Справочник кладоискателя
Шрифт:
Если вы нашли гранату или вас заловили с «Максимом» или «Шмайссером», весьма затруднительно будет доказать, что вы искали золото Наполеона.
Путешествия в дальние степи или тайгу, где отмечены крупномасштабные поиски, не всегда могут быть похожи на безобидный турпоход или выход на охоту-рыбалку. Здесь также могут подстерегать неприятные стычки с буквой закона, но в основном из-за собственной невнимательности.
Ст. 254 «Порча земли» (конечно, только в том случае, если вы выкопали яму, размером с воронку от авиабомбы).
Ст. 257 «Нарушение правил охраны рыбных запасов».
Ст. 258 «Незаконная охота».
Конечно, если вы имеете охотничий билет и приобрели ружье законно, тогда все в порядке. Но надо помнить, что в разных районах сезон охоты открывается по-разному, а в некоторых случаях (как назло), именно в тот год, когда вы приехали, — сезон могут вообще не открыть, скажем, из-за резкого снижения популяции зверя или птицы.
Безобидная рыбалка тоже может подвести. Поймав, даже на удочку, стерлядь, вы рискуете заплатить большой штраф и идти домой пешком.
Ст. 260 «Незаконная порубка деревьев и кустарников». (Одно, два дерева, может, и ничего, а если просека…)
Ст. 261 «Уничтожение или повреждение лесов». (Если от вашего окурка выгорело несколько гектаров лесов, знайте: очень скоро придется бросить!)
Ст. 262 «Нарушение режима особо охраняемых природных территорий и природных объектов». (Иными словами, избегайте заповедников, если таковые места еще остались.)
Наконец, удача вам улыбнулась, и вы притащили домой «убитого медведя». Однако прежде чем снимать «шкуру», вновь пролистайте Уголовный Кодекс.
Ст. 188 «Контрабанда»: перемещение через таможенную границу РФ… культурных ценностей, в отношении которых установлены специальные правила перемещения через таможенную границу Российской Федерации.
Ст. 191 «Незаконный оборот драгоценных металлов, природных драгоценных камней или жемчуга».
Ст. 192 «Нарушение правил сдачи государству драгоценных металлов и драгоценных камней».
Как говорится, «закон суров, но это — закон». И если кто-нибудь вам скажет, что законы придуманы для того, чтобы их нарушать, то лучше вспомните слова великого комбинатора Остапа Бендера: «Кодекс мы должны чтить!»
Блокнот кладоискателя
Клад Степана Разина
Бежал Стенька Разин на Ветлугу-реку, в лесную сторону. Здесь он много кладов закопал — казну свою схоронил. О тех кладах и посейчас слух ходит, да все те клады заговорены. Немало было охотников взять их, по никто не мог похвастаться удачей — не давшись разинские клады. То незадачливого кладоискателя отбросит ветром за несколько верст, а то покажется клад, да уйдет глубже в землю, и сколько не копайся — не докопаешься. Сторожат разинские клады черти, а заговорены те клады на головы: наместо, где клад зарыт, надо принести двенадцать голов, шесть женских и шесть мужских.
В четырех верстах от села Трумлейки Разин в Подземном срубе спрятал клад в 104 миллиона рублей золотом. В этом срубе к матице из черного дуба прибита жестяная таблица. В выходе стоит стол, на столе лежит Евангельская книга, тут же стоит и блюдо, а на блюде лежит Камень-самосвет, весом в полтора фунта, и Камень невидимый. В углу выхода поставлены сорок два ружья, вокруг них — медная шпон очка, блестящая, как золото. В выходе же стоит часовня, а в пей находится Крест Животворящий да Арсидима Божья Матерь и Никола Милостивый. Перед иконами горит большая неугасимая свеча. В кладу положено двойное золото, серебро — все крестовики, жемчуг и медные деньги, все с конями. Около клада стоит пристав — черть, и никому не дает денег. Кто возьмёт этот клад, тот должен построить собор-церковь и поставить в ней Животворящий
Есть поверье, что если кто начнет копать этот клад, то из-под земли услышит слабый женский голос: «Не усиляйся раб Божий, своей силой поднять казну! Найди разрыв-траву и выручи Божью Матерь из неволи, и тогда всему твоему роду и породью будет царствие небесное!»
В Шатрашанском кладе Разина за железной дверью хранится сорок пудов золота и множество сундуков с жемчугами. Здесь же стоит икона Божьей Матери, а перед ней горит неугасимая лампада. Кто отыщет список этой иконы, тот отроет и клад, а кто станет рыть клад без иконы, тот точас же и уснет. При рытье ударит двенадцать громов, явится, всякое войско, конное и пешее, и будут всякие привидения, только бояться этого не надо.
Шло раз по Волге судно, а на нем один бурлак хворый был. Видит хозяин, что работать бурлаку не под силу, дал ему лодку и ссадил на горах. «Иди, — говорит, — куда-нибудь выйдешь, а перевозить я тебя не хочу. Кто тебя знает, выздоровеешь ты или нет?» И пошел бурлак по тропинке в лес, еле тащится. Ночь пришла, зги не видать, только впереди огонек мелькает. Пошел он на него и вошел в землянку, сидит в землянке старик, волосатый весь и седой-преседой.
