Средь тарских яров. Последние из тартариан
Шрифт:
В те времена кош Скобарей уцелел из-за того, что состоял из спасалавов, которые с легкостью перекрестились в настоящих православных, в каковом качестве не вызывали подозрений. Под их покровительство бежали тартариане других кошей, они же привозили с собой самое ценное, что у них было - свои помины.
Немалая мзда местному приходу покрывала отсутствие христианского кладбища у коша, а к "дидову" Скобарей потянулись тартариане раззоренных кошей, так что Фрол Фаддеич заделался важной персоной: в его ведении было одно из посдедних тартарианских кладбищ.
Местные власти о нем наверняка знали... раз уж посторонний человек вроде меня попал сюда с легкостью, да таково уж сибирское обыкновение толковать любые государственные законы в пользу местных нравов. Скобари "погостили" тут сами и собирали покойников со всего Прииртышья.
Своеводица пошла от навеса к навесу, земно кланяясь каждому, оттирая доски от налипшей паутины, от застрявших рыжих иголок. Они читала неведомые имена и участливо расспрашивала о житие-бытие, словно говорила не с истлевшими костями ( а то и пережженным прахом), а с вполне живыми людьми. Меня пробрала дрожь, когда я понял, что ей отвечают! Я слышал разные голоса: веско басили мужские, мелодично пели женские, звенели детские, чуть шелестели старческие. Не сразу обнаружилось, что все звуки издавала Анастасия Глебовна, но как, каким образом, голос старушки обнаружил такой диапазон, который было не под силу развернуть даже самому искусному актеру?
Голоса степенно беседовали с гостьей, расспрашивали о своих потомках, и тут же, ответно, передавали приветы ныне живущим, давали советы - кому на ком жениться, какую стезю избрать, как избавиться от хворей и докук. Анастасия Глебовна не успевала благодарить. У меня сложилось впечатление, что ее репутация складывалась из такого близкого общения с душами отошедшх, которым сверху многое было виднее и яснее.
Большак с Лаврентием степенно пошли по хозяйству, рассуждая где пора менять столбы, где- перестилать лемехи на кровле; за ними увязался Артем. Последний, натянув простую рубаху с красным поясом, да приторочив топор за спину, совершенно переродился. Напускной городской лоск сполз с него и он стал вровень с деревенскими родичами - таким же чуть медлительным, ухватистым, с оценивающим цепким взглядом и точными скупыми движениями. Фрол Фадееич перестал величать городского гостя Артемом Васильичем, перешел на Тёмку, а тому то было в довольство - мол, стал своим.
Раскланявшись с предками, мужчины принялись подновлять и латать, выбирая обветшавшие помины для ремонта и вставляя на старые места новые - те самые, что мы принесли с собой. Я распутывал доски от мешковины, попутно вглядываясь в изображения.
Если на установленных поминах преобладала вырубленная объемная резьба, весьма искуссная, то нынешние творцы предпочитали живописные изображения, как более простые в исполнении и отвечающие вкусам нового века. Масляными красками подновляли стершиеся и потрескашиеся рельефы, а на новых полностью покрывали огрунтованные поверхности.
Мое внимание привлекло изображение, близкое к лубочному, явно сделанное с фотографии: бравый матрос стоял навытяжку под пальмой в кадке на фоне экзотических куполов. Кем был это тартарианин, сгинувший на чужбине, под чужими звездами и вернувшийся на родину только тенью на доске? Его имя скользнуло мимо моей памяти... Равно как и имена господ в тройках и котелках, дородных мадам в шалях, костистых стариков в сюртуках старинного кроя, на которых с провинциальной щедростью не жалели чистых ярких красок. Как ни странно, все они были тартарианами, такими же, как их ближайшие предки и современники с резных изображений
Мне вновь оставалось подивиться тартарианской способности приспосабливаться к внешним изменениям, при этом сохраняя внутреннюю суть.
Степан почти не принимал участия в бойкой работе. Он неподвижно стоял у у одного дидова навеса, обняв жену и вглядывался в покрытые лишайниками помины. Лица их привычно ничего не выражали...но склоненные бессильно головы красноречиво говорили о печали и тоске, овладевшей последними из тартариан...
Как солнце утвердилось в зените, мы всей честнОй компанией засобирались обратно.
Своеводица, отойдя поодоль, чтобы видеть весь круг предслав, неожиданно бойко поклонилась в пояс, всплеснув руками, и сказала помолодевшим голосом:
– Благодарствуйте, отичи да матичи, что приняли меня, сиротинушку, обласкали беседою, наградили известиями. Скоро я к вам соберусь: вот распустит по холодовею птица крыла, понесет ее вверх по Иртышу- Ирию, а я в обратку им, примерю свои посмертные крылья, душа отлетит к вам серой утицей вниз по реке да по Ирию, родненькие мои. Ждите меня на первой пороше...
Из-под куста извлекли Ганночку, чуть не тронувшуюся рассудком от местных нравов, да отправились к кошу- все, кроме меня с Лаврентием, поскольку нам предстоял свой урок.
В родовое гнездо Скобарей вдругорядь я попал не скоро, а потом и вовсе покинул тарскую землю тартариан.
И забыл бы вовсе об этой истории, если бы не встреча в Омске с Ганночкой и Артемом.
Хохлушка с гордостью носила новый объемистый живот, а за юбку цеплялась девочка пары годочков с леденцом в цепких ручонках. Артем степенно сообщил о смерти Анастасии Глебовны на Покров, в первую метель, я же выразил приличиствующее случаю сочуствие. Артем не слишком горевал о своей опекунше, так как спустя неделю Ганночка доходила срок и разродилась крикливой девочкой.
И тут малышка, словно поняв, что речь идет о ней, оторвалась от лакомства и подняла на меня взгляд.
Он прожег меня насквозь, слово своеводица зыркнула на меня из незамутненных детских глазенок. А мигом спустя дите рассеяно отвело взор и засмеялась несуразному верблюду, которого тащил за собой потешный казах в малахае...