёрт с ним, что окраина – зато спокойно. Только шоссе рядом. Но воздух всё-таки получше.
Несмотря на жару, было ветрено.
«Может и правда дождь, как обещали? Хорошо бы…»
Рыжий заботливо протирал салфеткой запылённые стёкла и зеркала. Близнецы с лейтёхой-участковым стояли в стороне и о чём-то перешёптывались, едко ухмыляясь.
Одинцов докурил, отщёлкнул окурок и обречённо двинулся к дому.
– Пошли.
В подъезде было чисто. Глянцевито блестели стены и вымытые стёкла. Пахло мылом. Лифт не работал.
– Небось, сука, на последний? – спросил в никуда Петров.
– Аха, – откликнулся Иванов.
Дальше поднимались молча. Когда все отдышались, Одинцов позвонил.
– Я открою, – донеслось из-за двери, и тут же щёлкнул замок. На пороге стоял юноша. Одинцов заглянул в выездной. На Карпова Вячеслава Анатольевича 1948 года рождения парень похож не был.
– Нам нужен Вячеслав Анатольевич, – Одинцов шагнул в квартиру. Внутри стоял обволакивающий и тёплый запах библиотеки. Повсюду были книги. Очередной никому не нужный выезд. Настроение стало хуже некуда. Дома – Лёля, постель, горячий чай, душ… А ему на чёртовой окраине ревизию библиотеки проводить.
Вдоль стен вытянулись высокие, под потолок, стеллажи, заставленные книгами. Из-за них в прихожей было не развернуться, и близнецам с первушовцем пришлось топтаться на площадке.
– Владимир, кто там? – донеслось откуда-то из глубины квартиры.
– Обыск, – ответил Одинцов и повернулся к парню. – Ты кто?
– Это мой ученик… – из кухни вышел нелепого вида старик в цветастом фартуке. На носу Вячеслава Анатольевича расположились огромные «бабушкины» очки. Одинцов подумал, что именно так должны выглядеть домовые. – Чем, извольте спросить, вызвано ваше появление?
Одинцов достал из внутреннего кармана обтрепавшееся постановление об обысках.
– Почему не дома? – спросил он парня.
– Мы занимались, – Вячеслав Анатольевич оторвался от бумаги.
– Я не вас спрашиваю. Про комендантский час не слышал?
– Слышал, – с вызовом ответил паренёк. Одинцову захотелось съездить ему по башке. Большинство с почтением относилось к гвардии. Всё-таки, после её создания жизнь стала спокойнее. Но находились и такие вот юные недобунтари.
– Где живёшь?
– В соседнем подъезде.
– Документы.
– О, в этом нет необходимости – я могу подтвердить!
Одинцов пристально поглядел на старика.
– Иванов. Проводи.
– Я останусь, – жёстко выплюнул юноша.
– Слушай сюда, сопляк, – Одинцов выкрутил ему ухо. – Чеши домой…
– Молодой человек! Что вы себе позволяете! Как не стыдно! Прекратите немедленно!
– Слышь, старый… – рявкнул Петров.
Одинцов отпустил подростка и взглядом осадил гвардейца.
– Виноват, тыщстарштенант…
– Отведи его. И не трогай. И адрес его запиши. На всякий случай.
– Ну, милости прошу, – хозяин шагнул в комнату, освобождая место в тесной прихожей. – Может чаю?
– Нет, – отрезал Одинцов. – Вы укрываете в квартире… кого-нибудь?
– Молодой человек, – улыбнулся старик. – Ну, что вы… Нет, не укрываю.
– Храните оружие?
– Да бог с вами, какое… нет.
– Хорошо. Тогда мы начнём.
– Я…
– Вы должны присутствовать.
Одинцов мельком осмотрел обе комнаты, кухню, заглянул в ванную. Ему всегда казалось, что родительская библиотека огромна, и ещё больше книг вместить в стандартную двушку просто нереально, но здесь… Повсюду приходилось буквально протискиваться между шкафами и полками; в коридоре два человека не смогли бы разойтись.
– Нравится?
– Очень. Это невероятно! Вы преподаёте…
– Зарубежную литературу, – кивнул хозяин.
Они прошли в гостиную.
– Вы всё это прочли?
– Даже больше. Здесь только те, что могут понадобиться – на лекциях или захочется перечитать, например. Некоторых по две. Что-то на нескольких языках… Есть первые издания. Что-то даже подписано.
Одинцов вытащил наугад зелёный с тиснением том. В нише проглядывал еще один корешок.
– В три ряда. У этой стены. У той – в четыре. В коридоре – в два. Да, много. Больше, может, нигде такой и не увидите. Домашней имею в виду, конечно.
За спиной раздался грохот. Под ногами Иванова валялась груда книг.
– А чего мне, по одной их вытягивать? Мы тут неделю проторчим!
Впервые за последний месяц Одинцову стало невыносимо стыдно. Поначалу тоже было неловко. Из вечера в вечер он вламывается, грубит, топчет, стесняет. Хочет что-то найти, хочет поскорее лечь спать, хочет, хочет, хочет… А ведь это чужой дом. Но быстро понял, что переживать за всех – свихнёшься. А теперь вот снова подкатило из-за этого придурка.
В дверь постучали. Хозяин пошёл открывать.