Попросился бурлак переночевать, тот сперва не пускал, а после и говорит: «Пожалуй, ночуй, коли не боишься». Прохожий человек подумал: «Чего бояться? Разбойникам у меня взять нечего». Лег и заснул. Вдруг просыпается идти шум, гам, крик, свист и ветер по лесму, и влетает в землянку всякая нечисть. Давай старика мучить, тискать, груди у него сосать — груди у него большие, словно у бабы. Только зорька черкнула, они и отлетели. Передохнул старик и говорит: «А знаешь ли ты, у кого ты ночевал и кто я?» — «Не знаю», — говорит тот. «Я Стенька Разин, великий грешник, — смерти себе не знаю и за грехи свои муки терплю». У бурлака хворь как рукой сняло — стоит, слушает старика. «Далече отсюда в земле с кладом вместе ружье зарыто, — говорит Стенька, — спрыг травой заряжено.
Там моя смерть. На вот тебе грамотку!» И дал старик запись на богатый клад. Зарыт он был в Симбирской губернии и столько казны в нем было, что, по его сказаниям, можно было Симбирскую губернию сорок раз выжечь и сорок раз обстроить лучше прежнего. Все было прописано в грамотке — сколько, чего и как взять.
Первым делом надо было икону Божьей Матери и часть денег по церквам и по нищей братии раздать, а после взять и из ружья выпалить да сказать три раза: «Степану Разину вечная память!» Тогда в ту же минуту умер бы Стенька и кончились бы его муки, да не случилось так: клад бурлаку не дался, человек он был темный, грамоты не знал и отдал запись в другие руки, а грамотники словом одним обмолвились — клад в землю пошел. Совсем было до него дорылись, дверь было видно. Перед тем, как сгинуть, много Стенька всякого добра схоронил. Денег девать было некуда. Струги у Стеньки разукрашены, уключины позолочены, на молодцах бархат с золотом, дорогие шапки набекрень сбиты, едут Волгой, песни удалые поют, казной сорят. По буграм да по курганам Стенька казну закапывал.
В Царицынском уезде, неподалеку от Песковстонки, курган небольшой стоит, всего каких-нибудь сажени две вышины. В нем, говорит народ, заколдованный клад положен, целое судно, как есть, полно серебра и золота. Стенька его в полную воду завел на это место. Когда вода сбыла и судно обсохло, он курган над ним наметал, а для приметы наверху яблоневую палку воткнул. Не простой человек посадил ее: стала пачка расти, выросла в большое дерево, и яблоки с нее были только бессемянные, сказывают. Все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно, клад не простой был положен, из кургана каждый раз кто-то выскакивал страшный-престрашный. Нечистые стерегли Стенькино добро.
Есть еще на Волге Настина гора. Не клад в ней схоронен, а Стенькина полюбовница. Сам он в одно время жил здесь, а Настасья при нем жила. Уходил Стенька куда, и разбойников ставил сторожить. Берег атаман Настасью пуще глаза, да не уберег от смерти. Умерла девица. Зарыл ее Стенька на бугре и закручинился, не знает, чем место заметить, чем помянуть. А с бугра все видно: и обозы, и степи, и суда на реке. Вот видит Стенька три воза со стеклом. «Стой! Опрастывай! Тащи наверх!» В степи взять больше было нечего, на Волге как раз, тоже не видать ничего. Высыпал на бугор кучу битого стекла, чем место и наметил. А возчикам в память отвалил не одну меру серебра да по разным дорогам и отпустил, чтобы они, выходит, друг над другом никакого зла не сделали. Оставшиеся деньги закопал рядом с могилой. Вот какой был Стенька.
По правому берегу реки Волги, действительно, много показывают Стенькиных бугров: чуть покруче — глядишь, и его. Народ сам забыл, где настоящий бугор Стеньки Разина, и крестит его именем то один, то другой. «Тут Стенька станом стоял, — вот здесь шапку оставил», — так и зовут это место «Стенькиной шапкой», там клад положен и заклят.
У всех этих бугров есть общие сходные черты: все они одной крутой стеной обрываются в Волгу, а от соседних возвышенностей отделяются глубокими ущельями. Недалеко от деревни Банновки, между селом Золотым Саратовской губернии и устьем большого Еруслана, обрыв на Волге носит название бугра Стеньки Разина. Один человек пропал через него.
Заночевало у Стенькиного бугра судно. Один бурлак и стал у товарищей спрашивать, согласен ли кто с ним идти на бугор и посмотреть, что там есть. Сыскался охотник, пошел. А бурлак-то был из дошлых, хотелось ему клад добыть. Вышел с товарищем на берег да и говорит: «Молчи знай, что бы тебе ни померещилось». Ну ладно. Влезли на самую вершину, видят: яма не яма, а словно погреб какой, с дверью. Спустились туда, в землянку попали. В переднем углу, перед иконой, лампадка горит, и так хорошо там, что и не выходил бы. Посередке гроб стоит, на гробу три железных обруча и молоток большой возле лежит, да пучок прутьев железных. А по степам чего только нет! И бочки с серебром и бочки с золотом, камней разных, золота, посуды сколько! И все как жар горит.
