Спящий бог

— Еще по одной пинте темного и домой? — вопросительно посмотрел на нас Сима.

Надо сказать, что сегодня в лондонском пабе «Холостяк» компания подобралась колоритнейшая. Во-первых, сам Сима, в девичестве Семен Бронштейн, еврей в «двадцатом поколении», как он сам себя отрекомендовал при первой нашей встрече. Проблема в том, что, судя по почти античному профилю, правильным чертам лица и голубым глазам никак нельзя сказать, что Сима принадлежит к одному из древнейших этносов нашей планеты.

С другой стороны, фамилия говорит сама за себя — кто в России не знает Бронштейнов и в первую очередь папу Семена, Льва Бронтшейна, основателя фонда «Квантум» и одноименного банка. С самой первой минуты нашего знакомства, Семен попросил называть его Симой, якобы в память о его дедушке, красном командарме Симоне Могилевиче — герое революции, личном друге Ленина. Впоследствии дедушку Сталин успешно репрессировал, но родители Симы в память о легендарном предке подобрали своему отпрыску имя максимально приближенное к имени революционера. А с наступлением перестройки Семен прочно и навсегда стал Симой.

Во-вторых, Дима Костюшин — второй участник нашей теплой компашки. Личность крайне любопытная и прямо скажу неординарная. Судите сами. Родился Дима в белорусском селе Мацки. Димин папа, сильно пьющий тракторист Степан Костюшин бросил семью, когда сыну исполнилось семь лет. То есть парню еще в солдатики играть, а он уже старший мужчина в семье состоящей из двух младших братьев, сестры и матери. Дальше хуже. В десять лет Димину маму в лесу кусает клещ и ее срочно увозят с энцефалитом в районную больницу. Возвращается она оттуда инвалидом второй степени. Детство Димино заканчивается, ему приходится работать на двух работах в местном колхозе, которые стараниями батьки Лукашенко все еще повсеместно распространены в почти социалистической Беларуси. Тем не менее, наш герой заканчивает школу с золотой медалью и, оставив семью на попечении дальних родственников, отправляется покорять Москву. Там он подает документы в МГИМО, тот самый блатной институт, который в советские времена именовался не иначе как МИМО (с ударением на первый слог). Безо всяких пап, мам и звонков сверху Костюшин поступает на бесплатное отделение факультета международных экономических отношений и через пять лет заканчивает его с красным дипломом. Но это еще не все. К моменту окончания, Дима работает уже в кредитном отделе известного международного банка. Наблюдая весь тот бум потребительских кредитов, которыми были охвачены наши соотечественники в начале двухтысячных годов, Костюшин быстро соображает, что аккуратность в вопросе возврата ссуд — отнюдь не национальная черта русского человека. И тут же организует первое в стране коллекторское агентство, специализирующееся на возврате просроченных кредитов. Нет, не подумайте, никакого криминала с братками и паяльниками. Все очень цивильно и по западной технологии — ежедневное капание на мозги недобросовестных заемщиков, обзвон друзей, родственников, работодателей и т. п. Сейчас в фирме Костюшина работает 2000 человек, а ежегодный оборот приближается к 300 млн. долларам. Последнее я вычитал в журнале «Карьерист» в статье под нескромным названием «Новый Ломоносов в экономике». Впрочем, сам Дмитрий — человек вполне адекватный, успехом своим не хвастается и мы с ним успели быстро сдружиться в первую же неделю совместной учебы в Лондонской школе экономики.

— Ну, что молчим, носы повесили? — подмигнул девушкам весельчак Сима.

— У тебя Сима, в жизни две радости — надула губки наша красавица Лена — Первая, эта пивом налиться…

— А вторая? — подвинулся к девушке Бронштейн.

— А вторая — ответил вместо девушки Дима, снимая Симину руку с плеча своей невесты — Широко известна в узких кругах.

Ага, это Костюшин на любвеобильность Бронштейна-младшего намекает. Сам Дима у нас образец моногамности, пример для подражания — они с Леной Цой с первого дня учебы влюбились друг в друга и с тех пор не расстаются ни на минуту. Настоящая любовь, с первого взгляда. Впрочем, не влюбиться в Лену трудно. Комсомолка, спортсменка, да и просто красавица! С комсомолкой я не пошутил — Лена состоит в молодежном движении пропризиденской партии «Единая Россия» и является настоящей патриоткой своей страны. Она, кстати, и в Школу экономике попала по президентской программе обучения кадров. Только вот фамилия у нее подкачала. Цоев — в Корее как Ивановых в России, но родина у нас многонациональная, посему и к Лениной фамилии партийные функционеры придираться не стали. Цой так Цой. Тем более ничего азиатского в чертах ее лица нет — большие голубые глаза, густые брови, светлые волосы. Я засмотрелся на Димину подругу и очнулся только после того, как Вика провела рукой перед моим лицом — Леша, ау! Ты еще с нами?

— Ах, да — я с трудом отвел взгляд от выреза на Лениной блузке — Слушай, Дим, а где сейчас твои мать, братья и сестра?

— Мать лечится в швейцарской клинике — ничуть не удивился моему вопросу Костюшин — сестра учится в МГУ, а братья работают у меня в «Эвкалипте»… — Знаем, знаем, — встрял в разговор Сима — Компашка по выбиванию долгов. Мне оттуда даже один раз звонили.

— О, как! — удивился Костюшин — наверное, задолжал какому-нибудь банку?

— «Квантуму» — брякнул я и наша компания, включая сына еврейского банкира, согнулась от смеха.

