Спор о варягах
Шрифт:
Перед самой войной экспедиция В. И. Равдоникаса провела значительные раскопки скандинавского могильника в урочище Плакун в Старой Ладоге, а в 1945 г. в печати появилась первая информация о результатах этих работ (Равдоникас 1945: 40, 41). Тогда же А. И. Юзефович провел антропологические определения костных остатков из могильника с трупоположениями у церкви Св. Климента в Старой Ладоге и пришел к выводу, что значительная часть погребенных принадлежала германскому (скандинавскому) типу (работа, написанная для Кратких сообщений института антропологии и этнографии АН СССР, к сожалению, не была издана и сохранилась в архиве, но была известна исследователям, занимавшимся Ладогой — Юзефович 1940. Мне со своего экземпляра в 1968 г. любезно позволила скопировать Г. Ф. Корзухина). Е. А. Рыдзевская, как историк и филолог, работавшая в центральном археологическом учреждении страны — ГАИИМК — ИИМК АН СССР, в 1930-1940-х. гг. вела активное изучение скандинавских источников по истории Древней Руси и русско-скандинавским связям (Рыдзевская 1978). Примечательно, что ее сводка сведений о Старой Ладоге в древнесеверной литературе, остающаяся ценнейшим источником вплоть до наших дней, была опубликована в том же номере КСИИМК АН
Можно было заставить замолчать исследователей, но нельзя было остановить саму мысль и появление все новых свидетельств интенсивных русско-скандинавских контактов. Заложенная школа русской истории, традиции анализа источника, критического отношения к факту и интерпретации, приобретенные в стенах дореволюционныхуниверситетов, не исчезали при идеологическом окрике. Однако в целом разгром, учиненный за железным занавесом на Востоке, отбросил отечественную историю далеко назад. Советская наука оказалась отрезанной от западной литературы, от знакомства с новыми течениями научной мысли, а воспитание новых поколений историков свелось к окрашенному марксизмом начетничеству. Утрачивались традиция, утрачивалась способность мыслить и критически оценивать источник. Наличие «правильной идеи» и начальные ссылки на классиков марксизма, а также «направляющие» статьи оправдывали вольное обращение с материалом в угоду идеологическим догмам. Прямым образом это касалось и археологии, где общие исторические или социологические выводы отнюдь не следуют прямым образом из археологических данных.
«Занавес» нанес непоправимый урон и западной археологической науке. Помимо того, что она, особенно в середине прошлого столетия, была отнюдь не без идеологических шор, исследователи оказались оторванными от источников, от новых фактов (еще в начале 1960-х гг. официальными властями не поощрялись визиты в СССР скандинавских археологов для изучения в музеях и архивах конкретных материалов эпохи викингов — см. Стальсберг 1994: 192). Настольными книгами (своего рода первоисточниками) западных археологов и историков, занимавшихся этим периодом русской истории, до самого последнего времени оставались две книги: опубликованный в 1914 г. труд Т. Арне, который, проехав по России и посетив многие музеи, издал каталог известных тогда здесь находок скандинавского облика, и книга В. И. Равдо-никаса, увидевшая свет в Стокгольме на немецком языке в 1930 г. (Агпе 1914; Кауботказ 1930). Характерно, что даже в солидных исследованиях самого последнего времени многих ведущих западных историков и археологов мы не найдем упоминаний о могильнике Плакун, о германских чертах в антропологии Ладоги (кладбище у церкви Климента) и Шестовиц, обнаружим весьма поверхностное знакомство с материалами раскопок древнерусских городов и т.д. (С1агк, АтЬго51'ат 1993, СНар1ег 51х), хотя многие из имеющихся фактов, казалось бы, находятся в русле их построений. Объяснение лишь одно — эта информация вполне доступная советским исследователям, на Западе долгое время просто была не известна.
Со второй половины пятидесятых годов, с ходом хрущевской либерализации жизни страны, начинает ослабевать и идеологический прессинг на общественные науки, что ощутимо проявилось не сразу, а к началу 1960-х гг. Наряду с этим пятидесятые годы явились годами интенсивных раскопок поселений и могильников, которые имеют принципиальное значение для понимания роли варягов в Восточной Европе. Продолжалось систематическое археологическое изучение Ладоги, гнездовского могильника, крупных курганных комплексов на Верхней Волге и т.д. (обзор работ по этим памятникам с упором на скандинавскую тематику см.: Клейн, Лебедев, Назаренко 1970: 227-230). Все это давало новый материал, который постепенно входил в научный оборот, независимо от характера его общей оценки исследователями.