Помолились бурлаки иконе, и дока поднял молот и сбил обручи с гроба долой. Крышка у гроба отскочила, вышла девица-раскрасавица а и спрашивает: «Чего вам, молодцы, надо? Берите чего хотите». Красавица эта была Маришка-безбожница. Дока, ни слова не говоря, схватил железные прутья и давай ее полосовать что есть силы. Товарища индо жалость взяла. «Что ты, — говорит, — делаешь? Побойся бога!» Только он эти слова сказал, как в ту же минуту все пропало, подняло его невидимой силой и вынесло наверх. Нет ни ямы, нет пи дверей, только слышит из-под земли, как крикнул кто-то: «Девятого!» Клад был заклят на много человеческих голов. От страха бурлак обеспамятовал, через силу сполз со Стенькиного бугра и три года был без языка. С той поры не выискивалось охотников клад добывать, потому, кто его знает, насколько он голов положен.
Выше Камышина, верст за сорок, показывают еще бугорок Стеньки Разина, а верст за восемь выше слободки Даниловки лежит ущелье Стенькина Тюрьма, прозванная Дурманом. В старые годы, говорят, оно было окружено таким густым лесом, такой чащей, что заблудившемуся выйти некуда было, оставалось только кинуться в воду. И Уракову гору укажут вам неподалеку от колонии Добринки. Это высокий, сажень в 70, бугор, с которого убитый Стенькой Ураков, как говорит предание, сряду 7 лет после смерти кричал зычным голосом проходившим по Волге судам: «При-во-ра-чи-вай!» Пещеру Разина показывают и в Жигулях, толкуют про подземный ход в несколько сажень. Народ помнит про своего неумирающего атамана, и ни о ком нет такого количества преданий, как об этом удалом разбойнике-чародее-богатыре и о его несметных богатствах и кладах.
Есть свидетельства о том, что люди поклонялись некой «Золотой бабе». Ермаковы казаки пытались разыскать знаменитый сибирский идол — «Золотую бабу». Слухи об этом «великом кумире» проникли на Русь еще в конце XIV века. В 1398 году русский летописец, сообщая о кончине Стефана Пермского, писал, что святитель жил среди язычников, молящихся «идолам, огню и воде, камню и золотой бабе». В послании митрополита Симона пермякам в 1510 году снова упоминалось о поклонении местных племен «Золотой бабе». Австрийский посол С. Герберштейн, посетивший Московию в 1520-е годы, записал, что за Уралом стоит идол в виде старухи, которая «держит в утробе сына и будто там уже опять виден ребенок, про которого говорят, что он ей внук».
Казаки Ермака впервые узнали о «Золотом идоле» от чуваша, перебежавшего в их стан при осаде одного из татарских городищ. Чуваш, попавший в Сибирь как татарский пленник, немного говорил по-русски, и с его слов Ермак узнал о том, что в осажденном им урочище остяки молятся идолу — «богу золотому литому, в чаше сидит, а поставлен на стол и кругом горит жир и курится сера, аки в ковше». Однако казаки, взяв приступом городок, не смогли найти драгоценного идола.
Вторично казаки услышали о «Золотой бабе», когда попали в Белогорье на Оби, где располагалось самое почитаемое остяками капище и регулярно совершались «жрения» и «съезды великие». Здесь же находилась тогда главная святыня сибирских народов — «паче всех настоящий кумир здесь бо» однако, ермаковцам не довелось его увидеть: при их приближении жители спрятали «болвана», как и всю прочую сокровищницу — «многое собрание кумирное». Казаки расспрашивали остяков о «Золотой бабе» и выяснили, что здесь, на Белогорье, «у них мольбище большое богине древней — нагая, с сыном на стуле сидящая».
Именно сюда, в Белогорское святилище, якобы принесли и положили к ногам «Золотой бабы» снятый с погибшего Ермака панцирь, но преданию, ставший причиной его гибели.
Таинственная «Золотая баба» до сих пор составляет одну из неразгаданных загадок истории. Рассказывают, что она надежно спрятана в подземной сокровищнице и секрет ее местонахождения передается из поколения в поколение хантскими шаманами вместе с древними тайными знаниями их народа. А вместе с идолом хранится и стальная, окованная золоченой медью кольчуга покорителя Сибири, знавшего свою судьбу и не свернувшего с пути…
А предсказания были таковы. Чандырский жрец уверенно предсказал Ермаку победу над Кучумом. «И о том, — писал летописец, — идольское пророчество сбылось». Шаман говорил: «Дальше пройдешь — на Русь не вернешься. Иди назад, на Карачино озеро зимовать». Ермак выбрал дорогу вперед. Другой шаман предсказал Ермаку великую славу. А когда казаки ушли, прошептал своим близким: «Да, слава его велика будет… Только смерть его близка».
«Я отправил из Москвы с разным добром 973 подводы, в Калужские ворота на Можайск. Из Можайска пошел я Старой дорогой на Смоленск, становился не дошедши медынских и вяземских округ. Остановился на Куньем бору, речка течет из ночи на зимний восход, а имя той речки Маршевка, и потом я велел русским людям на Куньем бору сделать на суходоле каменную плотину, плотину глиной велел смазать, а в ней положил доску аспидную, и на ней написано, где что положено, шедши из Москвы до Можайска».
