Спор о Сионе

Рид Дуглас

Глава 26

Ересь доктора Герцля

В течение шести лет, с 1897 по 1903 гг., доктор Теодор Герцль, рядовой сотрудник венской еврейской газеты «Neue Freie Presse», был мировой фигурой совершенно необычного характера. Он создал сионизм, как организованную политическую силу, и это стало роковым, как для него самого, так и для многих других евреев, пошедших по его стопам. Он ввёл сионизм в жизнь Запада, хотя сам он был при этом всего лишь маловажной тенью, продуктом венских кафе с их «Sacher Torte» и «Kaffee mit Schlagober». Он оказался в роли человека, которого ловкий антрепренёр использовал ради его связей, выбросив за борт, как только дело хорошо стало на ноги. Он никогда не был настоящим вождём сионизма, начав понимать это уже на первом конгрессе 1897 года, когда он со страхом и тревогой заметил, что «перед нами вдруг поднялось русское еврейство, силу которого мы даже не подозревали»; к 1904 году его жалкая роль пленника в чужих руках стала ему совершенно ясна,

и это убило его.

Он написал как-то, что в Базеле в 1897 году «я основал еврейское государство… навязав нашим людям чувство гражданственности и заставив их чувствовать себя Национальным Собранием». Последующие шесть лет подтвердили на конкретных событиях то, что имел в виду в 1882 г. Лев Пинскер, говоря об «оказании непреодолимого давления на международную политику настоящего времени». Венский журналист Герцль, родом из Будапешта, начал своё триумфальное турне по столицам, летая, как цирковой артист в ослепительном свете с трапеции на трапецию, по высшему свету Европы. Императоры, власть имущие и государственные мужи принимали его, видя в нём представителя всех евреев, однако разница между тем, чем он казался, и чем он был в действительности, была немалой; его ближайший помощник Макс Нордау сказал после его смерти: «У нашего народа был Герцль, но у Герцля никогда не было своего народа»; талмудистский раввинат на востоке презирал его как очередного ложного мессию, стоя между ним и сколько-нибудь существенной массой последователей.

Мир, в котором вращался Герцль, казался крепко стоящим на непоколебимых основах. Коронованная вдова в Виндзорском замке и стареющий барин в Шенбруннском дворце были любимцами своих народов; кайзер в Берлине тоже не молодел, становясь мягче и обходительнее; русский царь всё ещё был «царём батюшкой» для своего народа; повсюду царили законность и право людей на справедливый суд; фабричное закрепощение уступало место человечным условиям труда. Однако повсюду правители и политики знали, что для полного успеха нужно время, и боялись, что мировая революция остановит этот процесс, уничтожив достигнутое, ибо к этому времени тайный заговор Вейсхаупта, разрастаясь в описанную Дизраэли «сеть тайных обществ», превратился в социалистическую партию коммунизма, организованную во всех странах.

Метод Герцля заключался в эксплуатации этого всеобщего страха для достижения его цели — создания еврейского государства. Он обещал внутренний мир там, где эта цель будет поддержана, и революцию в противном случае, утверждая, что говорит от имени всех евреев. Это, разумеется, равнялось признанию, что руководство мировой революцией было в еврейских руках, лишний раз подтверждая то, что давно уже было сказано Дизраэли и Бакуниным. Свою веру в действенность этого метода он выразил знаменитой фразой: «Когда мы тонем, мы становимся революционным пролетариатом; когда мы идём в гору, растёт всемогущая власть наших денег».

Великому герцогу Баденскому Герцль обещал ослабить революционную пропаганду в Европе в соответствии с удовлетворением властями его территориальных амбиций. После этого, у ворот Иерусалима с ним беседовал германский кайзер, в каске и верхом на белом коне, обещав передать султану предложение Герцля о создании в Палестине договорной компании под германским протекторатом. Когда из этого ничего не вышло, Герцль пригрозил революцией и кайзеру: «Если наше дело провалится, то сотни тысяч наших сторонников, как один человек, вступят в революционные партии».

В России Герцль был принят царём и говорил с ним в том же духе (Прим. перев. — Русский царь Герцля не принимал, он был принят министром вн. дел Плеве). Примерно в то же время происходил третий Всемирный Сионистский Конгресс, на котором было постановлено, что каждый еврей, ставший членом сионистской организации, признаёт суверенную власть тогда ещё мифического еврейского государства. Раввин Эльмер Бергер отмечает, что тем самым «сплочённое, геттоизированное существование еврейства снова стало реальностью в ещё более широком масштабе, чем когда-либо раньше».

Следующим владыкой, с которым разговаривал Герцль, был турецкий султан. Все эти путешествия не привели ни к чему существенному, но когда он перенёс свою деятельность в Англию, ему удалось добиться крупного успеха. Подготовляя там одно из решающих событий в мировой истории, он явно имел доступ к самым высшим сферам, и его нигде не записанные переговоры определяли судьбы не только тех англичан, которые тогда ещё лежали в колыбелях, но и их детей и внуков.

Кто устраивал какому-то доктору Герцлю из Вены приёмы у великих мира сего во всех странах Европы и по чьим советам они терпеливо выслушивали его наглые и в то же время угрожающие требования? Ясно, что «царские врата» (его собственное выражение) раскрывались перед ним не только потому, что он собрал в Базеле 197 столь же малоизвестных лиц, принявших какую-то резолюцию. Другие, гораздо более влиятельные чем он должны были приложить руку к делу, устранив с его пути швейцаров, лакеев, секретарей, камергеров и всех прочих, призванных не

допускать назойливых посетителей к своим хозяевам.

