Список донжуанов
Шрифт:
– Георгий!
Ответить не пожелали, из ванной доносился шум воды, морячок его тоже услышал, удовлетворенно кивнул и предложил:
– Присаживайтесь.
Мы устроились на скрипучем диване, и я от безделья принялась оглядываться.
Ничто в комнате, в которой мы находились в настоящее время, не указывало на личность хозяина. Если честно, никаких мужских вещей я не обнаружила, не считая гитары с красным бантом, которая могла принадлежать как мужчине, так и женщине. Квартира убранством напоминала те, в которых доживают свой век одинокие старушки. Старенькая мебель, в стареньком серванте сервиз, где не хватает двух чашек, а крышку чайника
Морячок между тем постучал в дверь ванной и позвал:
– Георгий, мы пришли. Сейчас… – почему-то перешел он на шепот, обращаясь к нам.
– А чего он дверь не запирает? – додумалась спросить Марья.
– Наверное, нас ждал, – ответил морячок, а я подумала, что воров здесь можно не опасаться по очень простой причине: брать-то в сущности нечего. Телевизор и тот отсутствует, а это, я вам скажу, показатель.
Дверь ванной с шумом открылась, видеть хозяина мы пока не могли, но услышали.
– Одну минуту, – сказал он и прошел в соседнюю комнату.
Я немного растерялась: меня поразил его голос. Он совершенно не вязался с обликом, который я успела создать в своем воображении. Голос был красивым, мягким и вместе с тем умудрялся звучать так, что сразу же хотелось вытянуться и взять под козырек, то есть с явной начальственной интонацией, причем не выработанной долгими годами и тренировками, скорее его обладатель был с рождения уверен: стоит ему сказать, и… Между прочим, морячок, заслышав друга, вскочил и теперь, переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывал на дверь. Я вдруг заволновалась, а Марья напряженно вытянула шею.
Послышались шаги, и он наконец вошел. Первым моим чувством было разочарование, не знаю, чего я ожидала в ту минуту, но в комнату вошел вполне обычный мужчина лет тридцати – тридцати пяти, с темными, зачесанными назад волосами, симпатичным лицом и насмешливо кривящимися губами. Одет он был в светлые брюки, бежевую рубашку и бежевого цвета ботинки.
– Здравствуйте, – сказал он и сел в кресло возле окна, закинув ногу на ногу.
Морячок тут же пристроился рядом, стоял, опершись на высокую спинку и скрестив ноги, и безмятежно улыбался, при этом чем-то неуловимо напоминал кота, сытого и в тельняшке. Вот-вот заговорит гнусаво: «Я не жадный, я хозяйственный».
– Ну, что? – спросил Георгий, обращаясь не к нам, а к морячку.
– Похоже, в самом деле что-то происходит, по башке парня отоварили серьезно.
– Ну и?..
– Очень может быть, что муженек. А кто еще?
– Что за тип?
– Так, шпана. Но корчит из себя крутого. Напакостить вполне способен.
– А девушка?
– Девушка красивая, – раздвинул рот до ушей морячок.
– Сам вижу, – недовольно буркнул Георгий.
К тому моменту я уже пребывала в легком трансе, и не только потому, что мало чего поняла из их беседы. Бог знает откуда взявшийся Георгий прямо-таки завораживал, мое разочарование испарилось в тот момент, когда он достиг стула, а потом пошли вещи фантастические: по неведомой причине
На бывшего разведчика, живущего в бабушкиной квартире, он не походил – впрочем, ни на кого другого тоже. Держался он так, точно он здесь хозяин, не в этой квартире, а вообще. Ко всему прочему выяснилось, что у него желтые глаза. И светились они золотым огнем. «Линзы, – подумала я. – Конечно, линзы. Какой дурак мог додуматься до такого? Или не линзы?» От этих глаз оторопь брала, так что я ничуть не удивилась, когда Марья торопливо перекрестилась и даже пробубнила:
– Чур меня.
Только я хотела разозлиться: что, в самом деле, за глупые мысли приходят в голову, как вздохнула с облегчением. Георгий чуть сдвинулся, уходя от света, и глаза его стали почти обыкновенными, скорее карими… или зеленоватыми.
Мужчины продолжали болтать, а я наконец поняла, что меня беспокоило с самого начала: уж очень эта пара напоминает булгаковские персонажи. Я все ждала, когда «кот» проговорится и назовет того, что в кресле, «мессир». Можете представить, какое это произвело на меня впечатление, еще никто и никогда с таким успехом и так долго не пудрил мне мозги.
– Прекратите это! – рявкнула я так громко, что удивила саму себя.
Георгий поднял брови, затем повернулся к морячку и довольно заметил:
– У девушки есть характер.
– Похоже, она в отца, – кивнул тот. – Хотя, может быть, в мать.
– Придурки, – сказала я, поднимаясь, пошла к двери и потянула за собой Марью.
Она пребывала в прострации, хлопала глазами, что-то бормотала под нос и едва ноги переставляла. Это здорово меня нервировало, мне хотелось побыстрее покинуть квартиру.
– Девушка, – позвал Георгий, обращаясь исключительно ко мне, на Марью он попросту не обращал внимания, – вернитесь. Мы вам поможем.
– Да пошли вы, выпендрежники дешевые, – в сердцах ответила я и покинула-таки квартиру. Впрочем, никто этому не препятствовал.
Как только мы оказались на лестничной клетке, Марья обрела способность говорить внятно и двигаться быстро и первым делом предложила помолиться. Я ответила, что этим можно заняться дома, куда мы и поспешили.
– Я ничего не поняла, – заволновалась Марья. – Этот Георгий, он кто?
– Жулик, – в сердцах сказала я, непостижимым образом продолжая чувствовать его превосходство над собой. Это прямо-таки бесило меня и не позволяло рассуждать здраво.
Дома Марья помолилась, а я выпила кофе и понемногу успокоилась. Парень из тех, что мнит себя пупом вселенной. Любит морочить людям голову, а сам гроша ломаного не стоит. Достаточно взглянуть на его квартиру… хотя квартира явно не его. Снимает или купил на днях и не успел сделать ремонт. Да плевать мне на его квартиру. Тряпки на нем дорогие, это факт, а ботинки стоят столько, что среднестатистический житель нашей страны, услышав цену, бестрепетно отправил бы их обладателя в сумасшедший дом. К таким ботинкам нужны золотые часы, очень бы подошел «Ролекс», к примеру. Однако часы на нем были отечественные «Командирские» – либо память о ком-то или о чем-то, либо в оригинальность играет. Чего это я о нем так много думаю? Хотя понять нетрудно: он сумел непонятным образом продемонстрировать мне свое превосходство, а я этого очень не люблю. Впрочем, кто же любит?