Шрифт:
«За маской любви всегда прячется смерть»
В.Г. Лорка
«Что наша жизнь?..
Сказка, рассказанная безумцем,
полная силы и ярости,
но лишенная смысла.»
В.Шекспир
Прошло много времени, но оно не стерло яркость и боль случившегося. Я вспоминаю… Вернее, нет,… не вспоминаю, просто я сама и есть эти воспоминания о двух мучительных счастливейших годах… Я – только эти воспоминания, и ничего больше, как будто всей остальной жизни и не было, а если что и было, так это предисловие к тем двум годам… и ничего больше.
Х Х Х
На крайнем севере,
И в это же время под лучами тропического солнца плещется в теплом море загорелый мальчуган, а в прохладном городке, приютившемся в горах у подножия заснеженного вулкана, слушает в столярной мастерской своего отца жужжание деревообрабатывающих станков другой смуглый мальчишка…
И под убаюкивающий стук пурги о деревянные стены дома, в самом чудном сне, самой темной полярной ночью, девочке на Крайнем Севере не приснится ничего подобного той залитой солнцем, искривленной в огромные складки земле, в которой живут те ребята. И смуглым мальчикам, ведомым черноволосыми матерями за руку к воскресной мессе, и в голову не придет, что земля может не вставать хребет за хребтом до самого горизонта, а быть плоской-плоской. Они пока не слышали даже слова такого – Россия, как и девочка еще не знает, что есть на свете такая страна – Эквадор…
Но одному из этих мальчиков девочка станет первой женою, а другому – последней любовью, и в свои зрелые годы выросшая девочка, ставшая воспоминанием и ничем больше, напишет эту вот книгу.
Ч А С Т Ь I
Москва. Шереметьево-2. У стеклянной стены стоит светловолосая женщина невысокого роста. Она держит за руку черноволосого мальчугана двух лет. Чемоданы уже проплыли контрольный пункт, уже смахнув слёзы и помахав на прощанье, её сестра и мама отправились весь остаток дня толкаться по магазинам Москвы, закупая продукты. Вечером, обременив себя многочисленными сумками, мешочками и пакетами, заполненными, в основном мясом и колбасой, они сядут в поезд, с трудом растолкав багаж по полкам, и вернутся домой, в свой город, и ничто не изменится в их жизни, ничто, только порой мелькнет грусть об уехавшей дочери в глазах матери да сорвутся слова о желании получить из-за рубежа что-нибудь фирменное с губ сестры. А эту женщину с сыном что ждет?
За стеной на летном поле блестят фюзеляжи самолетов. Посадка. Женщина складывает молитву: «Самолет! Серебристая быстрокрылая птица! Унеси меня с собой в надежной утробе своей! Ты летишь далеко-далеко, через многие страны, горы, моря, океан, далеко-далеко, откуда мне не вернутся назад, может быть, долгие годы, может быть никогда… Я знаю, небо высоко и ветры сильны, и, несмотря на могучие крылья, устанешь ты, несколько раз присядешь на землю набраться сил, отдохнуть и с каждой посадкой покидать тебя будут разноязыкие люди. А ты все дальше будешь лететь и, пронесясь сквозь день, задев, минуя, вечер, пронзишь ночь, и утром, когда над далеким, чужим континентом будет вставать новое солнце, ты опустишь меня, легкой тенью скользнув по горным цепям, на незнакомой земле. Уноси меня, серебристая быстрокрылая птица, в тот далекий рассвет! Я так долго ждала этой встречи, что сбудется на неведомой мне земле, в неведомом небывалом рассвете… Я решилась покинуть родных и страну и, крепко сжав сыновью ручонку, шагнула уже за ту черту, где кончается наша земля и начинается tierra ajena , потому что… там, в набегающей на песчаный берег морской пене высокой волны, я уже слышу призывный шепот. Среди пальм бродит, тоскуя, мой муж, иностранец, туземец, и в воздухе, ласковом от аромата тропических трав, ему грезится страстность объятий будущей встречи… Уноси ж меня скорей, самолет! Не томи! Подымайся! Лети!…»
Х Х Х
Кто мне эта светловолосая женщина невысокого роста, складывающая молитву в аэропорту? Зовут её как и меня, но… я ли это?… Нет, нет, она – другая. Мы только внешне схожи, да и то не очень: сказывается разница лет. Ведь проведя через то, что случилось пройти, Эквадор переплавил меня. Эквадор переплавит и эту светловолосую женщину. Но пока ей только предстоит совершить те поступки, которые я уже, наверное, не совершила бы. Не хватило бы сил. Я – уже – не смогла бы.
