Спорные тайны. Часть 2
Шрифт:
Новогородцы не стояли ни часу. Лошади их, язвимые стрелами, начали сбивать с себя всадников; ужас объял воевод малодушных и войско неопытное; обратили они тыл; скакали без памяти и топтали друг друга, гонимые, истребляемые победителем; утомив коней, бросались в воду, в тину болотную; не находили пути в лесах своих, тонули или умирали от ран; иные же проскакали мимо Новагорода, думая, что он уже взят Иоанном.
В безумии страха им везде казался неприятель, везде слышался крик: Москва! Москва! На пространстве двенадцати верст полки великокняжеские гнали их, убив двенадцать тысяч человек, взяли одну тысячу семьсот пленников. Холмский и боярин Феодор Давидович,
Новгород
Писана эта история человеком либо самому бывшим свидетелем происходящих событий, либо слушавшему изустные рассказы об этом.
Для верности я обратился к истории государства российского Н.М. Карамзина, изданной в 1842 году в типографии г. Санкт-Петербурга. И хронология соблюдена и последовательность изложения. Неужели я нашел рукопись самого Карамзина, почему-то написанную от имени какого-то Якова Пфеффера?
Сравнив фотокопию рукописи Карамзина с имеющимся у меня документом, я понял, что Карамзин к ней и не прикасался. Да и возраст, и качество бумаги наводили на мысль о том, что документ сей много старше самого Карамзина.
"Миновало около двух недель после Шелонской битвы, которая произвела в новогородцах неописанный ужас. Они надеялись на Казимира, и с нетерпением ждали вестей от своего посла, отправленного к нему через Ливонию, с усильным требованием, чтобы король спешил защитить их; но сей посол возвратился, и с горестью объявил, что магистр ордена не пустил его в Литву.
Сильное брожение открылось в Новагороде. Народ рассуждал, что времена переменились; что небо покровительствует Иоанну и дает ему смелость вместе со счастием; что сей государь правосуден: карает и милует; что лучше спастися смирением, нежели погибнуть от упрямства. Народ видел в Марфе-посаднице главную виновницу сей бедственной войны; он требовал хлеба и мира.
Новгородцы за свою вину обещали внести в казну великокняжескую пятнадцать тысяч рублей или около восьмидесяти пудов серебра, в разные сроки; возвратили Иоанну прилежащие к Вологде земли, берега Пинеги, Мезены, Немьюги, Выи, Поганой Суры, Пильи горы, места, уступленные ими Василию Темному, но после отнятые силою; обязались в назначенные времена платить государям московским черную или народную дань, также и митрополиту судную пошлину, клялися ставить своих архиепископов только в Москве, у гроба св. Петра Чудотворца, в дому Богоматери; не иметь никакого сношения с королем польским, ни с Литвою; не принимать к себе тамошних князей и врагов Иоанновых, князя Можайского, сыновей Шемяки и Василия Ярославовича Боровского; отменили так называемые Вечевые грамоты; признали верховную судебную власть государя московского, в случае несогласия его наместников с новогородскими сановниками; обещались не издавать впредь судных грамот без утверждения и печати Великого князя, и прочее.
Марфу-посадницу Борецкую Великий князь в договоре не упомянул, как бы из презрения к слабой жене...
Еще Новгород остался державою народною, но свобода его была уже единственно милостию Иоанна и долженствовала исчезнуть по мановению самодержца. Нет свободы, когда нет силы ее защитить..."
Все как-то современно и своевременно. Обстановка в новой, обновленной России такая же, как и во времена Ивана III.
Удельные князья, решающие, подписывать или не подписывать Федеративный договор, мечтающие о введении своего государственного
Времена молодости Ивана III, кажется, уже начинают проходить. Придет царь новый, милосердный, соберет всех воедино, усадит за один стол и ласково заставит жрать без соли свои Вечевые грамоты, раздирающие государство Российское на части. Заставит поверить, что жить в мире и дружбе намного лучше и выгоднее, чем бодаться как неразумным теляти с вековым дубом.
С другой стороны, если дать народу возможность решать вопросы отношений с властью, то вопросы будут решаться быстрее и эффективнее и без штурма городов. Правда, в России такое невозможно. Любой прогрессивный царь не даст свободы народу.
Стояние на Угре
"Одержав сии победы, судьба Иоаннова ознаменовалась новым величием посредством брака, важного и счастливого для России, ибо следствием оного брака было то, что Европа с любопытством и с почтением обратила взор на Москву, дотоле едва известную; что государи и народы просвещеннейшие захотели нашего дружества; что мы, вступив в непосредственные сношения с ними, узнали много нового, полезного как для внешней силы государственной, так и для внутреннего гражданского благоденствия.
Дочь последнего императора греческого Константина Палеолога Софья стала новой женой Иоанна. Многие греки, приехавшие с царевною, сделались полезны в России своими знаниями в художествах и в языках, особенно в латинском, необходимом тогда для внешних дел государственных; обогатили спасенными от турецкого варварства книгами московские библиотеки и способствовали великолепию нашего двора сообщением ему пышных обрядов византийских, так, что с сего времени столица Иоаннова могла действительного именоваться новым Царемградом, подобно древнему Киеву.
Иоанн, по свойству с царями греческими, принял и герб их, орла двуглавого, соединив его на своей печати с московским: то есть, на одной стороне изображался орел, а на другой всадник, попирающий дракона, с надписью: "Великий князь Божиею милостию господарь всея Руси".
С лета 1462 по лето 1475 от рождества Христова царь Иоанн привнес много полезного для России. Сей монарх готовил знаменитость внешней своей политики утверждением внутреннего состава России: желал ввести совершенное единовластие, истребить уделы, отнять у князей и граждан права, несогласные с оным, но только в удобное время, пристойным образом, без явного нарушения торжественных условий, без насилия дерзкого и опасного, верно и прочно, одним словом, с наблюдением всей свойственной ему осторожностью.
Новгород изменял России, пристав к Литве; войско его было рассеяно, гражданство в ужасе: Великий князь мог бы тогда покорить сию область, но мыслил, что народ, веками приученный к выгодам свободы, не отказался бы вдруг от ее прелестных мечтаний; что внутренние бунты и мятежи развлекли бы силы государства Московского, нужные для внешней безопасности; что должно старые навыки ослаблять новыми и стеснять вольность прежде уничтожения оной, дабы граждане, уступая право за правом, ознакомились с чувством своего бессилия, слишком дорого платили за остатки свободы, и, наконец, утомляемые страхом будущих утеснений, склонились предпочесть ей мирное спокойствие неограниченной государевой власти.