Спрут
Шрифт:
– Мне казалось, что в приглашении указывалось десять,- заметил Пресли, усаживаясь на край кровати
– Написать-то я написал, да…
– Да не всякому написанному верь?
– пошутил Пресли.
Энникстер добродушно хмыкнул, повернулся и стал править бритву. Пресли неодобрительно посмотрел на его подтяжки.
– И почему это,- заметил он,- стоит человеку жениться, и он тут же покупает себе голубые подтяжки, да еще шелковые! Вдумайся-ка! Жеребец Энникстер в шелковых подтяжках небесно-голубого цвета! Тебе куда больше пошел бы ремень, утыканный гвоздиками.
– Болван!
– сказал Энникстер, считавший крепкое слово самым надежным
– Да, это я уже заметил,- ответил Пресли, еще раз окидывая комнату взглядом. Он воздержался от критики. Энникстер так по-детски гордился новым убранством своего жилища, что грешно было бы вывести его из блаженного заблуждения. Пресли смотрел на всю эту роскошь массового производства, на нарядную бронзовую кровать с веселеньким пологом, на умывальник фабричной работы с фаянсовым кувшином и тазом в зеленых и красных ослепительно-ярких тонах, на литографии в плетеных соломенных рамах, изображающие символические женские фигуры; на нелепые белые с золотом стульчики на паучьих ножках, на шар из шелковой китайской бумаги, свисавший с газового рожка, на метелки пампасской травы, в художественном беспорядке раскиданные по стене, и среди всего этого две немыслимые картины, писанные маслом, в багетных рамах до того золотых, что больно было смотреть.
– А как тебе мои картины, Прес?
– спросил Энникстер с некоторой робостью.- Я ведь в них не разбираюсь. А писал их трехпалый китаец из Монтерея и продал мне за тридцать долларов вместе с рамами. Мне кажется, что за одни рамы стоило бы тридцать долларов отдать.
– Безусловно,- подтвердил Пресли; ему не терпелось переменить тему.- Жеребец!
– сказал он,- я слыхал, что ты приютил миссис Дайк и малявку. Знаешь, по-моему, это очень хороший поступок.
– Э, чепуха, Прес!
– пробормотал Энникстер, снова принимаясь за бритье.
– Ты меня не проведешь, дружище,- продолжал Пресли.- Я ведь уверен, что ты устраиваешь этот пикник не только ради своей жены, ты делаешь это для миссис Дайк и малявки, хочешь развлечь их не множко, повеселить.
– Да ну тебя!
– И это очень хорошо с твоей стороны, я рад за тебя не меньше, чем за них. Было время, когда ты бросил бы их на произвол судьбы и думать о них забыл бы.
Я не хочу вмешиваться не в свое дело, но должен сказать, что ты изменился к лучшему и, мне кажется, я знаю почему. Она…- Пресли перехватил взгляд приятеля и прибавил серьезно: - Она очень хорошая женщина, Жеребец.
Энникстер резко обернулся, было видно, что он покраснел под мыльной пеной.
– Прес,- воскликнул он,- она сделала из меня человека! Что я был раньше - машина какая-то, и если кто-то - все равно кто, мужчина, женщина или ребенок
вставал мне поперек дороги, я прямо так по ним и ступал, и мне даже в голову не приходило, что можно и о других подумать, не только о себе. Но стоило мне понять, что я люблю ее, я как в раю очутился, и с той минуты проникся добрыми чувствами ко всем окружающим, и мне захотелось каждому помочь. И я понял, что человек не может жить только для себя, так же, как не может жить один. Он должен думать о других. Если Господь наградил его разумом, пусть думает о тех, кто разумом обделен, а не гонит их взашей только потому, что они глупее его; а есть у него деньги,- пусть помогает тем, у кого
Пресли вскочил, одной рукой обнял Энникстера за плечи, а другой крепко сжал ему руку. Этот несуразный человек в болтающихся шелковых подтяжках с намыленным подбородком и с глазами, полными слез, внезапно показался ему воплощением истинного благородства. По сравнению с этим неукротимым стрем лением творить добро и помогать людям, собственны» его весьма расплывчатые планы и радужные замыслы переустройства общества показались Пресли ничтожными, а сам он, со всей своей утонченностью, поэтичностью, высокой культурой и образованием, выглядел жалким кустарем, затеявшим перекроить вселенную.
– Молодчина!
– воскликнул он, не придумав ничего более подходящего.- Какой же ты молодчина! Право! Да, кстати, я принес тебе сигары, вот возьми.
Энникстер уставился на Пресли, затем поставил коробку на край умывальника.
– Вот болван!
– сказал он.- Что это ты вздумал?
– Да так, шутки ради.
– Это что, из тех зловонных штук, которые один курит, а трое падают? Иначе ты бы их скорей всего себе оставил.
– Ну зачем так уж в благодарностях рассыпаться…- начал Пресли.
– Заткнись!
– крикнул Энникстер, исчерпав тем самым вопрос.
Затем Энникстер снова принялся за бритье, а Пресли закурил сигарету.
– Что-нибудь слышно из Вашингтона?
– спросил он.
– Ничего хорошего,- буркнул Энникстер.- Эге!
– воскликнул он вдруг, настораживаясь.- Кто это в такой спешке?
До них донесся стук копыт несущейся во весь опор лошади. Топот доносился со стороны дороги, которая вела от миссии к Кьен-Сабе. Он приближался со страшной быстротой. И было в нем нечто такое, что заставило Пресли вскочить на ноги. Энникстер распахнул окно.
– Не беглец ли?
– воскликнул Пресли.
Энникстер, у которого на уме только и было что железная дорога и угроза его ранчо, схватился за карман, где лежал револьвер.
– Что там такое, Вакка?
– крикнул он.
Вакка, повернувшись на козлах, поглядел на дорогу. Затем мигом соскочил с козел и подбежал к окну.
– Дайк!
– закричал он.- Это же Дайк! Дайк!
Не успел он это выкрикнуть, как копыта загрохотали совсем рядом и кто-то прокричал мощным, гулким басом:
– Энникстер! Энникстер! Энникстер!
То был голос Дайка, в следующий момент лошадь мы несла и его самого на лужайку перед домом.
– Боже мой!
– воскликнул Пресли.
Дайк осадил загнанную лошадь, не успел он соскочить, как она рухнула на землю, дрожа всем телом. Энникстер выпрыгнул в окно, Пресли последовал за ним.
Перед ними стоял Дайк, с непокрытой головой, с револьвером в руке,- исхудалый страшный человек с длинной бородой, впалыми щеками, ввалившимися глазами. Его одежда, изорванная колючим кустарником, сквозь заросли которого он то продирался, то прятался в них вот уже несколько недель, превратилась в лохмотья, голенища сапог изодрались в лоскутки, испачканные кровью оттого, что он так яростно шпорил лошадь.