Так начинается текст кладовой записи, сделанной, по преданию, в Смутное время польским королем Сигизмундом (по другой версии — самозванцем Гришкой Отрепьевым). Оригинал этой записи, выполненный «на медной доске» на латинском и польском языках, по убеждению старых кладоискателей, находился в Варшаве, а тайно сделанный список с нее, переведенный на русский язык, был широко распространен в среде русских искателей сокровищ…
В том, что «сокровища польского короля» приурочены к Смутному времени, нет ничего удивительного: в Смутное время было зарыто огромное количество кладов, что подтверждается многочисленными находками, и этот факт говорит, скорее, в пользу реальности «кладов Сигизмунда». Кому они принадлежали в действительности — это уже другой вопрос.
Запись на клады Сигизмунда была широко распространена среди кладоискателей. Она ходила по рукам в самых различных версиях. Неизменными оставались главные приметы: центром «кладоносного района» во всех вариантах записи является некий погост Николы Лапотного (Николы Лапотника, Николая Лапотникова и т. п.), около которого, остановившись в Куньем бору, зарыл свои клады польский король. Есть погост Николая Чудотворца, яже зовомой Никола Лапотный, и от него еще погост Святого мученика Георгия, в трех верстах расстоянием один от другого. У погоста Николая Чудотворца имеется речка Хворостянка, а другая Гремячка. В устье одного погоста третья речка Чернитинка из болота из черных местов… Далее следует подробная роспись кладов, заложенных в округе: «У оного погоста положено сокровище…» В различных вариантах записи количество кладов колеблется от десяти до двадцати, причем, масштабы кладов измеряются «котлами» и «бочками» золота и серебра.
Если внимательно вчитаться в кладовые записи, то можно легко заметить, что во всех случаях речь идет о реальной местности, в которой зарыт по крайней мере один реальный клад. Приметы этой местности следующие:
1. Клад зарыт близ погоста Николая Чудотворца Лапотного, рядом с которым, на расстоянии от трехсот сажен (около 630 метров) до семи верст (около 7,5 километра), находится другой погост, во имя св. Георгия Великомученика:
2. Погост Николы Лапотного стоит на реке с названием Хворостянка (Хворостня, Хворосня, Хворость, Сорочка). Рядом протекает речка Хворостянка-малая (Гремячка), а поодаль — третья речка — Чернавка (Чернитинка, Черновка). Все три речки берут свое начало близ погоста, а Чернавка к тому же, возможно, вытекает из болота;
3. В окрестностях погоста имеется ряд характерных примет: насыпной вал («плотина»), суходольный луг, родник («колодезь»), камни-валуны;
4. Неподалеку от погоста расположена местность под названием Куний Бор, где находится Пустошь Телепнево, через которую течет речка Маршевка. Здесь проходит или проходила большая проезжая дорога.
Клад короля Сигизмунда ищут уже несколько столетий. Главной магистралью поиска всегда была Смоленская дорога, а погост Николы Лапотного искали то под Можайском, то под Гжетском, то под Вязьмой и Дорогобужем.
В конце прошлого столетия одним из мест поисков являлась деревня Соколово Гжатского уезда, на речке Могилевке. Здесь, в одной из излучин реки, по преданию, в старые годы был найден «гроб с золотом». Близ деревни находился старинный погост Николая Чудотворца, который в архивных документах XVII–XVIII веков именуется «погостом Николы Лапотникова». В середине прошлого века здесь был найден и клад — котел с медными монетами XVIII столетия. Другие многочисленные раскопки дали немного: была найдена серебряная церковная лжица для причастия, ручка чугунного котла, несколько рассыпных серебряных и медных монет. Копали и на погосте, но, кроме гробов, ничего не нашли. Правда, в окрестностях деревни было обнаружено множество интересных объектов: 3 славянских кургана, каменный погреб (раскопан: оказался пустой), камень-валун с вырезанным знаком медвежьей лапы. А в сентябре 1874 года в версте от деревни кладоискатели натолкнулись на захоронение наполеоновских солдат, в котором среди костей оказался полусгнивший пояс из красной кожи. Когда его стали извлекать из земли, пояс разорвался и из него посыпались серебряные монеты — русские рубли и какие-то иностранные деньги. Всего было найдено семнадцать монет.
Исследователи прошлого столетия, анализируя тексты кладовых записей «короля Сигизмунда», отмечали, что в старое время Смоленская дорога шла южнее Бородина через села Преснецово и Царево-Займище. Где-то здесь, на стыке Гжатского, Можайского и Медынского («не дошедши медянских и вяземских округ») уездов, и находился искомый погост Николы Лапотного. Таким местом мог являться погост Александра Свирского близ Можайска или безымянный погост на самой границе Можайского уезда у слияния двух речек, сожженный в Смутное время и носивший, по преданию, название Николы Лапотникова. Еще в конце XIX века следы погоста были ясно видны, а весной почти ежегодно здесь вымывались и выносились водой на берег одна-две серебряные монеты.
Клад Сигизмунда может находиться и ближе к Москве. В тексте кладовой записи ясно указывается, что подводы с сокровищами были отправлены через Калужские ворота на Можайск. Как раз на этом направлении, в районе современной Апрелевки, в верховьях реки Пахры в XVI — начале XVII веках располагался «монастырь особняк Николы Чудотворца», а в четырех верстах от него — погост св. Георгия Великомученика. Ведь король, судя по записи, что-то «положил», еще не доходя Куньего бора, «шедши из Москвы до Можайска».