Здесь наша повесть переходит в область, секреты которой охраняются особенно ревниво. Источники мировой революции, её цели и захват её руководства евреями доказаны множеством собранных за это время документов; существование описанной Дизраэли, «сети», покрывающей земной шар, известно всем; характер «революционного пролетариата» тоже вполне ясен. Однако, кроме всего этого существовала и вторая «сеть» влиятельных людей в высших сферах, где власть денежного мешка могла быть использована для оказания «непреодолимого давления на международную политику». Именно эта сеть людей, работающих во всех странах на достижение одной, общей цели, и позволила Герцлю с его домогательствами проникнуть на самые высшие ступени.

Опытные наблюдатели мировой политики знают об этой силе, по сей день действующей на высшем уровне международных отношений. Сионистские пропагандисты делают вид, будто еврейская оппозиция сионизму исходила из одних только кругов «солидных евреев», «еврейских магнатов» и «богачей» (все эти определения постоянно встречаются, например, в книге Хаима Вейцмана). В действительности же раскол в иудаизме шёл по вертикали, равно затрагивая и богатых, и бедных, и хотя большинство западных евреев было решительно враждебно сионизму, но в числе про-сионистского меньшинства были именно наиболее влиятельные и богатые евреи. Они одни в состоянии были обеспечить сионистскому призраку в лице Герцля успех его балетных прыжков в стиле Нижинского во дворцы и министерские кабинеты, куда он вдруг стал вхож, как если бы родился знатной персоной. Его покровители явно были в союзе с организованной силой сионизма — местечковыми общинами русского талмудизма. Кастейн пишет, что «исполнительный комитет», созданный в Базеле 197-ю делегатами, «был первым воплощением настоящего еврейского интернационала». Другими словами, что существовало и раньше, получило теперь своё видимое выражение. «Еврейский интернационал» давно был налицо и притом достаточно силён, чтобы обеспечить Герцлю аудиенции у королей и министров.

Об этой международной «сети» законспирированных единомышленников в дни доктора Герцля на самом высшем уровне европейского общества историк может составить себе представление только путём тщательного сопоставления мозаики отдельных эпизодов и наблюдений (в наши дни их существование и согласованные действия наглядно доказуемы, как будет показано в дальнейших главах, на основании растущей массы литературы и документальных свидетельств). Например, Вейцман пишет, что когда он в разговоре с Герцлем назвал влиятельного английского еврея, сэра Френсиса Монтефиоре, дураком, то Герцль ему возразил: «Зато он открывает мне царские врата». Далее, некий барон Гирш, венский еврей и банкир, был главным покровителем Герцля, снабжавшим его деньгами; о нём австрийский историк, граф Карл Лоньяй (см. библиографию) сообщает, что он отвалил немалый куш (100 000 гульденов) кронпринцу Рудольфу Австрийскому, когда тот, перед самоубийством в Майерлинге, пожелал обеспечить одну из свою «приятельниц». Сделано это было «в благодарность за услугу, оказанную кронпринцем банкиру в декабре (очевидно 1888 г. — прим. перев.), когда тот устроил ему встречу с принцем Уэльским», будущим королём Англии, Эдуардом VII. В результате этой встречи, барон Гирш стал доверенным лицом принца Уэльского, частным банкиром и финансовым советником будущего английского короля. Он же был шурином английского банкира Бишофсгейма, совладельца лондонской еврейской финансовой фирмы Бишофсгейм и Гольдсмит; другим совладельцем той же компании был родившийся в Германии, богатейший еврей сэр Эрнест Кассель. Как пишет в своём биографическом исследовании английский историк Брайан Коннель (см. библиографию), сэр Эрнест унаследовал от барона Гирша дружбу с будущим английским королём: «Если Гирш был доверенным лицом, то Кассель стал ближайшим личным другом Эдуарда VII». Он был последним, кто видел короля перед его смертью; король в день смерти настаивал на обещанном сэру Эрнесту разговоре и должен был встать с постели, чтобы одеться. Заканчивая эту историю, Коннель пишет: «Существовало маленькое интернациональное братство, в котором он (Кассель) был вероятно ведущим членом среди людей с аналогичным положением, с которыми он сблизился во время своих многочисленных путешествий. В их числе были: Макс Варбург, глава большого банкирского дома в Гамбурге; Эдуард Нетцлин, президент Парижского и Нидерландского банках Париже; Франц Филипсон — банкир в Брюсселе; Вертхейм и Гомперц в Амстердаме, также банкиры, и прежде всего Яков Шифф из фирмы Кун, Леб и K° в Нью-Йорке. Этих людей связывали воедино общность расы и интересов. Тонкая паутина их связей реагировала на малейшее прикосновение. Они поддерживали между собой невероятно точную сеть экономической, политической и финансовой разведки на самом высшем уровне. Они могли прекратить поддержку в одном месте и предоставить фонды в другом; они могли с быстротой молнии и в полной тайне перебрасывать громадные суммы денег из одного конца своей финансовой империи в другой, влияя на политические решения в десятках различных стран».