Список приговоренных
Шрифт:
– Только положительно! – Гурову предложение собеседницы очень понравилось. – А как скоро вы могли бы выполнить эту работу?
– Минут двадцать времени у вас есть? Ну, тогда походите, посмотрите на экспозиции, а я тем временем попытаюсь заняться рисованием. Ну и заодно набросаю на бумаге контакты покойного Платона Модестовича. Хорошо? – Закончив говорить, старший менеджер, не дожидаясь ответа, быстро зашагала прочь.
Гуров, заложив руки за спину, не спеша приблизился к одному из ближних стеклянных колонн-шкафов. С интересом разглядывая его содержимое – курительные
Перейдя к другому шкафу-колонне, где красовались старинные табакерки и портсигары самых разных форм и размеров, изготовленные из драгметаллов, полудрагоценного камня, слоновой кости, черного дерева и тому подобного, Лев продолжал наблюдать за антикварами. Неожиданно, вынырнув откуда-то сбоку, к нему подошел Игорь и, протянув флеш-карту, доверительно пояснил:
– Сбросил все архивы за последний месяц. «Гигов» на шестнадцать потянуло. Хорошая флешка – загрузилась без глюков, прямо в момент.
Лев поблагодарил продавца и, положив мини-накопитель информации в карман, продолжил свой путь по залу, делая вид, будто изучает заключенные в его стенах плоды труда сотен, большей частью, безвестных мастеров. Оказавшись рядом с интересовавшей его парой антикваров, которые рассматривали какие-то необычные фужеры с искусной гравировкой, он прислушался к их разговору. Те вполголоса сетовали на то, что «Модестыч где-то задерживается», а то он в момент назвал бы настоящую цену этих «объектов».
– Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, но меня интересует все, связанное с Платоном Модестовичем, и поэтому я хотел бы задать вам несколько вопросов. – Лев улыбнулся, как бы извиняясь за свою возможную бестактность. – Вы с ним хорошо знакомы?
Мужчины, умолкнув, переглянулись и молча воззрились на рослого незнакомца, скорее всего пытаясь понять, не несет ли он в себе какой-либо угрозы.
– А вы кто будете? Тоже увлекаетесь антиквариатом? – наконец спросил один из коллекционеров.
– Нет, я из уголовного розыска, – просто ответил Лев.
Предваряя вопросы антикваров, он пояснил причины своего интереса, вкратце рассказав о случившемся с «Модестычем». На тех известие о непонятной смерти Зубильского подействовало довольно-таки шокирующе. Мужчины снова переглянулись. На их вытянувшихся лицах было написано: «Ничего себе кульбит!.. Как бы и нам следом за ним не отправиться…»
Понимая их внутреннее состояние, Гуров поспешил заверить своих собеседников в том, что кончина Платона Зубильского никак не свидетельствует о появлении в городе некоего маньяка-антикварофоба. Даже если смерть «Модестыча» и носит насильственный характер (что вообще-то еще следует доказать!), в большей степени ее стоит отнести к разряду заурядной бытовухи.
Это несколько разрядило атмосферу, и антиквары, назвавшиеся Петром Александровичем Штыровым и Робертом Олеговичем Степановым хоть и без особого энтузиазма, но кое-что о своем знакомом рассказать все же рискнули. По словам обоих знатоков редкостей и ценностей, Зубильский был человеком весьма скрытным. Например, мало кто мог похвастаться тем, что бывал у него дома. Но для Петра Штырова и Роберта Степанова Платон исключение все-таки сделал, хотя, по словам обоих, ни тот, ни другой в его друзьях не состояли. Их отношения укладывались в рамки «шапочного знакомства», может быть, несколько расширенного формата.
После визита в его обиталище приятели долго пребывали в состоянии, мягко говоря, обалдения. Они уже много лет занимаются коллекционированием различных диковин и уникальных редкостей, однако увиденное в квартире Зубильского превзошло все их мыслимые ожидания. Те вещи, которые для них, людей далеко не бедных, из-за своей запредельной цены были абсолютно недосягаемы, у Платона лежали, что называется, навалом. Даже чаем он их угощал из чашек, цена которых могла измеряться в тысячах рублей за каждую.
– Не хочу бросить тень на память господина Зубильского, но у меня складывается такое впечатление, что он пригласил вас лишь для того, чтобы шокировать своими богатствами… – сочувственно улыбнулся Лев. – Причем, без риска излишней огласки. Вы же не стали на каждом углу рассказывать о его невероятной коллекции? Все правильно, вы придерживаетесь определенного кодекса поведения, о чем он знал наверняка. Его, конечно, понять можно – как ни верти, а показать свое собрание хочется всякому, и даже очень хочется… Верно?
– Ну, в общем-то, вы правы… – Штыров сокрушенно вздохнул. – Есть такая беда. Без конца любоваться своей коллекцией в одиночку однажды надоедает, хочется показать кому-то еще. Правда, иногда это приводит к не очень хорошим последствиям…
– Совершенно верно! – Степанов говорил, покачиваясь взад-вперед. – А Платон, насколько я смог его понять, всегда был «себе на уме». Он просчитывал каждое свое действие на несколько шагов вперед. И нас он – в этом вы совершенно правы – пригласил лишь для того, чтобы – да, произвести впечатление. Кстати, я не слышал, чтобы кроме нас двоих он приглашал кого-то еще, так что в его квартире – я в этом уверен! – человек случайный, способный причинить ему вред, оказаться никак не мог. Наверняка его кончина или естественного порядка, или… или к этому причастен кто-то из его близких.
Как далее поведали коллекционеры, в их среде излишняя демонстративность не приветствуется. Впрочем, излишняя закрытость тоже не в фаворе – она воспринимается как признак ярого жлобства. То есть в этом смысле Платон Зубильский из общей массы своих коллег заметно выделялся.
А еще, по их словам, у него, в отличие от многих других, имелось какое-то особое, почти инстинктивное чутье на подлинные редкости и ценности. Кроме того, он каким-то неведомым образом всегда точно знал, где, что и почем, однако держал эту информацию строго при себе, ни с кем ею не делился. Более того, даже если на его глазах кто-то из новичков делал напрасную покупку, он никогда и ни при каких обстоятельствах не пытался предостеречь от пустой траты. За это его некоторые очень даже недолюбливали.