Сражения Космического Десанта
Шрифт:
Эти воины, называвшие его тщеславным, слепы и не видят истину: во славе нет ничего тщеславного. Он не безрассуден, он просто верит, что его сил хватит, чтобы принять любой вызов. Так делал и великий Сигизмунд, первый верховный маршал Черных Храмовников. Разве это слабость? Разве это порок — следовать примеру основателя ордена и любимого сына Рогала Дорна? Как это может быть пороком, если деяния и слава Приама уже стали затмевать достижения братьев?
Какое-то движение впереди.
Приам прищурился, наводя взглядом захваты целеуказателей на некие грубые
Трое зеленокожих, чья плоть источала жирный грибной запах, доносившийся до рыцаря с дюжины метров. Они лежали и ждали в засаде, веря, что хорошо спрятались за упавшими переборками и наполовину уничтоженной дверью.
Приам услышал, как они ворчат друг другу, что считается на их глупом языке шепотом.
Это лучшее, что они могут сделать. Вот какой оказалась их засада на воинов, созданных по образу и подобию Императора. Рыцарь безмолвно выругался и бросился вперед.
Артарион облизнул стальные зубы. Я слышал это, даже несмотря на то, что на нем был шлем.
— Приам? — позвал он.
Вокс отозвался тишиной.
В отличие от мечника, я был не один. Я шел с Артарионом, и мы вдвоем прокладывали себе путь через инжинариум. Сопротивление слабое. Большая часть пути пока что состояла в отбрасывании с дороги трупов ксеносов или истреблении отставших одиночек.
Большинство Храмовников отправились в пустоши на «Рино» и «Лендрейдерах», чтобы догнать выживших в крушении. Я обрисовал им задачи и приказал охотиться. Лучше, чтобы зеленокожие умерли сразу, чем позволить им залечь где-нибудь в укрытии и присоединиться потом к диким сородичам. Я взял всего несколько воинов в разбившийся крейсер, чтобы исследовать его остов.
— Оставь его, — велю я Артариону. — Позволь поохотиться. Сейчас ему нужно побыть одному.
Артарион помолчал, прежде чем ответить. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он хмурится.
— Ему нужна дисциплина.
— Ему нужно наше доверие. — Мой тон положил конец дальнейшим дискуссиям.
Корабль разбит на куски. Пол неровный, разорван и смят при падении. Мы завернули за угол, сапоги звонко стучат по наклонной палубе, когда мы направляемся к охлаждающей камере плазменного генератора. Огромное, словно молитвенный зал в соборе, обширное помещение занято металлическими цилиндрами, заключавшими в себе древнюю технологию, позволявшую регулировать температуру и охлаждать двигатели корабля.
Я не вижу ничего живого. И не слышу. Как вдруг…
— Чувствую запах свежей крови, — сообщаю по вокс-связи Артариону. — Выживший все еще истекает кровью.
Я указываю крозиусом в сторону внушительной охлаждающей башни. Стоит мне нажать на активирующую руну, и булаву окутывают молнии.
— Там прячется ксенос.
Выживший едва ли заслуживает такого определения. Он лежит под металлическими балками, пронзенный в живот и пришпиленный к полу. Когда мы подходим, он лающим голосом кричит, используя зачаточные знание готика. Судя по луже остывающей крови, растекающейся из-под
Артарион поднимает цепной меч, запуская мотор. Зубья завывают, вспарывая воздух.
— Нет.
Сначала брат-рыцарь оцепенел, не поверив своим ушам. Его взгляд метнулся ко мне.
— Что ты сказал?
— Я сказал, — я приближаюсь к умирающему орку, смотря вниз через маску-череп, — нет.
Артарион опустил меч, зубья неохотно остановились.
— Они всегда кажутся мне совершенно невосприимчивыми к боли, — говорю я, понизив голос до шепота. Ставлю сапог на кровоточащую грудь существа. Орк на меня клацнул челюстями, выхаркивая кровь, что бежит из разорванных легких.
Артарион наверняка расслышал усмешку в моем голосе.
— Ну нет. Посмотри в его глаза, брат.
Знаменосец повинуется. Понимаю по его замешательству, что он не замечает того, что вижу я. Он смотрит вниз, но не видит ничего, кроме бессильной злости.
— Я вижу ярость, — говорит он. — Разочарование. Даже не ненависть. Только гнев.
— Тогда взгляни получше.
Я надавливаю ногой посильнее. Ребра хрустят с таким звуком, словно одна за другой ломаются сухие ветки. Орк вопит, пуская кровавые слюни и огрызаясь.
— Видишь? — спрашиваю я, зная, что усмешка все еще чувствуется в моем голосе.
— Нет, брат, — ворчит Артарион. — Если тут и есть урок, то я к нему глух.
Я поднял ногу, позволив орку выкашлять остатки жизни из заполненной кровью утробы.
— Я видел это в глазах твари. Муку поражения. Его нервы могут быть нечувствительны к физической боли, но то, что у него вместо души, способно страдать. Зависеть от милости врага… Посмотри на его лицо, брат. Посмотри, он умирает так, потому что мы смотрим на столь бесславный его конец.
Артарион смотрит и, я думаю, возможно, тоже это видит. Однако зрелище не завораживает его так, как меня.
— Дай мне покончить с этим, — говорит он. — Его существование оскорбляет меня.
Я качаю головой. Так не пойдет.
— Нет. Его жизнь оборвется в считаные минуты. — Я чувствую, что взгляд умирающего чужого не отрывается от моих красных линз. — Пусть он умрет в этой боли.
Неровар помедлил.
— Неро? — позвал через плечо Кадор. — Ты что-нибудь видишь?
Апотекарий движением век кликнул по нескольким визуализирующим рунам на ретинальном дисплее.
— Да. Что-то вижу.
Вдвоем они обшаривали разрушенные каюты инжинариума уровнем ниже, чем Гримальд и Артарион. Неровар нахмурился, смотря на бегущие перед глазами показания. Потом взглянул на большой нартециум, встроенный в предплечье левой руки.
— Ну так просвети меня, — промолвил Кадор столь же неприветливым голосом, как всегда.
Неровар ввел код, нажимая разноцветные кнопки дисплея на облаченном в броню предплечье. Рунический текст мелькал с такой скоростью, что размывался.