Спор о Сионе
Шрифт:
Бёрнс позволяет нам здесь бросить ещё один взгляд на закулисный аукцион. Два кандидата на высшую должность в Соединённых Штатах (Томас Дьюи кандидировал от Республиканской партии) выглядят, как дети, натравленные один на другого обещанием кулька с конфетами. Разыгрывая сионистскую карту в вопросе раздела Палестины, Труман далеко ещё не обеспечивал демократам победы, ибо до выборов оставался целый год, в течение которого сионисты подвешивали кулёк со сластями всё выше, требуя всё больше и больше, а республиканцы, в свою очередь, набивали цену. В отчаянии, Форрестол попытался убедить республиканского кандидата Дьюи: «Я сказал ему, что палестинский вопрос глубочайшим образом беспокоит меня с точки зрения безопасности страны, и снова попросил, не могли ли бы обе партии с обоюдного согласия изъять этот вопрос из предвыборной кампании». Ответ губернатора (штата Нью-Йорк) Дьюи не отличался от ответа Трумана: «Добиться результатов будет очень трудно из-за возбуждённого поведения еврейства, для которого Палестина стала эмоциональным символом, а также потому, что Демократическая партия не захочет отказаться от еврейских голосов». Дьюи и дальше, после этого разговора, старался переплюнуть демократов в погоне за «еврейскими голосами», будучи вероятно немало
После этого Форрестол попытался поддержать оппозицию со стороны госдепартамента своим меморандумом от 21 января 1948 г., в котором он проанализировал угрозу национальной безопасности, проистекающую из вовлечения Америки в палестинскую авантюру: «Весьма сомнительно, чтобы существовал какой-либо иной сектор наших внешних сношений, обладающий большим значением или таящий в себе большие опасности… для безопасности Соединённых Штатов, чем наши отношения с Ближним Востоком». Он предостерегал, что «мы можем навсегда испортить наши отношения с мусульманским миром» и, сделав ложный шаг, «ввязаться в войну». Он отметил, что среди отдельных республиканцев он смог найти «некоторое одобрение» его предложений изъять палестинский вопрос из партийной политики», но что среди демократов господствует мнение, «что значительная часть партийных фондов финансируется из сионистских источников, которые требуют взамен права распоряжаться этой частью нашей государственной политики». Последние семь слов дословно отражают положение и не оставляют в нём сомнений. Сионисты требовали подчинения им американской государственной политики, обещая взамен четырёхлетнее президентство тому, кто даст больше. Были ли они действительно в состоянии дать обещанное, никогда не смогло быть проверено; партийные организаторы верили им на слово, а кандидаты обеих партий напяливали на себя власяницу покорного смирения даже ещё до своего выдвижения, зная (или опасаясь), что без неё их даже не выдвинут.
Форрестол настаивал, чтобы государственный секретарь (генерал Маршалл) заявил президенту официальный протест, указав, что большое число евреев «считают нынешнее рвение сионистов чреватым самыми опасными последствиями не только в смысле раскола, вносимого ими в жизнь Америки, но в конечном итоге и для положения евреев во всём мире». Заместитель государственного секретаря Ловетт, прочтя меморандум Форрестола, показал ему другой, уже заготовленный плановым отделом Госдепартамента. Президенту сообщалось в нём, что план раздела Палестины «практически неосуществим» (совершенно так, как британскому правительству его колониальные чиновники указывали на «практическую неосуществимость» английского «мандата» в Палестине); далее, что против интересов Америки поставлять оружие сионистам, не давая его арабам; и что Соединённые Штаты не должны браться за насильственное проведение «рекомендации» о разделе, но должны наоборот стараться, чтобы она была взята обратно. Ловетт добавлял, что «использование другими Организации объединённых наций в качестве пропагандной платформы усложняет ведение нашей внешней политики», отметив, что Госдепартамент считает «серьёзной помехой и препятствием для своей работы деятельность в Белом Доме м-ра Найлса обращающегося непосредственно к президенту по всем вопросам, касающимся Палестины». Заместитель государственного секретаря сообщил Форрестолу, что как-раз в тот самый день он снова оказался под «давлением» с той же стороны: Найлс позвонил по телефону из Белого Дома, «выразив надежду, что эмбарго на продажу вооружения сионистам будет снято».
