Спустись в мой подвал
Шрифт:
– За меня? – повторил Фортнум. Они как раз остановились на пустой площадке перед супермаркетом. Воцарилась глухая тишина. Фортнум повернулся и посмотрел на друга.
– Я боюсь за всех, – сказал Уиллис. – За твоих друзей, моих, их друзей и так далее. Идиотизм, а? – Уиллис открыл дверь, вылез и уставился на Фортнума. Фортнум почувствовал, что должен что-то сказать.
– Ну, ладно, и что же нам делать?
Уиллис глянул на ослепительно яркое солнце, пылавшее на огромном небе.
– Держи глаза и уши открытыми, – медленно
– Ко всему?
– Мы часто не пользуемся даже половиной того, что дал нам Бог. Мы должны слышать больше, иметь более чувствительные осязание, обоняние и вкус. Может, есть что-то необычное в том, как ветер гонит листья по этой площадке. Может, в блеске солнца на телефонных проводах или в песне цикад среди вязов. Если бы мы только могли посмотреть и послушать несколько дней, несколько ночей и сравнить потом наши наблюдения. А потом можешь велеть мне заткнуться, и я заткнусь.
– Это звучит разумно, – ответил Фортнум, легким тоном скрывая свое беспокойство. – Я понаблюдаю. Но как я узнаю, что это именно то, о чем ты говоришь, даже если что-нибудь увижу?
Уиллис внимательно смотрел на него.
– Ты узнаешь. Узнаешь наверняка. Иначе нам конец, всем нам, – закончил он спокойно. Фортнум захлопнул дверцу, не зная, что ответить. Он почувствовал, как щеки его заливает румянец. Уиллис тоже заметил это.
– Гай, ты считаешь, что я… что я спятил?
– Вздор, – сказал Фортнум слишком быстро. – Ты только взволнован, и это все. Тебе нужно взять пару недель отпуска.
Уиллис кивнул головой.
– Встретимся в понедельник вечером?
– Когда хочешь. Заходи.
– Надеюсь, что зайду, Гай. На самом деле надеюсь. – И он ушел. Глядя, как он уходит, Гай почувствовал, что ему не хочется шевелиться. Он заметил, что необыкновенно медленно втягивает воздух, наслаждаясь тишиной. Он облизал губы, чувствуя их соленость, и взглянул на свою руку, высунутую в окно машины, на позолоченные солнцем волоски на ней. По пустой площади гулял ветер. Фортнум высунулся в окно, чтобы посмотреть на солнце, и оно ответило ему могучим, ошеломляющим взглядом, и его ослепительная сила заставила Гая убрать голову. Он вздохнул, потом громко рассмеялся и тронул машину.
Холодный и запотевший стакан с лимонадом. Лед мелодично позванивал в стакане, и лимонад был не слишком теплый и не слишком сладкий. Он потягивал и смаковал его с закрытыми глазами, откинувшись назад в кресле на колесиках, что стояло на тенистой веранде. В траве трещали кузнечики. Цинтия что-то вязала, время от времени с интересом поглядывая на него. Он чувствовал взгляды.
– О чем ты думаешь? – не выдержала она наконец.
– Цинтия, – спросил он, – твоя интуиция в порядке? Угрожает ли нам землетрясение? Может, приближается потоп или в воздухе висит война? А может…
– Подожди, я должна прислушаться к себе.
Он открыл глаза и смотрел, как Цинтия опускает веки и сидит неподвижно, как статуя, положив ладони на колени. Наконец она покачала головой и улыбнулась.
– Нет. Не будет войны. Никакого потопа, даже никакой эпидемии. А что?
– Я встретил сегодня множество пророков гибели. Ну, скажем, двух и…
Ажурные двери веранды вдруг отворились. Фортнум подскочил, как ужаленный.
– Что случилось?
Том вошел на веранду с поддоном в руках.
– Прошу прощения, – сказал он, – в чем дело, папа?
– Ни в чем.
Фортнум поднялся, довольный, что может сменить тему.
– Это твой урожай?
Том торопливо подошел.
– Только часть. Видит Бог, они растут, как на дрожжах. Семь часов, побольше воды и смотрите, какие они большие. – Он поставил корзину на стол между родителями. Урожай действительно был богатый. Сотни маленьких серо-коричневых грибов торчали из влажной земли.
– Чтоб меня… – сказал Фортнум напряженно. Цинтия вытянула руку, чтобы коснуться грибов, но вдруг отдернула ее, сама не зная, почему.
– Я не хотела бы тебя обидеть, но… это точно хорошие грибы?
Том был оскорблен в лучших чувствах.
– А ты думаешь, что я буду кормить вас ядовитыми грибами?
– Вот именно, – сказала Цинтия. – А как их различить?
– Попробовать, – сказал Том. – Если не умрешь, значит, хорошие. Ну, а если падешь трупом… что ж… – Он засмеялся, и это развеселило Фортнума, но мать только скривилась. Она снова села в кресло.
– Я… мне они не нравятся, – сказала она.
– Люди дорогие, – Том со злостью схватил корзину. – Неужели все и всегда в этом доме должно кончаться неудачей?
Он пошел прочь.
– Том… – начал Фортнум.
– А, ладно! – сказал Том. – Все считают, что если молодой человек за что-то берется, то все это плохо кончится. Да пусть все идет к черту!
Фортнум вошел в квартиру в тот момент, когда Том швырнул поддон с грибами в подвал. Потом он хлопнул дверью и выбежал через задний ход. Фортнум вернулся к жене: та избегала смотреть на него.
– Прости меня, – сказала она. – Сама не знаю, что со мной случилось. Я просто должна была сказать это Тому.
Зазвонил телефон. Фортнум вынес аппарат на веранду.
– Гай? – Это был голос Дороти Уиллис. – Гай… Роджер у вас?
– Роджер? Нет.
– Он пропал! Из шкафа исчезли все его костюмы! – Она начала тихонько плакать.
– Держись, Дороти, сейчас я буду у тебя.
– Ты должен мне помочь, должен! Я уверена, с ним что-то случилось. Мы никогда больше не увидим его живым, – всхлипывала она.
Он медленно положил трубку, в которой еще слышались рыдания. Ночные цикады оглушительно трещали. Он чувствовал, как волосы у него на голове поднимаются дыбом. Этого не могло быть, но все же они медленно, один за другим, вставали дыбом.