Но на самом деле нет никакой уверенности в том, что клад Сигизмунда, если он есть, зарыт по Смоленской дороге. Дело в том, что многочисленные варианты «кладовой записи» указывают аналогичные места в Костромской, Ярославской, Владимирской областях. А в XIX веке в Олонецкой губернии ходила по рукам кладовая запись с точным указанием на то, что клад зарыт близ одного из карельских погостов, в районе Кандапоги: «Есть река Хворосия крутобрега, еще малая Хворосня, третья река Чернавка. На реке Хворосня погост, называемый Николаи Лапотный, а второй погост Егорий, от Николы виден. При том погосте Николы есть топи, где и люди не ходят. Пониже топи есть земляной вал, в конце вала лежат по камню серых, под теми камнями по кубу денег серебряных… Средь вала лежит плита красная — на коне поворотиться можно — под той плитой шестиуховый котел денег серебряных. При том же погосте Николая есть колодезь — вода кипучая, и в нем спущено десять пудов посуды церковной серебряной и закрыто доской… И та поклажа время нашествия Литвы, то есть польского, короля Костюшки».
Так что, загадка погоста Николы Лапотного далеко не так однозначна, как это может показаться на первый взгляд, как, впрочем, и вопрос реальности таинственного клада. Время, возможно,
12 ноября 1472 года в Москву приехала невеста русского царя Ивана III, византийская царевна Софья Палеолог. Своим главным приданым она считала не привезенные драгоценности и золото, а старинные книги. Все время, пока Софья жила в Кремле, она боялась пожаров. Переживала, как бы не сгорели древние рукописи…
Любовь к чтению царица передала сыну, великому князю Василию, сменившему на московском престоле отца. Царь Василий III вызвал в столицу ученого грека Максима и повелел ему составить библиотечный каталог, а также перевести некоторые рукописи на церковнославянский язык.
При виде редчайших книг Максим онемел от восторга. Он поклялся, что во всей Греции не сыскать такого богатства.
Бесценная библиотека досталась по наследству внуку Софьи Палеолог — царю Ивану Васильевичу Грозному. Он помнил заповедь бабки, что книги надо беречь от пожара и спрятал библиотеку в специальном каменном подземелье.
Иван Грозный умер, а древние книги исчезли. Одни умники говорят, что библиотека сгорела. Другие утверждают, что ее и не было.
Однако число искателей книг Ивана IV не убывает. Первым был приват-доцент Страсбургского университета Э. Тремер, приехавший в Москву в начале XIX века. Он обследовал несколько подвалов Кремля и не решился спуститься ниже, в лабиринт царских подземелий.
Ход поиска знаменитой библиотеки очень интересно описан в книге Р. Пересветова «По следам находок и утрат» (1963 год). Каждый, кто прочитает ее, убедится в необходимости продолжать увлекательное дело.
Настойчивого искателя ждет великолепное открытие.
В течение 13 лет, пока я работал на танкерах морского пароходства, мне многократно приходилось плавать через знаменитый Босфорский пролив, туда и обратно. И каждый раз, когда в поле зрения моих любопытных глаз попадал древнейший храм Ая-София, я неизменно вспоминал, что отсюда, с западного берега пролива Босфор, пришла в нашу Киевскую Русь вера в Христа и высокая византийская культура.
…Более 1400 лет стоит этот храм, построенный в 532–537 годах греческими мастерами Анфимием и Исидором из Милета. Не так-то просто представить себе, как киевская княгиня Ольга, 30-летняя вдова Игоря, первой приняла под куполом Софийского храма крещение. Только в 957 году она дважды гостила у византийского императора Константина Багрянородного.
Легенда гласит, будто женатый цесарь сватался к нашей Ольге. Она перехитрила его, попросив стать ей крестным отцом!..
А значительно позже, примерно в 1448 году, здесь же была крещена византийская принцесса, получившая имя Зоя (Жизнь). Она была дочерью владетельного князя Мореи (Греции) Фомы — брата последнего византийского императора Константина II Палеолога. Нам она известна под именем Софьи Палеолог.
Отсюда, с берегов Босфора, византийская принцесса перенесла в заснеженную Москву мечту о третьем, несокрушимом Риме. Как известно, второй Рим — Византия — пал под натиском турков-османов в 1453 году. Еще до захвата турками Константинополя, а затем и Греции, Фома Палеолог нашел прибежище в Риме. Там и решался вопрос о сватовстве великого князя московского Ивана III к его дочери.
Говорят, что римский папа Сикст IV, имея дальний прицел, не поскупился на приданое невесте: дал ей из своей казны шесть тысяч дукатов, несколько дорогих подарков. Но главным сокровищем, так считала сама Софья Палеолог, стали книги из византийской библиотеки.
Какая она была, наша первая российская царица?
По словам европейских летописцев, Софья Палеолог была красивой 24-летней девицей, в очах которой «горело пламя Востока». В книгах наших постсоветских историков образ Софьи уже не так романтичен.
Выйдя замуж за Ивана III, византийская принцесса подарила ему пятерых сыновей. Старший из них стал, царем Василием III, при котором и была идеально сделана первая опись книг, привезенных его матерью…
Судьба библиотеки Ивана Грозного — внук Софьи Палеолог — стала тайной за семью печатями сразу после смерти царя. О том, кто, когда и как занимался ее поисками, уже написано несметное количество книг, монографий, даже художественных произведений.