Джеймс Форрестол явно уже стал к этому времени досадной помехой для сил позади Белого Дома, и было решено его убрать. Для начала к нему явился с визитом Франклин Д. Рузвельт младший. Сколь бы ни обещал его батюшка на смертном одре не предпринимать «враждебных действий против арабов», сынок (нью-йоркский политикан с надеждами на президентство) был рьяным приверженцем сионистов. Форрестол заявил ему в лицо, «что методы, применявшиеся людьми, не принадлежавшими к правительству, для оказания давления и принуждения на делегатов других наций в Генеральной Ассамблее граничили со скандалом». С некоторым удивлением он отмечает в своих записях, что в ответ на это его посетитель «воздержался от угроз», и тогда он объяснил ему свой план «изъятия палестинского вопроса из партийной политики» путём соглашения между обеими партиями. Достойный отпрыск своего родителя, м-р Рузвельт мл., ответил, что «это невозможно, что страна уже слишком втянута в это дело, и что кроме того подобного рода соглашение неизбежно послужит к поражению демократов и победе республиканцев». На что Форрестол ответил, что «отказ следовать за сионистами возможно приведёт к потере штатов Нью-Йорк, Пенсильвания и Калифорния» (те самые «ключевые штаты», о которых говорил парторганизатор Мак Грат), «однако мне кажется, что настало время кому-нибудь подумать и о том, не потеряем ли мы Соединённых Штатов».
Комментарий к этому со стороны м-ра Рузвельта мл. остался неизвестным, но во всяком случае он оказался предвестником многих бед для Форрестола, поскольку в тот же день (3 февраля 1948 г.) в дело вмешался сам Бернард Барух. Ранее оппонент сионизма, Барух стал теперь таким ревностным его защитником, что его совет Форрестолу гласил «перестать заниматься этим вопросом… поскольку во мне уже видят, притом в такой степени, что это угрожает моим собственным интересам, противника палестинской политики Объединённых Наций». Этими зловещими для Форрестола словами впервые в анналах нашей истории отмечается непосредственное вмешательство Баруха в высокую политику, и в характере этого вмешательства не остаётся сомнений. Его «советом» было, ни много ни мало, чтобы Форрестол, член кабинета и ответственный министр, больше заботился бы о собственных интересах, которые теперь были под угрозой; до тех пор министр Форрестол считал своим долгом заботиться исключительно об интересах своей страны. Форрестол не пишет, увидел ли он в этом совете угрозу; однако, его записи о визите молодого Рузвельта в тот же день показывают, что мысль об «угрозе» не была ему чужда.
Похоже, что полученный «совет» навёл на Форрестола страх, до и после него сковывавший в конечном итоге почти всех, кто пытался отделаться от крепостной зависимости Сиону. Четырьмя днями позже (7-го февраля 1948 г.) он набросал последний свой документ по данному вопросу, никогда не представленный им президенту, но содержащий кое-что имеющее
Отказ от дальнейшего сопротивления ему не помог, и в течение последующих двенадцати месяцев он был буквально затравлен до смерти. Его конец должен быть здесь описан до того, как мы перейдём к вооружённому захвату Палестины; он был классическим примером преследования при помощи клеветы, приводящего жертву к смерти. Автор этих строк прибыл впервые в Америку в начале 1949 года и был поражён ядовитой подлостью нападок печати и радио на некоего Джеймса Форрестола, министра обороны по должности. Кроме имени ему об этом человеке не было известно ровно ничего, а его роль в описанной выше истории была совершенно неизвестна широкой публике. Тем не менее, она ежедневно читала в слышала, что он был ненормальным, был трусом, не вступившимся за свою жену при нападении грабителей, что он подавал ложные сведения при уплате налогов и т. п. Случайно, автор познакомился с одним из друзей Форрестола, который сообщил ему, что министр доведён этим преследованием до такого состояния, что его близкие были в сильнейшей тревоге за него. Несколько недель спустя он выбросился из окна небоскрёба, оставив на столе списанные из греческой трагедии стихи, заканчивавшиеся словами: «Горе, горе! таков будет плач…» (О смерти Форрестола см. примечание к главе 33).
