Спиридов был — Нептун
Шрифт:
«Ему-то нынче в Казани все ближе к Москве, а мне как отсюда выкарабкиваться?» — грустил Мишуков и написал слезное письмо единственному оставшемуся заступнику Апраксину, расплакался, что ему с должниками рассчитаться надобно, семья без него бедствует. Тот был добрым душой, отозвался.
В начале ноября пришел ответ из Адмиралтейств-коллегии: «По доношению из Астрахани капитан-командор Мишуков в Верховный тайный совет о перемене оного Мишукова из Астрахани... объявить от коллегии мнение, что оного Мишукова для тамошних тяжестей,
Письмо было еще в дороге, когда в Москве тихо окончил свои дни и преставился Государственного тайного совета министр, Президент Адмиралтейств-коллегии, генерал-адмирал и прочая Федор Матвеевич Апраксин...
Но это печальное известие достигло Астрахани спустя месяц, незадолго до Рождества.
Накануне получения вести из Адмиралтейств-коллегии Мишуков спросил Урусова:
— Нынче почта пришла из Ленкорани. Генерал Румянцев захворал, надобно его в Баку в лазарет переправить. У нас на ходу одна «Екатерина», более послать некого. Как мыслишь, Спиридов потянет?
— Чем он хуже других, вытянет.
— Тогда снаряжай его, день-два, припасы погрузит и пускай с Богом отправляется, покуда Каспий не разбушевался, да передай, штоб по-над бережком следовал. Ежели заштормит, укроется, но в пути не мешкать, Румянцев ждет.
Урусов вдруг вспомнил:
— Паруса надобно ему в запас выдать да якорь лишний прихватить.
Скуповат был Мишуков на экипировку судов. На половине ботов паруса пестрели заплатами. Но тут был особый случай.
— Добро, — поежился Мишуков, — да скажи Спиридову, быть ему в Баку на зимовке. За старшего начальника там Прончищев, ему и подвластен будет. Пускай суммы довольствия положенные получит по первое апреля.
Впервые Александр Румянцев побывал на берегах Босфора вскоре после прутской неудачи Петра I. Царь давно присматривался к самому молодому «потешному». После взятия Нарвы приблизил. Полтава, Выборг — всегда был под рукой.
— Поедешь в Царьград, повезешь султану ратификацию договора с ним, — резко, с надрывом говорил тогда царь, переживая за невезение у Прута, — намекни ему, что пора отпустить Шафирова и Шереметева, к тому же выпустить на волю из темницы посла нашего Толстого.
После Царьграда ездил в Данию, оповещал о мире с Турцией.
Вторично стамбульские минареты увидел три года назад. Больше года канителились изворотливые турецкие чинуши, оттягивая ратификацию договора о разграничении владений с Персией. Но смышленый Иван Неплюев перехитрил все же турок, и Россия получила добытое на берегах Каспия. Правда, пришлось поступиться Тифлисом и Эриваном, но что поделаешь, турки сумели не без труда покорить и грузин и армян. У Петра Алексеича тогда были другие заботы.
Два с лишним года провел Румянцев в странствиях по предгорьям, хребтам и перевалам Кавказских гор. Вначале с турками из Кабарды от берегов Терека промеряли
Все бы ничего, но после кончины Петра Алексеевича неспокойно стало на душе у Румянцева. Затрещала власть в столице. Меншиков распоясался, графа Петра Толстого, доброго друга Румянцева, который разменял девятый десяток, упек на Соловки и сам загремел в Белозерскую глушь.
Нынче, с одной стороны, приелось ему, Румянцеву, в здешних краях, почитай, четыре лета не видел семью, дочерей да сынка. С другого боку, на троне утвердился Петр Алексеич, а его отца Румянцев в свое время под конвоем привез из Неаполя к отцу, царю Петру. Что ждет его, Румянцева, в столице?
Недавно дошли слухи, что лишили Румянцева былых поместий, отобрали двадцать тысяч, пожалованных Петром Алексеичем.
В силу теперь безмерную Долгорукие вошли, давние противники деяний Великого Петра.
Надо же, и нынешний император по злой иронии прозывается Петром Алексеичем. А Румянцев состоит под началом Василия Долгорукого, командующего войсками на Кавказе. Это Екатерина Скавронская вызволила его из небытия, из ссылки, где он очутился по приговору о деле царевича Алексея. Сколь переменчива судьба!
Вскоре Петр II пожаловал князя Василия Долгорукого генерал-фельдмаршалом, назначил состоять в Верховном тайном совете. Князь теперь в Баку не сидит, бывает наездами, больше все в Москве, подле юного царя, совет держит со своими родичами, они главенствуют при дворе.
А его, Румянцева, осенью вдруг прихватила лихорадка в Астрабаде. Велел везти себя в Решт, а оттуда на почтовом пакетботе хотел добраться в Баку, но прихватил сильный шторм, укрылись в Ленкорани. Отсюда послал записку Мишукову прислать судно понадежней для переезда в Баку.
Полторы недели спустя в Ленкорани распогодилось, засияло солнце, стало жарко по-летнему. Румянцеву стало лучше, он встал на ноги, прогуливался по кипарисовым аллеям, кутаясь в бурку, поглядывая на спокойную гладь небольшого залива.
Минула еще неделя, и утром на рейде появился долгожданный посланец из Астрахани. Зеркальная гладь моря предвещала устойчивую хорошую погоду, редкую для этого времени года.
Спиридов ошвартовал гекбот у небольшой пристани, а на берегу его, нетерпеливо прохаживаясь, уже ожидал Румянцев.
Предупрежденный еще Урусовым о требовательном генерале, Спиридов в парадной форме четко представился и отрапортовал о прибытии.
Завидя гекбот, Румянцев обрадовался, понравились ему и уверенные маневры судна при подходе к берегу. Но сейчас, слушая рапорт капитана, он досадно морщился, сердито думал: «Надо же этому мокроступу Мишукову прислать какого-то мальца, в Астрахани небось десятки капитанов».