Спуская псов войны
Шрифт:
Наемник чуть подумал, затем сказал:
– Да. Однажды было дело.
– Больше платили?
– Одинаково. Но... ты знаешь, на Земле кое-где все еще используют на войне детей. Защищавшаяся сторона как раз использовала. И потому – я за них воевать не мог. Совесть не позволила.
Лаш озадаченно нахмурилась:
– Но тогда, выходит, ты был вынужден воевать против детей. Это еще хуже, разве нет?
– Так и было. Я сделал этот выбор осознанно и считаю, что поступил правильно. Понимаешь... Тут дело даже не в том, что когда человек берет в руки оружие, его детство заканчивается. Я воевал тридцать пять лет, но я точно знаю, где, за что и почему. Я готов отвечать за каждый раз,
Должно быть, странно слышать такое от наемника – но убийство это все же зло. Только иногда – меньшее. Бывает, что не убить – зло еще большее. А бывает – что оно все равно будет сделано. Иногда я воевал на совершенно чужих войнах исключительно за деньги. Но – это значит, что какой-то пацан того народа, за который я воевал, не пошел на войну, а остался дома.
Возвращаясь к детям с оружием... Такой уже не станет человеком. Все, что из него может вырасти – это убийца, не имеющий собственной воли и не отвечающий за свои поступки. Считай что биоробот. У меня есть четкие правила и принципы. У него их нет и не может быть. Я могу ошибаться, но позволить такому жить нельзя. Я стрелял в детей с оружием в руках – но моя совесть спокойна. Вина на ублюдках, которые дали детям оружие и послали на войну. А я просто устранял результаты их злодеяний.
– Ладно, хватит об этом. Неприятная тема, к тому же могущая повредить моей неокрепшей ранимой детской психике. Шучу. Расскажи лучше о своем отце. У Касса в досье только очень скупо отмечено, все твои предки-мужчины, начиная с дедов, погибли геройски.
– Второй дед был летчиком, он тоже погиб на той войне. Когда его самолет загорелся – врезался в немецкий корабль вместе с торпедой. Отец пошел по его стопам, стал летчиком. Воевал уже на совсем другой войне, получил именное оружие за героизм. А погиб в мирное время, когда мне было восемь. Совершал обычный полет. Патрулирование. И прямо над городом мотор отказал. Папа катапультироваться не мог – внизу жилые дома. Тянул, сколько мог, за город. Самолет рухнул в тридцати метрах от крайнего дома. Папа все же попытался спастись в самый последний момент – но парашют даже не раскрылся. Тогдашние системы спасения пилотов требовали, чтобы высота была не менее ста метров – у него их не было. Свои метры он отдал за пятиэтажку, в которую сумел не врезаться. Его пистолет я сохранил, всеми правдами и неправдами. Хотя, по большей части, это всего лишь напоминание мне о том, что сам я своих предков подвел... Вряд ли они хотели бы иметь такого внука и сына.
– Как по мне, ты очень достойный человек, – начала было Лаш.
– Брось. Они достойно жили и отдали свои жизни за светлое будущее, за других людей, за их достижения и свершения. А я всю свою жизнь воевал за деньги. Да, я старался защищать свою страну даже на чужих войнах. Да, я всегда поступал по чести и совести. Но в конечном итоге вся моя жизнь – дорога, ведущая в никуда, и неважно, какими хорошими кирпичами она вымощена.
В этот момент вдалеке раздалась длинная очередь.
– Андроиды возвращаются, как я и говорила.
– Ну и халва Аллаху... Искин! Полностью стереть все звукозаписи с того момента, как я спустился под землю, и до сего момента!
Слушаюсь, сэр. Стерто по приказу.
***
Вечером того же дня экспедиция погрузилась на гравилеты и отбыла в колонию. Часть оборудования оставили на месте: большая экспедиция не за горами, зачем туда-сюда таскать? Леонид особо настоял на том, чтобы камни установили на место.
– Теперь вы знаете, что пирамиды эти – никакие не ритуальные сооружения, – заметил он на следующий день, сидя в комнате совещаний, – поверхностники попросту заваливали ходы наружу, прокопанные хлыстоносцами, чтобы уберечься от этой дряни.
Помимо этого, экспедиция нашла ответ на весьма важный вопрос. Катакомбы действительно вели на огромную глубину, потому что неизвестная несимметричная форма жизни происходила явно оттуда.
– Получается, мы имеем существо с 'дна', приспособившееся к среднему ярусу, – сказал Тарта, – остался вопрос о том, кто построил катакомбы...
Леонид забросил ногу на ногу:
– Я это и так знаю. Разумные снизу.
– Довольно очевидно, но еще не доказано.
– Считай что доказано. Только те, снизу, могли построить подземелье наоборот, снизу вверх. И на самом верху – погребальные камеры. Только существа снизу могли додуматься до такого. Мы хороним мертвых вниз – а они вверх.
Идею поддержала Лаш:
– Возможно, что не погребальные камеры, а погреба. Погреба мы тоже строим вниз.
– Это да, – согласился наемник, – тут уж пока содержимое ячеек не проверишь – не узнаешь.
– Какие ячейки, вы о чем? – удивился археолог.
– Поскольку ты заливал нервишки алкоголем, а не записи с моего УРР смотрел, то я тебе сообщаю: все эти плиты на стенах скрывают за собой ячейки. В одной такой камере, пустой и потому не закрытой, я Лаш прятал от хлыстоносцев.
– Но ведь мы же оторвали плиту, и за ней стена!
– Они идут через одну. Лаш, покажи ему.
Лаш вывела на проектор тактического стола трехмерное изображение с камеры Леонида.
– Глядите. Ниши располагаются не под каждой плитой, а через одну. Мы оторвали плиту, находящуюся между двумя камерами.
Затем возник конфликт: Тарта и еще двое археологов настаивали на том, чтобы повторить экспедицию, взяв больше солдат. Открытие манило их, и доводы Леонида, что там нужна рота, в то время как оторвать от охраны колонии возможно не более двадцати человек, казались им неубедительными.
Точку в споре поставил Кодама:
– Когда прибудет основная экспедиция – можете спорить с ее руководством, а пока за вас отвечаю я – будет так, как сказал командир. Тема закрыта.
Магистр, ознакомившись с рапортом Леонида о экспедиции и видеозаписями, никаким образом не выказал хотя бы намека на чувство благодарности за спасение своей дочери, возможно, полагая, что так и должно быть. Леонид в благодарностях и не нуждался, однако заметил, что Кодама пересмотрел свою точку зрения о компетенции земных солдат.
Раздосадованный археолог в сердцах сорвался, желчно заметив, что землянин, оказывается, не такой уж и бесстрашный, каким выглядел на видео. Леонид только снисходительно улыбнулся:
– Отвага – еще не значит, что тебе не страшно, это значит – ты делаешь, что должен, все равно. Не боятся только дураки. Не опасаешься, что в следующей экспедиции я за твои слова ничтоже сумняшеся скормлю тебя хлыстоносцам? А стоило бы.
Отношение к землянам в колонии немного изменилось. Теперь, помимо наигранного дружелюбия, Леонид видел на лицах балларанцев еще и уважение. Оно, конечно, толком ничего не значит – но все равно приятно.