Списали
Шрифт:
— Добрый вечер, Нина Александровна.
— Добрый вечер. — Она даже не пыталась скрывать удивленной растерянности и вообще показалась сейчас Гошке не такой уж строгой и раздраженной. Стояла перед ним обыкновенная женщина с авоськой в руке, в красном, туго перехваченном поясом, плаще, белых сапожках и смотрела на него продолговатыми глазами, удивленно мерцавшими из-под мягко припорошенных тушью ресниц.
— Не ждали? — глупо спросил Гошка.
— А вы ко мне? — еще больше удивилась Нина Александровна и, сообразив причину его появления, моментально переменилась, и вот уже перед Гошкой не самая обыкновенная женщина, а окулист тридцать второй
— К вам, — вздохнул Гошка и потянулся за авоськой. — Разрешите помочь.
— Спасибо. — В голосе — ледниковый период времен какого-нибудь палеолита. — Только вы напрасно пришли... Всего хорошего.
Она звонит, а Гошка смотрит ей в спину и ничего не может сказать. Он просто чувствует злое упрямство и сырость в ботинках.
Дверь распахивается, Нина Александровна переступает порог, и в этот момент Гошка в один прыжок у двери и ногу в раскисшем ботинке к косяку...
— Нина Александровна!
— Пустите, — холодно говорит она и пристально, совсем как в кабинете, смотрит на Гошку, — это хулиганство.
— Я не могу без этой справки, понимаете?
— Нет, не понимаю... Дайте закрыть дверь.
— Нет.
— Хорошо. Я позвоню в милицию. Вас заберут.
— Не позвоните, — усмехнулся Гошка.
— Это еще почему?
— У вас нет телефона.
— Вы и об этом уже знаете. — Гошке кажется, что голос у нее самую чуточку обмяк. — Я могу это сделать от соседей.
— Пожалуйста, — Гошка убирает ногу и отодвигается в сторону, как бы предлагая пройти к соседям. Но она не выходит и не закрывает дверь.
— Лучше уходите.
— Я буду сидеть в вашем подъезде, пока вы не согласитесь.
— В таком случае вам придется сидеть очень долго. Всю жизнь. Счастливо. — Она хлопнула дверью и два раза повернула ключ.
Гошка кипит, он набрал приличные обороты и готов сейчас на все. Вот тут-то он и пробормотал в бешенстве:
— А ведь дерьмовая баба! Человеческого языка не поднимает.
Но постепенно он успокаивается, садится на ступеньку того марша, который ведет на пятый этаж, и задумывается. Через два дня его группа уезжает на тренировочные прыжки, и если к тому времени справку не добыть — пиши пропало. Степаныч оставит в резерве, и вместо прыжков, вместо тайги, палатки и вечерних баек у костра — прокуренные коридоры авиабазы, красный уголок, забегаловки.
Мимо Гошки изредка проходят люди, подозрительно косятся на него, а какой-то мужик в шляпе с газетным свертком в руке спросил:
— Вы что здесь делаете, молодой человек?
— Сижу, — просто ответил Гошка.
— Это ясно. А вообще?
— И вообще — сижу.
— Странно. — Мужик многозначительно покашлял и пошел дальше.
Гошка поднял воротник плаща и привалился к стенке. От холодного промозглого дня клонило в сон. Он на секунду прикрыл глаза, а когда открыл — понял, что спал. Усмехнулся сам себе, с тоскою вспомнил свою постель в общаге и потянулся за папиросой. В это время ключ в дверях повернулся, и на площадку с мусорным ведром вышла Нина Александровна. Увидев Гошку, она искренне удивилась и растерянно спросила:
— Вы еще здесь?
— А где же мне быть? — сердито буркнул Гошка.
Нина Александровна поджала губы и пошла к мусоропроводу. Возвращаясь, она не очень уверенно сообщила:
— И совершенно напрасно. Ничего вы тут не высидите... Лучше идите домой.