По мнению многих исследователей, ближе всех к открытию тайны был археолог И. Я. Стеллецкий, которому в 1934 году удалось обнаружить под Кремлем обширное сводчатое помещение, засыпанное землей и песком. Однако дальнейшие раскопки вызвали приток грунтовых вод, что поставило под угрозу фундамент ближайшего здания. Комендант Кремля, сославшись на указание Сталина, запретил дальнейшие поисковые работы.
Энтузиасты не унимаются. Недавно они добились от мэра Москвы Юрия Лужкова согласия на создание специального штаба по поиску легендарной библиотеки.
На периферии знатоки истории тоже не дремлют. Так, например, Краснодарская краевая общественная организация «Русский кладоискатель Юрий Харчук» в ноябре 1997 года организовала свой филиал в городе Переславль-Залесский Ярославской области. Тамошние, краеведы считают, что распространенное мнение о возможности вывоза Иваном Грозным своей библиотеки в Александровскую слободу является ошибочным. Они убеждены, что главный центр царской опричнины находился в их городе. Точнее, в Никитском мужском монастыре.
Телевизионная информация от 1993 года о нахождении царской библиотеки (ТВ-программа «Центр») в Александровском монастыре и ее разграблении не соответствует действительности. Подобные слухи не способны погасить энергию кладоискателей, твердо уверовавших, что древние книги продолжают ждать самого упорного из них.
Мне кажется, что версия краеведов города Переславль-Залесский заслуживает особого внимания. Глава Краснодарского краевого общественного фонда «Русский кладоискатель Юрий Харчук» призывает ученых и археологов страны оказать всемерную поддержку тем, кто намерен провести планомерное обследование территории бывшего Никитского мужского монастыря.
Вначале 1840-х годов два молодых человека, братья Александр и Степан Гусевы, поехали из своего хутора Гусевского в Оренбург и по дороге остановились ночевать в деревне Синегорке. Когда они выпрягли лошадей и зашли в хату, то увидели лежащую на печи сморщенную старушку, слепую. Старушка по говору узнала, что Гусевы «мосоли» («мосолями» называли потомков крепостных заводчика Мосолова) и спросила:
— Вы не из Каноникольского?
— Нет, мы из хутора Гусевского.
— Это на Малом Ику, возле устья речушки Ямашлы?
— Верно! Откуда, бабуся, знаешь?
— Я в молодые годы с Пугачевым ходила, была у него кухаркой. Когда по дороге на Иргизлу за нами гнались сакмарские казаки, Пугачев приказал закопать на левом берегу Ямашлы, возле устья, золото. Много ведь золота отнял у бар. Оно, чай, и теперь в земле лежит.
Слух о том, что где-то в Синегорке живет некая Прасковья, столетняя старуха, которая в молодости ходила с Пугачевым, разнесся по округе давно, поэтому братья отнеслись к рассказу старухи с полным доверием. Вернулись братья Гусевы домой. Старший, Александр Петрович, — он был уже женат и не жил в отцовском доме, — когда все домашние заснули, пошел к устью речки Ямашлы и после упорных поисков отыскал там корчаг золота. Перепрятав его в укромное место, он не сказал об этом никому не слова.
Через несколько дней младший брат Степан вспомнил в разговоре с отцом про пугачевский клад. Отец удивился: «Почему ж сразу не сказал!» Пошли на берег речушки, копали, копали, но ничего не нашли. А Александр Петрович, забрав себе клад, отделился от отца и стал заниматься лесным промыслом. Сплавлял лес. Купил себе много земли. Две мельницы построил — в Шагрызе и в Кузьминовке. А сына его, старика уже, в 1930 году раскулачили. Многие помнят, сколько золота тогда отняли у этого кулака. Первейший ведь в здешних местах богач был! На пугачевском кладе нажился!
Легенд о кладах Емельяна Пугачева, пожалуй, не меньше, чем легенд о «разинских кладах». Хотя рассказы о кладах Пугачева часто имеют под собой, как кажется, гораздо более реальную почву и, по разным свидетельствам, действительно где-то, когда-то были найдены.
Множество «кладовых записей» и легенд было связано с пугачевским кладом близ бывшей крепости Рассыпной под Оренбургом, в Дикой балке. По рассказам местных жителей, этот клад был выкопан еще в середине прошлого столетия: «Здесь у нас возле Рассыпной есть балка Дикого. Там беглые и дикие люди скрывались. И вот однажды утром пронеслась молва: «Клад! Клад вырыли!» И пошли все смотреть. Здесь была открыта яма. Старики говорили, что это, мол, уральцы (то есть уральские казаки) вырыли. У них каким-то родом остались записи Пугачева, и они знали, что где зарыто, они приезжали к нам. Здесь в лесу еще была береза. Под ней много зарыто золота. Но найти ее, березу, они не смогли. А тот клад в Дикой балке — факт, при мне был!»