— А вы зря хохочите — отсмеявшись, сказал Сима — вы еще не знаете моего папу. Я просрочил всего лишь пару выплат по кредиту — отдыхал на Сейшелах с девушкой — так он перепродал мой долг по автокредиту за Мазератти, «Эвкалипту». Представьте, меня сразу же нашли, в то же день!

Бронштейн-младший гордо оглядел нас явно довольный возможностью ввернуть в разговор свою Мазератти и Сейшельские острова. Мне же Симина история здорово напомнила собственную. После того, как я окончил экономфак МГУ, мой дядя, вице-президент российского банка «Тира» предложил мне получить европейское образование. И даже согласился дать денег для оплаты магистратуры в престижном западном университете. Разумеется, в долг. Вот такие у нас взаимоотношения в семье — ничего даром или просто так. Дядя считает, что если что-то достается слишком легко или тем более бесплатно, то потом мало ценится. Двадцать тысяч фунтов или сорок тысяч долларов по текущему курсу за год учебы в Лондонской школе экономики показались мне не такой уж большой ценой за те знания, что можно получить только в финансовой столице Европы. Я прикинул, что вернувшись домой с дипломом эЛэСЕ утрою свою стартовую зарплату и рассчитаюсь с дядей за пару лет.

Сдав в Британском совете английский язык, я послал свои документы в университет. И ура! Через два месяца пришел официальный ответ. Западные буржуины с радостью готовы взять с меня денег за учебу, а взамен предлагают «билет первого класса в путешествие, которое зовется жизнь». Это не я придумал, это бывший премьер Британии Тони Блэр сказал. Цветисто, но по сути все верно. Ученье свет — неучей тьма. И вот я, двадцатипятилетний Алексей Попов, русский, не женат, не состоял, не был, не привлекался, оказался весной 2008 года на берегах туманного Альбиона. Биг-Бен, Тауэр, Трафальгарская площадь — все бегом, ибо началась учеба. Первое же занятие — ба! — да в моей группе еще четверо русских. Лена, Дима, Сима и Вика. А еще русскоговорящий преподаватель из Израиля с говорящей фамилией Дыбенко. Конечно, мы его сразу прозвали Дыбой. Вел Дыба ужасный предмет — «математическая статистика фондового рынка» и гонял он нас в хвост и гриву.

Сегодня состоялся наш первый экзамен по этому предмету и, успешно отстрелявшись, мы завалились в ближайшее питейное заведение под названием «Бэчелор» или «Холостяк». Я был в «Холостяке» первый раз и, оглядевшись, решил, что тут миленько. Мне вообще нравилось заграницей, а уж Лондон так вообще вне конкуренции. Вот взять например, этот паб. Ведь забегаловка, пивнушка по-нашему. Ан, нет. Помещение отделано со вкусом — темными дубовыми панелями, с массивными железными люстрами, в зале простая и удобная деревянная мебель — никакого московского кича. Но главное люди! Все улыбаются, шутят, у стойки ожидая свою порцию пива можно легко перекинуться парой-тройкой слов с посетителями. Основные темы в разговоре с незнакомыми людьми — погода, а если собеседник мужчина — футбол. Лица открытые, доброжелательные, совершенно нет этого нашего совкового угрюмо-настороженно-недовольного выражения лица. Громких пьяных криков и прочего русского жлобства тоже нет. Даже официанты, и те — солидны и полны собственного достоинства. Вот например, седой бармен, который сейчас наливает мне пинту пива. Явно товарищ не из провинции приехал денег срубить по быстрому — слишком породистое лицо. Кроме того, такой профессионализм, с которым он обслуживает посетителей, нарабатывается годами и передается детям, как хорошая специальность. Люди будут всегда пить алкогольные напитки, а значить будут нужны те, кто их будет обслуживать.

— Наш Алеша Попович, опять выпал из общения — толкнул меня локтем захорошевший Сима. Оказывается, пока я занимался прикладной физиогномикой, мои друзья обсуждали, как провести выходные.

— Сима, я тебе уже говорил, что Алешей Поповичем меня дразнят с первого класса школы. Я скоро куплю пистолет и начну отстреливать тех, кто вспоминает эту кличку рядом со мной!

— Миллион пардон, Добрыня Никитич. Ввожу в курс дела. Девушки стоят за то, чтобы махнуть на уик-енд в Париж. Так сказать увидеть город и умереть. Наш финансовый гений хочет осмотреть старое здание Лондонской биржи. Я тоже склоняюсь к бирже. Твои предложения?

Судя по выражению лиц, биржа явно не вызвала отклик в нежных девичьих сердцах. Я даже знаю почему. Этот отклик могут вызвать только бутики на Елисейских полях.

Бродить по темным залам биржи мне не очень хотелось, в Париж надо несколько часов ехать на евроэкспрессе под проливом Ла-Манш и я внес новое предложение.

— Давайте махнем в Стоунхендж!

— Да ну его — протянули хором Лена с Викой — Мы уже там были!

— Действительно, — авторитетно поддержал Костюшин слабый пол — Я тоже там был в мае. Груда огромных камней, одни большие, другие поменьше. Плюс пока я там круги наматывал, дождь зарядил. Промок весь. Потом, весь этот монумент сильно раздут прессой. Я понимаю, что реклама — двигатель торговли, а вокруг Стоунхенджа куча коммерсов кормится, но не до такой же степени! Толпы народа, визжащие дети… Нет, еще раз нет!