— Спокойной ночи, — равнодушно пожелал Гошка.
Нина Александровна помедлила в дверях и скрылась.
—
Он просидел еще около часа и замерз. Несколько раз хотел плюнуть на всю эту затею и податься в общагу, но всякий раз в Гошке восставал злой червячок, точивший его самолюбие. Самолюбие штука великая. Гошка это знал, потому что однажды тащил на себе Ваню Лопаткина по гари двадцать пять километров и вытащил только на самолюбии. Ваня неудачно сошелся с землей, вернее с деревьями. Он угодил в бурелом и получил двойной перелом правой голени, а левую вывихнул в колене, и Гошка, наложив шину из осиновой коры, бросив парашюты и грузовую сумку, волок его по горячей золе, задыхаясь от дыма и жара. Когда в густом и мрачном ельнике Ваня попросил оставить его и сходить за подмогой, Гошка заколебался. В предложении Вани был резон, потому что Гошку начало покачивать, он все чаще спотыкался и слепо пер на деревья. А до поселка еще десять километров. Но что-то в Гошке превозмогло самого Гошку, и он потащил Ивана дальше. А утром, когда их забрал вертолет и летели они с Ванюшей в райцентр, увидел Гошка в круглый иллюминатор, что от густого ельника остались лишь дымящиеся пни да острые пики обугленных листвянок. Он ничего не сказал Ивану, но ельник и свое минутное раздумье запомнил.
Гошка пошевелился, удобнее устраиваясь у стенки и вновь закуривая. В это время сверху опять появился тот, в шляпе, но уже без газетного свертка. Он поравнялся с Гошкой и вперил в него раздраженный взгляд.
— Сидим? — спросил мужчина.
— Сидим, — односложно ответил Гошка.
— Курим? — мужчина прищурил глаза. — Бог знает что, превратили подъезд в конюшню.
— Слушай, дяденька, — нахмурился Гошка, — проходи...
— А ты мне не командуй, — побелел мужчина, — не дорос. И прошу освободить подъезд.
— Да ты что, в самом-то деле, на пробку наступил? — Гошка встал.
— Выматывайся, говорю, пока добром прошу.
— Да ну, — удивился Гошка и нехорошо повеселел, — а ты попробуй не добром.
Мужчина оглянулся и отступил от Гошки.
— Хор-рошо, — многообещающе протянул он, — раз ты человеческих слов не понимаешь, будем говорить в другом месте.
— Слушай, дяденька, у тебя давно шляпа с головы слетала? Сейчас слетит.
— Ну подожди. — Мужчина пошел было обратно по лестнице, но Гошка перехватил его за рукав.
— Дя-день-ка! Не поднимай бучу. Добром и я тебя, прошу. — Гошку потряхивало от злости. — Я тебя не трогал, и ты меня не трожь.
— А ну пусти! — неожиданно громко взвизгнула шляпа и попыталась вырваться. — Шпана несчастная.
— Это ты врешь, — Гошка легко подтянул шляпу к себе, — врешь, дяденька. Я нормальный человек, а вот ты...
— Пусти-и! — теперь уже изо всех сил завопила шляпа, и Гошка понял, что дело дрянь. Но его понесло и остановиться, смирить себя он уже не мог. Включилось все то же самолюбие, о котором размышлял Гошка несколько минут назад.
И в это время боковым зрением Гошка заметил выскочившую из квартиры Нину Александровну. В следующее мгновение он почувствовал, как его тянут за рукав и лишь потом услышал ее голос:
— Сейчас же прекратите! Слышите, Разуваев, отпустите его!
Гошка отпустил, и неожиданно твердая рука Нины Александровны втолкнула его в прихожую. Дверь захлопнулась, и он увидел перед собой напуганную девочку в ночной рубашке. За дверью Нина Александровна что-то объясняла.
— Не спишь? — спросил Гоша.