Ну зачем, например, свои гладкие легкие пушистые волосы с помощью перманента она превратила в мелковолнистый пергамент? Я никогда бы такого не сделала! И я никогда бы не сшила за бешеные деньги у плохо кроящей портнихи претенциозное платье из аляповатого и мнущегося материала, чтобы в нем отправиться зарубеж! ( А платье полиняет от первой стрики: его краски окажутся слабее сильнодействующих зарубежных порошков). Но для этой светловолосой женщины, как для всякого советского человека, зарубежье – запретный и потому манящий плод. Хочется отведать, полакомиться!.. Для нее претенциозное платье, как и тот шаг за черту, где кончается наша земля и начинается tierra ajena, означает вызов, который она бросает обществу, своей прежней жизни, которую оставляет, как ей кажется, где-то там позади в своей судьбе. Она советская, из ничегонедозволенности и серой обыденности. Она рвется к сочным краскам, неограниченности пространства, фантастике перемещений и волшебству превращений, невероятности форм, буйству событий и силе чувств. Она рвется в сказочную реальность… А я уже прожила свою сказку, я сотворила ее – на этих страницах и в жизни – и остаюсь в ней навсегда.
Но эта светловолосая женщина ничего еще не знает о своем будущем и, разумеется, не думает так, как я. И бесполезно мне давать ей советы. Она уже переступила черту. Ей кажется, что она знает, чего хочет, и делает она, что хочет. Что ж! Пусть! Она живет свою жизнь.
Х Х Х
Приглянулись мы с Бертраном друг к другу в читалке – комнате общежития, предназначенной для занятий, а познакомились на субботних танцах. Он был невысок, я ему подходила по росту. За вечер он был единственным, кто меня пригласил, а я остро переживала свою принадлежность к толпящейся вдоль стены стайке девчонок, которых никто не приглашал, и завидовала тем немногим, что выделялись пластикой движений, ухоженной внешностью, стильной одеждой, манерой держать себя…
Искусству превращать себя в красавицу я научилась потом, а тогда… на день рождения Бертран подарил мне куклу.
Х Х Х
В общежитии Бертрана прозвали Д, Артаньяном за схожесть: худощавая фигура, длинные волосы, остренькая бородка, усы…Д, Артаньян подаривший советской девочке куклу…
Х Х Х
Я стеснялась ухаживаний Д, Артаньяна. По устойчивым представлениям того времени, бытовавшим среди простых советских людей, порядочные девушки не встречались с иностранцами, те же, которые встречались, полагались проститутками, и все иностранцы считались сказочно богатыми – это мы все были сказочно бедны.
Х Х Х
Гуляя с Бертраном по Ленинским горам, мы держались за руки как дети. В сущности, мы и были детьми, хотя детьми уже не были. Ни он, ни я. Бертран учился на третьем, а я на втором курсе физического факультета МГУ.
Однажды нам навстречу попался начальник моего курса. Именно он когда-то первым поздравил меня с поступлением в университет, сообщив, что за письменный экзамен у меня пятерка и благодаря школьной золотой медали я освобождаюсь от сдачи всех остальных экзаменов. К тому же я была старостой группы, и потому начальник курса, несмотря на многочисленность своих подопечных, помнил меня.