Начало 1960-х гг. ознаменовалось появлением целого ряда работ, посвященных изучению археологических материалов, отражающих связи Скандинавии и Руси, что свидетельствовало о явном оживлении интереса к «варяжскому» вопросу. Не стремясь к представлению полной библиографической сводки, назову лишь некоторые исследования, отражающие, на мой взгляд, существовавшую тенденцию.
Несомненно, следует подчеркнуть роль Г. Ф. Корзухиной в области критического осмысления археологических материалов, отражающих скандинавские влияния на Руси. Особенно это хотелось бы отметить в связи с ее теплым и критическим участием в становлении как исследователей многих молодых археологов-медиевистов Ленинграда. В 1963 г. Г. Ф. Корзухиной была опубликована статья об истории игр на Руси, в которой было доказано, что игра в шашки была занесена на Русь с севера (Корзухина 1963: 89,100), в 1964 г. работа о находках скандинавских вещей близ Торопца (Корзухина 1964: 297-312). В следующем году увидела свет заметка о находке отливки фибулы с Рюрикова городища под Новгородом, принадлежащей скандинавскому кругу древностей (Корзухина 1965: 45-46), а в 1966 г. блестящий этюд о ладожском топорике, найденном Н. И. Репниковым в 1910 г. Г. Ф. Корзухина пришла к заключению, что мастер, создавший топорик, был выходцем из Швеции (Корзухина 1966а: 94). В 1961 и 1966 гг. появились работы Г. Ф. Корзухиной, имеющие принципиальное значение для понимания ключевых моментов в хронологии и стратиграфии древнейшего ладожского поселения и его ранней истории (Корзухина 1961: 76-84; 19666: 61-63), а в 1968 г. проведены новые раскопки скандинавского могильника в урочище Плакун в Старой Ладоге (Корзухина, Давидан 1969: 16-17).
В самом начале 1960-х гг. увидели свет исследования о ладожских глиняных дисках (Штакельберг 1962:109-115), о резной кости и гребнях из Ладоги (Давидан 1961:16-18,1962: 95-108). В них отчетливо проглядывали северные черты представленной в Ладоге материальной культуры. В 1963 г. появилась коллективная публикация Тимеревского, Михайловского и Петровского могильников, содержащая обширные данные для изучения русско-скандинавскихотношений по материалам археологии (Ярославское Поволжье 1963). Е. А. Шмидт в 1963 г. издал интереснейшие результаты раскопок могильника Новоселки поблизости от Гнездова (Шмидт 1963: 114-127), которые, хотя сам автор был крайне осторожен в оценках, позволяли поставить вопрос о скандинавских древностях конца IX в. в этом районе. В начале 1960-х гг. сотрудниками Государственного исторического музея В. С. Дедюхиной, М. В. Фехнер, В. П. Левашовой готовились, а в 1967 г. были опубликованы сводки различных украшений Х-ХШ в., найденных на территории Древней Руси, в числе которых были учтены и скандинавские импорты — фибулы, гривны, браслеты (Очерки 1967). В 1966 г. М. В. Фехнер рассматривала вопросы происхождения и датировки железных гривен, а в публикации следующего года — археологические данные по торговле Руси со странами Северной Европы (Фехнер 1966: 101-104; 1967: 33-41). В 1967 г. под руководством И. И. Ляпушкина проводились раскопки гнездовского селища (Ляпушкин 1971: 33-37), реально положившие начало изучению поселенческих частей этого уникального комплекса, имеющих принципиальное значение для понимания его общего характера. В 1967 г. в историографическом обзоре М. И. Артамонов, рассматривая вопросы расселения славян в освещении советских археологов, отмечал, что «новая хронология заселения славянами северо-западной области заставляет пересмотреть старый вопрос о славяноваряжских (норманнских) отношениях». В частности он полагал, что варяги появились в Приладожье раньше славян, и нельзя исключать проникновение варягов на Днепр ранее конца IX в. (Артамонов 1967: 68). В статье 1968 г. Н. В. Тухтина заключила, что «волховские сопки оставлены скандинавами, жившими в Старой Ладоге» (Тухтина 1968:192).