Еще один пугачевский клад, по рассказам, зарыт на берегу речки Ящурки, впадающей в Урал. По преданию, деньги зарывались в воловьих шкурах, от Ящурки по течению вправо, в сторону на 20–30 м. Этот берег впоследствии намыло или отмыло, а сама речка лет сто назад пересохла. В окрестностях Татищева, в озере Банна, разбитые царскими войсками пугачевцы при отступлении поспешно скатывали бочки с медными и серебряными деньгами. Есть свидетельства, что вскоре, лет через пятнадцать — двадцать, часть этих бочек была обнаружена и извлечена.
А в двадцатых годах XIX столетия, в морозный декабрьский день, к одному из внуков смотрителя Златоустовского завода постучалась вечером старушка-нищая, с посохом и мешком на спине.
— Что тебе, бабушка? — окликнули ее из окошка.
— Пустите, милые, переночевать, Бога для…
— Заходи.
Старушка, которой шел уже восьмой десяток, переночевала, но наутро оказалась настолько ослабевшей, что не могла двинуться с печи.
— Да куда ж ты, бабка, идешь?
— А вот, милые, так и бреду, пока добрых людей не найду, которые приютят меня.
— Значит ты безродная?
— Никого, миленькие, пет, ни одной родной души не осталось.
— И не знаешь, где родилась?
— Я милые, заводская, с Авзяно-Петровских заводов… Мои-то все померли… Вот я и хожу по чужим людям.
— Коли так, старушка, оставайся у нас.
— Спасибо вам, болезные, за ласку вашу ко мне!
Старушка пожила с полгода и приготовилась умирать.
Уже на смертном одре она позвала хозяйку дома и сказала:
— Слушай, Ивановна! Мне жить недолго — день, два… Грешница я была великая… Едва ли простит меня Господь… Ведь я была полюбовницей самого пугачевского атамана… Он захватил меня на заводе да силой и увез с собой… Когда нас разбили на Урале, мы бежали через Сатку. Ехали в кибитке и везли большой сундук… Ночью приехали к реке Ай… Мой-то и говорит мне: «Акулина! Дело нашего «батюшки» обернулось плохо… Этот сундук полон серебра да золота. Давай его зароем здесь». Вытащили мы сундук, нашли на берегу два дуба, вырыли под ними яму топором… положили в нее клад и завалили землей да каменьями… «Кто из нас останется в живых, — сказал мой-то, — тот и попользуется всем добром»… А место приметное: два дуба здесь и три дуба на том берегу… Потом селимы на лошадей и переправились вброд… Конец, знаю, был плохой… Моего-то убили в драке, я попала в Оренбург… Так с тех пор и не была у клада… Думала уж с тем в могилу лечь… Да хочу наградить тебя за любовь ко мне, старухе… А лежит сундук вправо от дороги в тридцати шагах…
Старушка скоро умерла, клад же, если только он был зарыт, продолжает лежать на прежнем месте. За добычей его надо было ехать за сто верст, расстояние для того времени, когда по дорогам рыскали беглые крепостные, заводские и ссыльные из Сибири, огромное, сопряженное с немалыми опасностями. Кроме того, дорога через Ай менялась много раз, и искателям зарытого сокровища пришлось бы исследовать весь берег на протяжении, может быть, сотни-другой сажен.
Приведенные рассказы — самые достоверные из многочисленных легенд о «пугачевских кладах». В остальных фигурируют «амбары» и «лодки» с золотом и самоцветными камнями, нечистая сила, светящиеся лошади и прочие, очень увлекательные, но вряд ли правдоподобные элементы сюжета.
Старинный русский город Лебедянь, когда-то широко известный своими ярмарками, а теперь почти забытый, расположен на севере Липецкой области, по обоим берегам Дона. Основанный в начале XVII века, этот город относился к тем степным оплотам Русского государства, которые, по словам И. А. Бунина, находились «среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые», и первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, впервые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, первыми давали знать о грядущей беде и первыми ложились костьми за нее».
Начало истории города Лебедяни загадочно. Историкам точно известны даты основания соседних городов — Ефремово, Данкова, Липецка, Раненбурга, Козлова. Год же основания Лебедяни неизвестен. Вам расскажут легенды, где факты перемешаны с вымыслом, и корни которых уходят едва ли не в XIV век и далее.
Рассказывают, что на месте Лебедяни в незапамятные времена существовал земляной городок, построенный разбойником Кунамом и сыновьями его Тяпкой и Русой. Кунам с сыновьями разбойничал на торговом пути на Дону, а также неоднократно совершал набеги на татар. В старости Кунам пал в битве с татарским богатырем, и над его могилой сыновья насыпали курган в десяти верстах от города на правом берегу Красивой Мечи при впадении ее в Дон. Имя Тяпки (полагают, что это прозвище означает что-то типа «рубака») сохранила Тяпкина гора в центре города на берегу Дона, на которой в начале XVII века и была заложена Лебедянь. С именем Кунама некоторые исследователи связывают близлежащее село Куймань.
Неподалеку от разбойничьего городка в Романцевском лесу жил пустынник Петр, известный по всей Рязанской земле своими христианскими подвигами. После гибели отца Тяпка и Руса пришли к Петру и приняли от него монашеский образ, поселились рядом с пустынником и в 1353 году построили Ильинскую церковь. Разбойничий городок стал сторожевым, а дружина разбойников, оставив грабежи, несла сторожевую службу на Дону. В 1380 году церковь и городок были разрушены татарами Мамая.
