Сплит
Шрифт:
— Хa! Да, что ж, он мог бы попытаться. — Я пристально смотрю на своего бывшего парня. — Как будто я когда-нибудь позволю ему снова прикоснуться ко мне.
— Ты гребаная лгунья! — лицо Тревора напрягается, а на лбу вздувается вена. — Ты бы сделала все, что я попрошу, чтобы добраться до Лос-Анджелеса. Не веди себя сейчас так самодовольно. Ты трахалась со мной на протяжении всего обучения в колледже, только чтобы получить работу, и не…
— Достаточно. — Мой отец подходит к Тревору и поднимает его со стула. Со связанными запястьями и лодыжками папа перекидывает его через плечо. —
Гейдж становится немного выше.
— Да, сэр.
Удовлетворенный ответом Гейджа, мой отец направляется к выходу с дергающимся и раздраженным Тревором. Как только дверь закрывается, я смотрю на Гейджа. Между нами воцаряется тишина, мы оба бросаем вызов другому заговорить первым.
— Ты причинил мне боль.
Он откидывается назад, его плечи опускаются, взгляд направлен в пол.
— Я знаю.
— Почему? — это единственное слово вырывается как крик из моей души.
— Я думал… бл*дь. Видел тебя в больнице. Он поцеловал тебя.
Я резко втягиваю воздух.
— Ты был там? Это было не то, что ты думаешь…
— Лукас знал, что это не так. Он понял. — Он переминается с ноги на ногу и, наконец, переводит взгляд на меня. — Это был я. Я был… напуган. Думал, мы тебя теряем.
— Поэтому ты оттолкнул меня.
Его веки медленно опускаются. Это означает «да».
— Я не привык чувствовать это… — он погружает кончики пальцев в пространство между грудными мышцами, — …так глубоко. Это чертовски страшно. — Его серый взгляд встречается с моим. — А я никогда не боюсь.
Я чертовски хочу, чтобы его объяснение могло стереть память и избавить от душевной боли из-за совершенного им поступка.
— Ты никогда не будешь доверять мне настолько, чтобы полюбить.
Он делает шаг вперед, но, должно быть, видит что-то в выражении моего лица и останавливается.
— Это неправда. Я доверяю тебе. Доверяю. Но не могу потерять тебя, вот и все. Мы не можем жить без тебя, и это… — он глубоко вздыхает. — Как я могу тебе это доказать?
Я с трудом сглатываю и надеюсь, что то, что собираюсь сказать, не отбросит нас на два шага назад в том прогрессе, которого мы достигаем. Но я должна знать, что он доверяет мне, и это единственный способ.
— Расскажи мне, что произошло в ту ночь, когда погибла твоя семья.
Его лицо бледнеет.
— Ты возненавидишь меня, когда услышишь.
Я придвигаюсь ближе, пока мы почти не соприкасаемся, но отказываюсь делать первый шаг. Он потянется ко мне, когда будет готов.
— Никогда не смогла бы ненавидеть тебя, Гейдж.
— Думал, что я все испортил.
— Ты почти сделал это, но, к счастью для тебя, я так легко не сдаюсь.
— Ты должна отпустить нас, найти ту жизнь, которую ты заслуживаешь, Шай. — Его глаза сияют, и он опускает подбородок. — Я не могу обещать, что не причиню тебе боль снова.
— Конечно, ты можешь.
— Не могу. Это все так ново, и я так чертовски боюсь все испортить.
—
Его руки обвиваются вокруг меня, и он зарывается лицом в мою шею, кожа его щек холодная и липкая на моем разгоряченном горле. Его большое тело обмякло на мне, что кажется желанным поражением.
— Почему ты намерена уничтожить меня, Шай? — он опускает свои стены, и моя грудь наполняется теплом, когда его доверие окутывает меня, как теплое одеяло. Его губы танцуют по моей коже. — Почему?
— Я не хочу уничтожать тебя. — Мой пульс стучит в ушах от дрожи в его голосе. Никогда не слышала, чтобы он был таким расстроенным. Я обнимаю его, прижимая к себе. — Хочу, чтобы ты позволил мне любить тебя.
Он отстраняется, его глаза мерцают, и я каким-то образом чувствую, что Лукас пытается пробиться. Обхватываю его челюсть обеими руками.
— Я люблю тебя, Гейдж. Люблю.
Его лицо искажается, как будто ему больно.
— Я причинил тебе боль. — Его голос становится как у капризного ребенка.
— Ты должен был поговорить со мной. Я бы все объяснила.
Черты его лица становятся холодными, отстраненными.
— Ни один мужчина не должен прикасаться к тебе губами.
— Гейдж, пожалуйста. Послушай меня. Дастин совершил ошибку, это точно. Он извинился. И знает, где мое место, что оно не с ним. — Я заглядываю ему в глаза, умоляя увидеть правду в моих. — Я не хочу никого, кроме тебя.
Легкая улыбка появляется на его губах.
— И Лукаса.
— Конечно, и Лукаса. — Я провожу большим пальцем по его нижней губе, и он закрывает глаза.
— Я не убивал их, — шепчет он.
Облегчение омывает меня, как самая теплая ласка. В глубине души я уже знаю, что Лукас и Гейдж не способны на убийство детей, но услышать это непосредственно от единственного выжившего той ночью человека заставляет меня успокоиться.
Он не убивал их.
— В ночь, когда они умерли… — он смотрит на свои руки. — Мама, она… умела наказывать. С ней это всегда было ментальной игрой. Я даже не знаю, что мы сделали в тот день, чтобы так сильно ее разозлить. — Он смеется, но это совсем не смешно. — Не то, чтобы ей когда-либо нужна была причина, чтобы издеваться над нами. — Выражение его лица становится мрачным, как будто кто-то щелкает выключателем. — Она позвала нас всех в комнату и вручила Майки нож.
Я поджимаю губы, сдерживая свои слова, рыдания и дыхание.
— Она приставила пистолет к голове Майки. Я помню, что он был серебристым. — Гейдж моргает, затем хмурится, как будто все это разыгрывается у него в голове. — Она сказала ему, что если он не зарежет нашу сестру, то всадит ему пулю в мозг.
Я хочу умолять его остановиться, спасти от кошмара его прошлого, но знаю, что ему нужно рассказать об этом так же сильно, как мне нужно это услышать.
— Майки плакал и умолял не убивать его. — Его голова склоняется набок, а холодные, затравленные глаза смотрят на меня. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы десятилетний мальчик умолял сохранить ему жизнь, Шай?