Как мы видим, в 1960-е гг. наблюдался стихийный ответ на долгий запрет свободного обсуждения варяжской темы на археологическом материале и идеологические послабления в исторической науке. Подчеркну, что приведенные многочисленные даты публикаций работ — это именно даты их выхода в свет, предполагающие предшествующие годы исследований и размышлений. К середине десятилетия стало ясно, что роль археологии в разработке проблемы русско-скандинавских отношений постоянно растет. В статье об археологических данных по варяжскому вопросу А. В. Арциховский в 1966 г. справедливо заметил, что эта проблема «чем дальше, тем больше становится предметом ведения археологии» и «археологические материалы по этой теме уже многочисленны и, что самое главное, число их из года в год возрастает» (Арциховский 1966: 40).
В атмосфере новых веяний в исторической науке в 1965 г. была издана монография И. П. Шаскольского «Норманнская теория в современной буржуазной науке» (Шаскольский 1965), которой предшествовали несколько авторских статей по этой тематике. Всегда осторожный в жизни и в науке, что вполне понятно, учитывая годы творчества И. П. Шаскольского и затрагиваемую им тематику, очень добрый и семейный по жизни человек, историк построил свою книгу на критической оценке современного норманизма, нор-манистской литературы о Начальной летописи, теории норманнского завоевания, норманнской колонизации в работах археологов и историков. Книга оказалась чрезвычайно ценной для советской исторической аудитории. Дело в том, что И. П. Шаскольский детально излагал концепции западных исследователей по варяжской проблеме и истории Древней Руси, обильно цитировал их труды, привел огромное количество литературы, почти недоступной в СССР, особенно на периферии. При этом не надо скрывать общее весьма посредственное знание иностранных языков, особенно скандинавских, многими историками и археологами, занимающимися отечественной историей. И. П. Шаскольский, если так можно выразиться, «просвещал» отечественную историческую аудиторию от студентов до научных работников, не знакомую или знакомую весьма поверхностно со взглядами западных коллег. Общей эрудиции И. П. Шасколького и его знанию европейских языков можно было только позавидовать. Критические суждения и оценки, в конце концов, каждый должен был делать сам, учитывая время, когда все это писалось. Спасибо Игорю Павловичу.
В этой мозаике стихийного возрождения интереса к варяжской проблеме на кафедре археологии в рамках «Проблемного семинара», руководимого молодым преподавателем Л. С. Клейном, была организована в декабре 1965 г. дисскусиия по «норманнской» проблеме, или «варяжскому вопросу». Она заключалась в обсуждении членами кафедр археологии и отечественной истории указанной выше монографии И. П. Шаскольского. Никаких «оргвыводов» не последовало. Времена изменились.
Через несколько лет в сборнике трудов Ленинградского отделения Института истории СССР была издана обширная статьи «Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения» (Клейн, Лебедев, Назаренко 1970: 226-252), в какой-то степени суммировавшая мысли археологов, высказанные при обсуждении. Г. С. Лебедев справедливо заметил, что ее публикация стимулировала дальнейшее изучение археологического аспекта «норманнской» проблемы (Лебедев 1995: 68). Не так просто статья издавалась. В книге два редактора — Н. Е. Носов и И. П. Шасколький. Для моего отца, хоть и прошедшего блокаду и фронт и не труса по жизни, предстояло опубликовать работу, которая не укладывалась в традиционные рамки, а решающее слово как директора было за ним. Помню визит авторов в нашу квартиру на Гаванской улице и серьезный разговор о статье. Она была опубликована, как и небольшие статьи еще двух участников семинара Л. С. Клейна, — В. П. Петренко и И. В. Дубова.
Являясь участником семинара с 1966 г., я бы отметил его значение не только в том, что он привлек интерес молодого поколения археологов к «варяжским темам» (я показал, что этот интерес стихийно возрастал повсеместно), а в том, что Л. С. Клейну, в силу его несомненного педагогического таланта, уважительного и тактичного отношения к исследованиям студентов, удалось создать подлинную творческую атмосферу научной работы, критической оценки источников и общих построений, показать, что можно и нужно заниматься «непопулярными» в официальной науке темами, ибо без этого картина получается односторонней. Мы казались себе подлинными первооткрывателями. Наш критицизм усиливался и тем, что в эти годы среди участников семинара стали популярными взгляды И. И. Ляпушкина, обратившегося к изучению древностей Северной Руси и пересмотревшего устоявшиеся оценки памятников лесной зоны. Практически всем составом семинара мы приняли участие в раскопках И. И. Ляпушкина 1967 и 1968 гг. на гнездовском поселении.