Некоторое время спустя в обители появился некий «владетельный князь», лишенный своей отчины и вынужденный скрываться на этой глухой окраине Рязанской земли. Князь этот не кто иной, как последний Великий князь Смоленский Юрий Святославович, убивший свою жену Юлианию Вяземскую. «Будучи лишённый своей отчины, не терпя горького своего безвременья, срама и бесчестия», бежал он сначала в Орду, а затем в Рязанскую землю. Князь внес в церковь значительные вклады, построил кельи для иноков, принял монашеский чин и здесь окончил свои дни, «плачась о грехе своем».
Есть и другая версия этой легенды. В начале XIV века Иван Калита направил в Орду дань хану Узбеку с боярином Тяпкиным, в просторечии именуемым Тяпкой. Тяпкин же присвоил подарки хану и бежал с ними в здешние Романцвские леса. Здесь он собрал шайку вольницы, основал городок на берегу Дона и стал грозою татар: убивал ханских баскаков и освобождал русских пленников. В один из таких набегов он освободил русского священника, который сначала поселился в его городке, а затем перебрался в лес на расстоянии версты от города, где около 1353 года построил церковь Святого Ильи о двух этажах: нужный для жилья, верхний для богослужений. Позднее Тяпкин со своими товарищами также поселились около церкви. Приняв монашество, они основали небольшой монастырек. В 1380 году он был разорен татарами, бежавшими с Куликова поля. Несколько позднее в монастыре поселился пустынник Петр. Окончательно монастырь был разорен татарами в 1542 году.
В XVI веке разбойничал в здешних местах знаменитый герой русского фольклора атаман Кудеяр. Пристанищем его, как утверждают, был земляной городок близ села Владимирское, Гудово тож. По одним сведениям, здесь был склад его имущества, по другим — сторожевой пост, окруженный валами и рвами. Предание говорит, что городок этот был отбит у разбойников донскими казаками и ватага Кудеяра погибла в бою. Остатками жилища Кудеяра местные жители считали две чугунных вереи от ворот, стоявшие близ церкви села Преображенское. Следы городка Кудеяра в середине XIX века представляли собой «два вала, один со рвом, от подошвы до вершины сажен трех, а другой без рва и мало заметен, оба длиной более 100 сажен».
С именем Кудеяра связывается и таинственная галерея, вырубленная в скалах на берегу Дона в 30 верстах от Лебедяни. Галерея, по описанию, представляет собой «подземный тайник в пять этажей, причем каждый этаж соединен с нижним посредством вертикального колодца, то с одной, то с другой стороны поочередно; таким образом, тайник представляет собой зигзагообразный тоннель, стены и потолок которого выложены громадных размеров каменными плитами». Другой тайник находится у деревни Ратмановой, третий, вертикально уходящий в глубину на 10 аршин, — у села Венюкова.
В следующем столетии прославились в здешних местах еще два разбойника, Наян и Тарас, будто бы жившие в 2 верстах от нынешнего села Доброго, на берегу реки Воронеж. Тарас был не только разбойником, но и чернокнижником и посещал окрестные селения для грабежа весьма своеобразным способом: расстилал на воде свою епанчу, садился на нее и плыл по реке, удивляя и пугая жителей. Все прибрежные села дрожали перед ним. Истребить злодея сумел местный священник, который присоединился к очередной воинской команде, посланной на поимку Тараса, и застрелил разбойника из пищали, заряженной пуговицей от собственной рясы.
Разбои продолжались и на протяжении всего XVIII столетия. Последним лебедянским разбойником следует, очевидно, считать помещика Филина. С тайкой вооруженных дворовых людей он выезжал на разбой, «грабил и мучил разных людей, и был от него страх великий». Пришлось губернатору выслать из Тамбова в Лебедянский уезд воинскую команду. Было это в 1802 году.
Эти и другие исторические реалии остались в памяти народной в форме легенд и рассказов о разбойниках, их таинственных убежищах и несметных кладах. Как рассказывали старики, в одном из курганов близ села Троекурова «заключено столько золота и серебра, что сокровища сего не стоит весь Лебедянский уезд». Клад этот, однако, никому пока найти не посчастливилось. А вот другие клады были.
Россыпные серебряные и медные монеты, в основном восточные, золотоордынские и Великого княжества Рязанского, — частые находки на пахотных полях в окрестностях Лебедяни. Здесь же был найден резной по кости образок с серебряным бассменным ободком с надписью TPOUZA, датируемый XIV веком. В селе Каликино на огороде в 1901 году был найден клад из 568 серебряных ордынских монет и чугунная ваза. Клад рязанских монет XV века весом более фунта был найден в селе Черепянь на Дону, а другой, в котором обнаружены медные и серебряные кресты, восточные монеты и монеты рязанского князя Ивана Федоровича (1409–1458) — в Покрово-Казацкой слободе. Интересно, что по времени происхождения эти находки совпадают с временем легендарных Кунама, Тяпки и пустынника Петра.
Видимо, какая-то историческая база под лебедянскими легендами все-таки есть.
Серьезных археологических раскопок здесь не производилось, хотя разведки по Дону и Красивой Мече открыли большое количество славянских поселений и курганов XII-XIV веков. Пока же здешние древности, как с грустью писал еще в XIX веке исследователь, «изглаживает соха, не дождавшись археологического заступа».