Американские законы о клевете весьма либеральны и различны в разных штатах, а судебные процессы тянутся очень долго. Даже выигрыш такого процесса, как правило, не приносит никакой реабилитации или возмещения. Практически, почти нет границ тому, что можно говорить о том, кого решили оклеветать; поношения печатаются в стиле, разжигающем страсти толпы, а когда они передаются по радио, то это делается в бешеных тонах, напоминавших автору вой африканских дикарей в моменты исступления. В наследии Форрестола была найдена тетрадь, полная записей и вырезок этих поношений, и под конец жизни он не в состоянии был слушать радио. На его голову были вылиты целые ушаты помоев и грязи, а под конец два радио-диктора объединились для нанесения последнего удара. Один из них объявил (9 января 1949 г.), что «на этой неделе президент Труман примет отставку Форрестола», присовокупив к этому враньё насчёт каких-то акций германского химического концерна «И.Г.Фарбен». 11 января другой диктор сообщил миллионам слушателей, что отставка Форрестола давно бы уже состоялась, если бы первый диктор не сообщил о ней преждевременно; к этому была добавлена история с грабежом каких-то драгоценностей. За несколько недель до этого президент Труман сообщил представителям печати, что он просил Форрестола не подавать в отставку; 1-го марта он вызвал Форрестола к себе, потребовав его немедленной отставки сроком к 1-му мая, без указания причин. Форрестол покончил самоубийством 21 мая, на похоронной церемонии Труман назвал его «жертвой войны».
Кстати, примерно в то же время ещё одного из современников подобным же образом загнали на порог смерти; если он выжил, то только из-за того, что его попытка самоубийства оказалась неудачной. Его преследование исходило из тех же клеветнических источников, хотя он провинился в другой области: Уиттакер Чамберс осмелился раскрыть проникновение коммунистической агентуры в аппарат американского правительства. Автор этой книги был в то время в Америке, став свидетелем преследования Чамберса, описанного впоследствии им самим; в его книге приводится любопытный пример того, о чём шла речь раньше (см. главу 16), а именно о талмудистской практике «проклятия с помощью пристального злого взгляда» (согласно «Еврейской Энциклопедии»). Правоверные талмудисты не преминут усмотреть в попытке самоубийства Чамберса и в последовавшем ухудшении его здоровья подтверждение дословной правильности и эффективности «закона» в этом вопросе.
После того, как предупреждение со стороны Баруха заставило Форрестола отступить, ответственные сотрудники госдепартамента, во главе с генералом Маршаллом, продолжали борьбу; в течение всего этого времени, в Англии, Бевин также сражался в одиночку с консервативной оппозицией, как и с собственной партией. Был один момент, когда в обеих странах, впервые после 1917 года, министры и их сотрудники, казалось бы, могли одержать победу. Это случилось в марте 1948 года, когда, в результате «рекомендации», кровавые беспорядки в Палестине усилились настолько, что Совет Безопасности ООН вынужден был забить отбой. Даже Труман был в панике, и его представитель в Совете Безопасности объявил о перемене американской политики, предложив (19 марта 1948 г.) отложить раздел Палестины, установить перемирие между враждующими сторонами и, по окончании срока английского «мандата», установить «опеку» над страной. Фактически таково было предложение меморандума Госдепартамента, сделанное уже в январе того же года. Всё указывало на то, что в самый последний момент безумная идея «еврейского государства» наконец терпит крах. После военного угара начался постепенный возврат к разумному мышлению — процесс, который Ллойд Джордж 30 лет тому назад предостерегающе называл «оттепелью»; если сионистская авантюра теперь провалилась бы, то возродить её стало бы возможным только в результате третьей мировой войны. «Опека» стала бы, разумеется, тем же «мандатом», только в иной форме и с Соединёнными Штатами в качестве её главного исполнителя; легко было предвидеть, что через десять или двадцать лет, в результате продолжающегося сионистского давления, американцы убедились в невозможности «мандата». Другими словами, вопрос стоял: теперь или никогда, и сионисты не теряли времени для нанесения решительного удара. Они поставили «Объединённые нации» перед свершившимся фактом, разделив страну сами. Террористический акт, с помощью которого это было достигнуто, был прямым следствием политики, принятой Всемирным сионистским конгрессом в 1946 г., на котором «деморализующие силы в нашем движении» (слова Вейцмана) договорились о методах «сопротивления… обороны… активизма» (см. выше), отставив в сторону протестовавшего против них Вейцмана, хорошо знавшего, во что всё это выльется.